Дарья Волкова - В золотых чертогах Валгаллы

Юля надулась.

— Я нормальная.

— Юль, я пошутил.

«Ну не могу же я тебе сказать, что ты такая стройная и тоненькая, особенно по сравнению со мной, что я боюсь обнять тебя посильнее. А так хочется…»

* * *

— Глеб, ты чай будешь или кофе? — Юля ставит посуду в раковину.

Все, терпение его истощается. Не хочет он чая. И кофе тоже. Глеб встает. Два шага, и вот уже его ладони обнимают ее плечи, а губы утыкаются в затылок.

— Может, лучше потанцуем? — теплое дыхание обдает розовое ушко, от чего мурашки мгновенно рассыпаются по всему телу.

— В смысле? — Юлин голос звучит неожиданно хрипло.

— Ну как же, чай, кофе, потанцуем… — руки Глеба поворачивают ее, и вот она уже прижата попой к столешнице рядом с раковиной, его ладони охватывают ее поясницу, прижимая к себе. Да, пожалуйста… Поцелуй меня…

Прямо в приоткрытый ждущий сладкий ротик… Без помады еще лучше. Губы такие нежные, мягкие, их так приятно прикусывать. Втягивать в себя. Облизывать. Черт, теперь у него совсем другая проблема. Неделю назад он мучился, как бы кончить. Теперь — как бы НЕ кончить. Прямо в штаны.

А потом ему становится все равно. Потому что остановиться он все равно не может. Не отпуская Юлю, делает пару шагов назад. Падает на стул и увлекает ее за собой. Усаживая верхом на свои колени. Так-то лучше. Меньше шансов, что он ее раздавит. И руками простору больше. И как ему нравится вид ее широко раздвинутых ножек в обтягивающих джинсах.

Одна рука придерживает Юлю за спину, другая жадно ныряет по футболку и накрывает грудь. Как хорошо, что Юленька не везде такая худенькая. Там она такая… пышная. Мягкая. Округло-аппетитная. Он стонет. Она тоже.

- Поцелуй меня…

- Уже…

- В ушко…

Все, черта пройдена. Она не остановится. И не остановит его… Нет, потому что это слишком прекрасно. Чтобы это прекращать.

Но все прекращается само. Глеб прижимает ее к себе. Одна рука тихонько гладит волосы. Другая — поясницу. Губы прижимаются к уху. Хриплое и шумное дыхание.

— Юль, ты прости, но у меня принципы.

— Что?

— На первом свидании штаны не снимаю.

Это удивительно. Она так возбуждена. И при этом ей смешно.

— Какое же это первое свидание?

— Для меня — первое.

Юля молчит. Так хорошо. Даже если он ее не целует больше. Просто хорошо. Вот так сидеть на его твердых коленях. Прижиматься к нему. Чувствовать на себе его большие горячие ладони. Самой гладить по могучей спине. По голове. Волосы и правда жесткие. Совершенно не хотят лежать, упрямо торчат. Юле нравится гладить его «против шерсти», наблюдая, как упрямые «рыжики» возвращаются на место.

— Юль?

— Что?

— У моего коллеги… друга… Макса Колесникова… через пару недель день рождения. Пойдешь со мной?

— Да. С удовольствием.

— Мы день рождения Макса всегда шумно отмечаем. Компания большая собирается. Посмотришь на моих друзей. С кем я общаюсь. Я хочу, чтобы ты видела… Чтобы понимала, с кем… Прежде чем…

Он окончательно запутался. Но она поняла. И от этого понимания солнечное тепло разлилось в груди. Он хочет, чтобы она лучше его узнала. Чтобы поняла его. Он дает ей шанс. Пускает ее в свою жизнь. Сознательно отказывается от того, чего так хотел от нее раньше.

Юле до боли захотелось поцеловать его. Зацеловать. Затискать. Но лучше не надо. Она не маленькая, и понимает, чего ему это стоило. Надо уважать его решение.

Юля аккуратно слезает с его коленей.

— Знаешь, я варю очень вкусный кофе.

Ги́бель бого́в(нем. Gцtterdдmmerung) или Су́мерки бого́в — музыкальная драма (опера) в трёх действиях с прологомРихарда Вагнера, завершающая тетралогию кольцо Нибелунга.

— Я смотрю, медики очень даже неплохо гуляют, — заметила Юля, когда они вдвоем с Глебом подходят к пивному ресторану Friday.

— У Макса отец — зав. отделением, — ответил Глеб. Со вздохом добавил. — Нашего отделения.

— Что так грустно? Это же, наверное, удобно — дружить с сыном заведующего?

