Наличие в доме дочери-красавицы, например. Этому должно быть какое-то объяснение. Я знал, что у британского романа графа имелось очаровательное продолжение и что это продолжение сумело так околдовать его, что он решил соединиться и с ним, и с его матерью.

— Я полагаю, мне не следует обсуждать с вами свои семейные дела.

— Наши семейные дела. Вскоре я стану членом семьи.

— Расскажите мне лучше об этой женщине… о гадалке, о мадам Ружмон.

— Это одна из самых знаменитых содержательниц публичных домов в городе. Извините. Вы еще невинная юная девушка. Вы знаете, что такое публичный дом?

— Конечно. Я не дитя.

— Тогда вам не нужны объяснения. У нее есть весьма фешенебельные апартаменты в другом районе города, а в том квартале, где вы были, она проворачивает свои делишки. Я удивлен тем, что юная дама вашего положения зашла в такой дом… на такой улице.

— Я уже сказала вам, что мы искали развлечений.

— Неужели жизнь в особняке д'Обинье настолько скучна?

— Я бы так не сказала, но нас все время держат под наблюдением.

— Следят за вами, очевидно, недостаточно строго.

— Ну, нам удалось ускользнуть.

— Вам повезло, что там оказался я.

— Я часто думала об этом. А что там делали вы?

— То, что там обычно делают мужчины. Высматривал хорошеньких девушек.

— Вы! Вы имеете в виду…

— Я имею в виду именно то, что вы подумали.

— Но вы собираетесь жениться на Софи!

— Ну и что?

— Так почему же… вы выискивали еще кого-то?

— Этот самый еще кто-то не имел бы ничего общего с моим браком.

Я ужаснулась и тут же пожалела Софи. Вот он, еще один из этих беспутных молодых людей, для которых брак является всего лишь условностью. Вновь я вспомнила Дикона. О, как ему не стыдно так себя вести!

— Я вижу, вы уже готовы презирать меня.

— Полагаю, что я уже презираю вас. Долго ли еще продлится этот танец?

— Надеюсь, у нас есть еще немного времени. Вы достаточно привлекательная юная дама, мадемуазель Лотти.

— Я бы предпочла не слышать от вас этих слов.

— Но я же говорю вам чистую правду. Когда вы повзрослеете, вы станете просто неотразимы, в этом я уверен.

— Надеюсь, вы не сделаете Софи несчастной, но я очень этого боюсь.

— Я обещаю вам, что она станет самой счастливой новобрачной в Париже.

— А вы будете посещать мадам Ружмон? А что будет, если она узнает?

— Она никогда не узнает, я позабочусь об этом. Именно так и будет, поскольку всегда найдется кто-то, кто будет завлекать меня и удовлетворять мои низменные инстинкты, а я буду изображать рыцарскую любовь к моей супруге.

— Я думаю, вы самый циничный из всех мужчин, кого я встречала!

— Давайте лучше скажем — самый реалистичный. Даже не знаю, зачем я рассказываю вам правду. Она не очень льстит мне, не так ли? Как ни странно, я вынужден рассказать вам это. Ведь вы же узнали меня, правда? Мы оба узнали друг друга. Нет смысла пытаться скрывать свои грехи после столь явного разоблачения. И все же мне бы хотелось, чтобы вы знали обо мне правду. Вы мне очень понравились, Лотти.

— С каких пор?

— Ну, началось это, когда я заглянул в щелочку и увидел одну из самых красивых девушек, когда-либо глазевших на этот хрустальный шар. «Высокий темноволосый приятный мужчина», — сказала мадам Ружмон. Ну что ж, она была права, разве не так?

— Никак вы пытаетесь флиртовать со мной?

— Вы меня к этому склоняете.

— Мне кажется, следует предупредить Софи.

— И вы ее предупредите? Она вам не поверит. К тому же, кто вы такая, чтобы рассказывать об этом? А что если я и расскажу о моей первой встрече с вами в публичном доме мадам Ружмон? Тогда у вас будут неприятности, правда?

— Как и у вас. Они, наверняка, захотят выяснить, каким образом вы там оказались.

— Ну вот, видите, мы оба запутались в паутине интриг. Дорогая Лотти, мне кажется, эти несчастные музыканты наконец добрались до финала. Сегодня вечером мы еще с вами потанцуем и, надеюсь, поговорим о более приятных вещах. Увы… мы расстаемся.

Он отступил на шаг и поклонился. Затем он взял меня под руку и проводил к мадам де Гренуар.

