Его строго обставленный кабинет украшали только два портрета: Джозефа Смита, основателя доктрины, и Спенсера В. Кимбала, проповедника и патриарха, которого мормоны почитали так, как католики — папу римского. А сколько раз старик Кимбал спасал его от искушений мятежной плоти, когда рука прямо-таки сама тянется к округлой попке Мэрилин, очаровательной личной секретарши Миллера. Хотя с ней, как, впрочем, и с другими женщинами, нотариус грешил только в мыслях.

Его контора была самой популярной в Нью-Йорке среди пятисот других. А Мэрилин он считал самой восхитительной особой — после достойнейшей миссис Миллер, разумеется. Его палец почти коснулся кнопки звонка, но девушка без вызова уже открывала дверь в кабинет. Миллер откашлялся и хотел что-то сказать, но Мэрилин заговорила первая:

— Только что позвонил секретарь мистера Кимбала — подтвердил вашу программу. Завтра вы завтракаете с мистером Кимбалом — он уже здоров. А что касается лекций, они распределены на все время вашего пребывания.

— Отлично. В котором часу мой самолет?

— В 21.45.

— Вы предупредили Лео?

— Да.

— Отлично… отлично… Мэрилин, подайте, пожалуйста, вон то досье по делу Манфреда. Возьмите лесенку.

Миллеру было наплевать на дело Манфреда, просто хотелось полюбоваться ножками девушки. Захватывающее зрелище, которое нотариус старался устраивать почаще, тайком запихивая досье на самую высокую полку. Впрочем, те восемь дней, которые он собирался провести в Солт-Лэйк-Сити, должны с лихвой вознаградить его за монотонную жизнь здесь.

Когда Мэрилин поднималась уже на пятую ступеньку, зазвонил телефон. Миллер недовольно снял трубку, внимательно выслушал и пробурчал:

— Соедините меня с ней.

Несмотря на все свое могущество, он не мог сделать вид, что его нет на месте, когда звонила вдова самого Сократа Сатрапулоса. По мере того как она говорила, удивление на его лице сменилось откровенной досадой.

— Очень хотелось бы с вами встретиться, — кисло произнес он, — но это невозможно. Я сейчас выезжаю в аэропорт. — Губы его задрожали от волнения. — Уверяю вас, через восемь дней я в вашем распоряжении… Извините? Нет, нет, повторяю — сегодня никак невозможно. — Нотариус вынул из кармана носовой платок и вытер выступившую на лбу испарину. — И действительно нельзя подождать ни дня?

Теперь его голос аж вибрировал от возмущения. Швырнуть бы трубку, но такого он не мог себе позволить. Неужели придется отложить поездку, оскорбив тем самым великого Спенсера В. Кимбала! Вдова утверждала, что ее безотлагательная встреча с ним — это вопрос жизни или смерти. А Миллер знал по опыту, что для миллиардеров вопрос жизни и смерти всегда упирался в деньги. И в подобных ситуациях он почти всегда разрывался между совестью и обстоятельствами. Последние, как водится, одержали победу.

— Хорошо, миссис Сатрапулос. Приезжайте. Я отменю свою поездку, — бледнея от ярости, выговорил он и, уже повесив трубку, добавил: «Шлюха!» Что тут можно сделать, когда у него нет выбора. С Пегги Сатрапулос нельзя было не считаться.

Мэрилин на лесенке уже не было, а досье Манфреда лежало перед Миллером на столе. Бросив сокрушенный взгляд на портрет Кимбала, он глубоко вздохнул и произнес вслух:

— Мне очень жаль, Спенсер. Но я сделал все, что мог.

Затем он снова вызвал Мэрилин.