— Ага. Примерно так же, как спать на кактусах. Бонусов никаких, зато как срочно подменить кого — «Глеб, выручай, кроме тебя — некому». И как отказать отцу лучшего друга?

— Бедняга…

— Да плевать, если честно. Я с Максом не из-за отца дружу. Он просто человек хороший.

Макс оказался не просто хорошим человеком. Шикарным. Юлю он влюбил в себя сразу. Такой же длинный, как Глеб, только ровно в два раза уже. Высокий, тощий, жилистый. Со смешными торчащими ушами. С длинным носом. С умненькими карими глазками. И преображавшей все его обыкновенное, в общем-то, лицо, обаятельной мальчишеской улыбкой.

— Значит, ты, Юленька, — не врач? — ближе к середине мероприятия, когда уже все со всеми перезнакомились, и было выпито преизрядно, именинник добрался-таки и до Юли. Глеба окучивала какими-то ортопедическими дитячьими проблемами пышная волоокая брюнетка — то ли бывшая сокурсница, то ли чья-то супруга.

— Увы, нет, Максим.

— А почему «увы», наоборот, приятно. Свежий взгляд. А то у нас вечно разговоры все об одном… А кем, если не секрет?..

— Банковский сектор. Финансы.

— Ужас! — с чувством произносит Макс. — Для меня финансы — тьма египетская. Мне тут банк в кредите отказал. Объясняли, объясняли мне — так и не понял ни фига.

— Какой банк? Можно подробнее? Вдруг, чем смогу…

Пытаясь по возможности вежливо отделаться от Полины, которая в красках расписывала нюансы вальгусного искривления стоп у старшенькой (блин, ну он же не детский ортопед. Он, бл*, хирург-травматолог, работающий во ВЗРОСЛОМ травматологическом отделении! Но Полина его не слушала…), Глеб не сразу заметил… А когда заметил… Юлю и Макса, они о чем-то увлеченно беседовали. Она что-то пишет на салфетке и передает ему. Макс переспрашивает, кивает, потом явно благодарит, приобнимая Юлю за плечи.

— О чем это вы с Максом так мило беседовали?

— Да так, о том, о сем.

— А что ты ему написала?

— Координаты свои оставила. Хочу помочь ему с получением кредита. Он там сглупил порядочно. Но исправить еще можно. Я попробую.

— Юль, ты не обязана, — странно, но Глеб, похоже, сердится. — Тебе нет никакой необходимости решать финансовые проблемы моих друзей. Не маленькие. Сами справятся.

— Я знаю, что не обязана. Но мне не трудно. И, потом, я хочу Максиму помочь. Мне он нравится, чисто по-человечески, — Юля успокаивающим жестом накрывает руку Глеба своей.

— Как, и он тоже? — Глеб улыбается одними глазами. Его ладонь переворачивается, и вот уже он гладит своими большими пальцами ее узкую изящную руку. Как приятно…

— А кто еще?

Глеб делает обиженно-удивленное лицо.

— А как же я?

— Ты мне нравишься совсем по-другому. Извини, но я тебя тогда обманула.

— Какой кошмар, — его рука сжимает ее. — Я разочарован.

Как же дожить до конца этого бесконечного праздника?! Плюнув на все, Глеб обхватывает Юлины плечи и притягивает ее к себе.

* * *

Сегодня Юля не за рулем, и они возвращаются из ресторана на такси. Глеб называет свой адрес, у Юли екает сердце. Значит, они вдвоем едут к нему. Иначе бы он сначала назвал ее адрес.

В голове неотвязно крутится мысль: «Как все будет?». После того эпизода у него дома после игры в бильярд…. После «миллиона алых роз»…. После тех поцелуев уже у нее дома….

Ей кажется, что она готова ко всему. Только не к этому. Едва закрылась входная дверь, как Юля оказалась прижатой к ней. В кромешной темноте. В которой есть только жадные руки, которые он запустил ей в волосы. Его горячие губы, покрывающие быстрыми голодными поцелуями ее лицо — лоб, веки, скулы, губы. Да, в губы. Влажный наглый язык, от прикосновений которого подкашиваются ноги. От него вкусно и совсем не противно пахнет коньяком. Очень хочется почувствовать под ладонями его тело, ощутить, как перекатываются под кожей мышцы. А вместо этого под ее руками — скользкая, чуть влажная от снега ткань пуховика.

— Глеб, — Юля пытается мягко высвободиться из его объятий. — Глеб, пожалуйста, подожди…

— Ю-у-у-у-уль… — он почти стонет. — Что не так? — замирает внезапно. — У тебя месячные? Да?