Я была очень расстроена и, как ни странно, взволнована. Из всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться, он более других напоминал Дикона. Мадам де Гренуар сплетничала о семействе Турвилей.

— Знатная семья… не ровня Обинье, конечно… но достаточно богатые. У них есть замок где-то возле Ангулема и отель в Париже, как у большинства знатных семейств. Превосходная партия и очаровательный молодой человек, не так ли?

Мне было трудно сидеть и слушать ее болтовню, и я обрадовалась, когда меня пригласили на танец. Я постоянно высматривала его, и пару раз мне это удалось. Он улыбнулся, а глазами сказал, я была уверена, что при первой возможности постарается еще раз пригласить меня на танец.

Наконец я снова танцевала с ним.

— Для меня это кульминация вечера, — сказал он. — Вы выглядите не столь сердитой, как вначале. Теперь вы более высокого мнения обо мне?

— Я по-прежнему дурно думаю о вас.

— А я по-прежнему считаю вас очаровательной. Вы знаете, я пришел к выводу, что грешники часто бывают очаровательными… чаще, чем святые.

— Я искренне надеюсь, что Софи не пострадает. Я уверена, она вас вовсе не знает.

— Я обещаю держать ее в блаженном неведении.

— Я полагаю, у вас было множество приключений… с женщинами?

— Да, — ответил он.

— Я бы не назвала их даже любовными интригами, они таковыми не являются… просто жалкие мелкие приключения.

— И вновь вы правы, но самое приятное в них то, что пока они длятся, они таковыми не выглядят.

— У вас современные французские взгляды на жизнь.

— О, современными их назвать нельзя. Они устоялись уже веками. Мы умеем жить, ибо знаем, как устроена жизнь. Мы мудро стараемся не стремиться к недостижимому. Мы берем от жизни то, что она нам предлагает, и ни о чем не сожалеем. Это и есть реализм, принятие жизни такой, какая она есть. Именно это является высшим достижением цивилизации. Потому мы и являемся столь чудесными любовниками, веселыми, очаровательными. Это лишь вопрос опыта. Как ни странно, самая лучшая из всех моих любовниц — до сих пор это та, кого мой отец подобрал для меня, когда мне было шестнадцать. Старый французский обычай, знаете ли. Мальчик взрослеет. Он может попасть в беду, так что следует найти ему очаровательную женщину постарше, которая введет его в курс дела. Это часть системы осмысленных взглядов на жизнь, которую мои соотечественники довели до совершенства.

— Знаете, мне действительно неприятно слушать ваше хвастовство, сказала я.

— Хорошо, не будем говорить о столь очевидных вещах. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Лотти, я очень рад тому, что вы будете моей сестренкой. Надеюсь, мы сумеем по-настоящему познакомиться друг с другом.

— Вряд ли.

— Вы не слишком любезны.

— Не слишком любезные люди не должны ожидать любезности от других.

— Вы беспокоитесь за Софи?

— Да… очень.

— Вы очень добры. Вам показалось, что с тех пор, как мы с ней познакомились, она чувствует себя несчастной?

— Вы прекрасно знаете, как это на нее повлияло. Вот почему…

— Вы недостаточно глубоко знаете жизнь, дорогая Лотти. Софи счастлива. Это я сделал ее счастливой. Разве это не повод для гордости? Завоевать благодарность Софи и ее семьи? Уверяю вас, и дальше все будет обстоять точно так же. Мы с Софи будем чудесно — жить вместе, у нас будут детишки, и когда мы будем старыми и седыми, люди будут рассказывать о нас, как об идеальной супружеской паре.

— А вы между тем будете обделывать свои любовные делишки?

— В этом и есть ключ к счастливой супружеской жизни, о чем прекрасно знают все французы.

— И всем француженкам это известно?

— Только если они умны.

— Я представляю себе счастье не так, и рада, что я не француженка.

— В вас есть нечто сугубо английское, Лотти.

— Конечно, есть. Я англичанка. Я воспитана в Англии. Мне многое нравится во Франции, но… это распутство… я… я ненавижу.

— Но вы не производите впечатление пуританки, и именно потому вы столь восхитительны. В вас есть теплота… и вы страстны. Такого знатока, как я, вам не обмануть. И при всем при том вы ведете такие чопорные речи.

Неожиданно он прижал меня к себе. Я ощутила волнение и в то же время захотела вырваться и убежать к мадам де Гренуар. Наверное, по мне это было заметно, так как на его лице появилась извиняющаяся улыбка.

— Лотти, — сказал он, — мы будем встречаться… часто. Я хочу понравиться вам… да, думаю, я сумею вам понравиться.

— Никогда. Я могу чувствовать лишь жалость к бедной Софи. Неужели этот танец никогда не кончится?

— Увы, он закончится скоро. Но не бойтесь меня, мы с вами станем добрыми друзьями.

Я постаралась побыстрей расстаться с ним.

— Вы кажетесь несколько не в себе, дорогая, — сказала мадам де Гренуар. — Вы устали?

— Да, — ответила я, — мне бы хотелось уйти.

— Не думаю, что вы можете уйти раньше полуночи. Потом, возможно…

Я продолжала танцевать, едва замечая с кем. Я была расстроена. Он очень сильно напоминал мне Дикона. Дикон разговаривал примерно так же. Он никогда не пытался понравиться мне, демонстрируя только положительные черты. Скорее, он старался подчеркивать свои слабые места. И вот теперь этот человек заставил меня все это вспомнить.

С облегчением я встретила окончание бала. Я отправилась в свою комнату и сняла платье. Я сидела в нижних юбках, расчесывая волосы, когда в комнату вошла Софи. Она сияла и, видимо, не чувствовала усталости.

Софи села на мою кровать, ее юбки волной легли вокруг; она была такой молодой, свежей и… ранимой.

— Какой чудесный бал! Как тебе понравился Шарль? Правда, он просто чудо? Какие замечательные истории он рассказывает. Я и не представляла, что есть такие люди, как он.

— Он очень симпатичный, — сказала я.

— Мне кажется, ты ему понравилась.

— О… я не заметила. Почему ты так думаешь?

— Ну, он так смотрел, когда танцевал с тобой.

— Так значит, ты видела нас? Разве ты не танцевала?

— Большую часть времени танцевала. Но во время второго танца я сидела с твоей матерью и другими женщинами. И все время наблюдала за тобой, — я почувствовала, что краснею. — И о чем же вы разговаривали?

— О… не помню. Какая-то чепуха.

— Он все время смотрел на тебя.

— Разговаривая, люди обычно так и делают.

— Но не настолько… внимательно. Ты знаешь…

— Нет, боюсь, что не знаю. Если бы там было что-то важное, я бы запомнила, ведь верно? Софи, тебе пора спать. Разве ты не устала?

— Нет. Я чувствую, что могла бы танцевать всю ночь.

— Но, конечно, с Шарлем.

— О да, с Шарлем.

— Спокойной ночи, Софи. Приятных сновидений. Я чуть не вытолкнула ее из комнаты, и она пошла, чтобы мечтать о своем несравненном Шарле, которого на самом деле вовсе не знала.

Когда Софи ушла, я набросила шаль, так как у меня появилась непреодолимое желание поговорить с Лизеттой. Я раздумывала, следует ли рассказать ей о случившемся. Она была весьма искушенной особой. Возможно, она решит, что в этом нет ничего особенного, и скажет, что не следует без толку будоражить Софи.

Я подошла к ее комнате и тихонько постучалась. Ответа не было.

Я осторожно открыла дверь и на цыпочках вошла в комнату. Подойдя к краю кровати, я шепнула:

— Лизетта, ты уже спишь? Проснись. Я хочу с тобой поговорить.

Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я разглядела, что кровать Лизетты пуста.

* * *

В течение последующих дней я часто виделась с Шарлем де Турвилем: он использовал любую возможность, чтобы поговорить со мной. Я старалась держаться с ним холодно и неодобрительно, так как действительно не одобряла его поведения; но оказалось, что я, помимо воли, ищу его и расстраиваюсь, если не нахожу. Я не понимала себя, но знала, что мне нравится разговаривать с ним. Я старалась осадить его, показать, как презираю его образ жизни; но от себя мне не удавалось скрыть, что мне доставляло удовольствие высказывать ему, а он был достаточно проницателен, чтобы понимать это.

Дело в том, что я была сбита с толку. Я была слишком молода, чтобы понимать, что происходит. В отличие от Софи я не боялась жизни; меня влекло к ней. Я была готова очертя голову броситься во что угодно, не опасаясь последствий. Позже, начав лучше понимать себя, я осознала, что вовсе не была холодной. Мне нужен был опыт. Дикон разбудил меня, когда я была еще слишком молода, чтобы понять, что физическое возбуждение я превращаю в чувство преданности и в то, что считала настоящей любовью. Теперь появился Шарль де Турвиль, настолько напоминавший Дикона, что это не могло не вызвать во мне влечения.