Теперь замирает она. Ну что он за человек! Всегда в лоб. Прямой, как рельса. Собирается с духом.

— Нет, — прокашливается. — Нету.

— Что тогда? Презервативы я купил! Юль, пойдем…. — он тянет ее за руку.

Это уже даже не обидно. Смешно. Юля вздыхает.

Щелкает выключатель. Глеб медленно расстегивает пуховик и бросает его на пол. Потом снимает с Юли куртку, которая отправляется туда же. Притягивает ее к себе.

— Прости меня. Я болван. Невероятно тупой. И совершенно неромантичный.

— Это точно, — улыбается Юля ему в шею.

— Научи меня… как?

— У тебя есть диск с романтической музыкой?

Глеб задумался.

— Кажется, нет. Или? Нет, нету. Есть сборник рок-баллад. Подойдет?

— Отлично. А свечи?

«Только с папаверином» — чуть не брякнул он. Вовремя спохватился.

— Нет. Свечей нет… Ой, нет, есть. С прошлого Нового года остались, — обрадовался, как ребенок. — Подожди, я сейчас…

— Не надо.

— Но как же… Ты же сама хотела…

И тут Юля делает неожиданное. Даже для себя самой. А уж для Глеба… Ее тонкие изящные пальцы ложатся на рубчатую ткань джинсов. Там, где застежка. Несколько слоев твердой грубой ткани. А под ней… Нечто столь же твердое и… Пальцы скользят вверх и вниз. Она смотрит ему в глаза.

— Черт с ней, с этой романтикой! Я хочу тебя видеть.

Глеб не сразу обретает дар речи.

— Пойдем в комнату. Я тебе все покажу.

* * *

Нагло соврал. Ничего не показал. В кромешной темноте, хаотично, в спешке, то помогая, то мешая друг другу, раздеваются.

Глеб успевает сделать три вещи.

Первое. Дрожащими от возбуждения пальцами скользнуть между нежных шелковистых на ощупь бедер и проверить. Готова ли? О, да! Еще как! Она хочет его, его сладкая девочка!

Второе. Теми же дрожащими пальцами разорвать пакетик и с первой попытки надеть презерватив. А у него с этим вечно проблемы.

Третье. Навалившись на руки и упершись изнывающим от напряжения членом во влажные ждущие губки-лепестки, шепнуть: «Будет больно — скажи».

И все. Он двигает бедрами навстречу огромному как море наслаждению.

Юля не успевает ничего.

Не успевает сомкнуть бедра, и его пальцы оказываются там. Теперь Глеб знает, какая она уже мокрая. Ну и что!

Не успевает спросить. Почему ей должно быть больно. Не девочка давно уже. А потом…

Как больно! Потому что он, оказывается, везде такой огромный. А там… там — особенно! У Юли перехватывает дыхания от ощущения наполненности и растянутости. Он выбил из нее весь воздух, и она не может крикнуть, не может сказать, даже шепнуть не может. Как ей больно… А когда, наконец, дыхание возвращается к ней, то уже не больно. Приятно. Огромный, гладкий, горячий. Заполняет всю ее без остатка. Как это, оказывается, сладко. Юля чуть двигается, устаиваясь поудобнее.

— Тебе не больно? — сдавленный прерывистый выдох.

— Нет. А тебе?

— Пока нет. Но я схожу с ума.

И еще сильнее. Еще глубже. Хорошо. Хорошо. Ее пятки упираются ему в поясницу. Чтобы сильнее прижаться, раскрыться. Еще лучше. Она тоже сходит с ума.

* * *

— Юль, расскажи про него.

Ее всегда раньше после секса тянуло поговорить. Обязательно поблагодарить Вадима, рассказать, как ей было хорошо, и как он был хорош. Теперь даже смешно. Потому что глаза сами собой закрываются. И мир стремительно прощается с ней. Если бы не этот голос.

— Юль?

Да, голос. От него одного опять начинает сжиматься все внутри. Как будто отзвуки только что пережитого первого в жизни такого…

— Извини, я отъезжаю…

— Не время спать. Не все еще спокойно в мире. Как его звали?

Юля устраивается поудобнее.

— Ты про Вадима?

— Вадим, значит…

— Ревнуешь? — ох, вот этого не надо было говорить. Совершенно точно, не надо было. Но она такая размягченная, что потеряла бдительность и ляпнула. Явно лишнее.

— Честно?

— Конечно.

— Нет. Я точно знаю, что тебе со мной лучше.

Юля улыбается. Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Но фиг я тебе это скажу.

— Просто я как представлю. Что было бы… Если бы я задержался в тот вечер у родителей. Или ночевать остался. А они уговаривали… Убил бы гада!