* * *

Чарли быстрым шагом прошел через салон, не обращая внимания на тех, кто пытался с ним заговорить, и закрылся в ванной. Его рвало. Этот чокнутый не только обставил и оскорбил его, но еще и насмерть перепугал. К черту! Сию же минуту его нужно вышвырнуть за дверь. Нет, невозможно! С Квиком уйдут и остальные. Даже машина в его руках вела себя как любящая женщина, послушно подчиняясь каждому его движению. Ярость Чарли тут же переключилась на этот проклятый «порше», который лучше слушался чужака, а не хозяина. Раз уж нельзя отыграться на Квике, кто помешает за все унижения отомстить злополучному родительскому презенту? Он сполоснул лицо, натянуто улыбнулся и вернулся в салон, где сильно пахло марихуаной.

— Эй, парни! Мой старик решил посмеяться надо мной и подсунул не машину, а какой-то тарантас. Верно, Квик?

— Настоящая кляча, — подтвердил тот.

— Тогда пошли! Расколотим ее!

Послышались возгласы одобрения, и вся компания высыпала во двор.

— Поджечь ее, что ли? — прозвучало первое предложение.

— Слишком медленная смерть, — возразил, смеясь, Чарли. — Мы ее забросаем камнями.

В одно мгновение был разобран бордюр, огораживающий цветочную клумбу.

— Секунду! — крикнул Чарли. — Дамы — первые! — И он церемонно протянул Лон булыжник.

Девушка пожала плечами.

— Идиоты! Новая машина. За тридцать тысяч долларов. Чего ты добиваешься?

В лучах заката «порше» мягко светился, олицетворяя для собравшихся все то, что они презирали и к чему стремились. Еще какое-то время он стоял во всей своей красе, сияя безупречным серебристым кузовом, поблескивая хромом, щекоча ноздри запахом дорогой кожи, которой был отделан салон. Затем начался погром.

Первый булыжник запустил в ветровое стекло сам хозяин «порше». И сразу же на машину обрушилась лавина камней. Несколько человек схватили палки и неистово лупили по кузову. Кто-то принес нож и резал шины. Одна из девиц полосовала огромными ножницами сиденья. Двое парней сорвали капот и долбили мотор. Вскоре из внутренностей того, что когда-то было спортивной машиной, словно кровь, потекли масло и бензин. Оставались лишь едва узнаваемые каркас и устилавшие землю металлические обломки.

— Осторожно! — завопил Рыжий, зажигая спичку и кидая в лужу бензина.

Машину охватило пламя.

Квик, стоявший с самого начала неподвижно, взял Лон за руку.

— Пошли. Нечего нам оставаться с этими кретинами.

* * *

Вот уже десять минут они обменивались банальностями, и каждый ждал, когда собеседник коснется главного. Пегги, сгорая от нетерпения, ерзала в кресле, поминутно меняла положение ног и нервно вертела на пальце обручальное кольцо. Когда же ей стало ясно, что Миллер не заговорит первым, она перешла в атаку.

— Думается, мэтр, вы знаете, почему я хотела вас видеть именно сегодня?

Нотариус натянуто улыбнулся и сделал уклончивый жест.

Пегги продолжала настаивать:

— Вы не понимаете?

— Честно признаться, не очень.

— То есть как?

— По телефону, если не ошибаюсь, вы сказали, что речь идет о жизни и смерти.

— Верно.

— Нельзя ли объяснить более конкретно?

— Понимаю, вас удивила моя настойчивость, — издалека начала Пегги. — Но, видите ли, у меня на содержании трое детей. Есть и другие дела, требующие немалых расходов… А после смерти мужа я осталась одна.

— Позвольте заверить вас, что я больше чем кто-либо уважаю ваш траур и отдаю должное вашим заслугам перед страной.

— Благодарю. Я борюсь, борюсь и смертельно устала. Из уважения к памяти Сократа я отказалась от одной из самых блестящих партий, о чем вы, полагаю, слышали.

— О да, миссис Сатрапулос.

Дело о несостоявшемся браке две недели было на первых полосах газет и вызвало настоящий скандал.

— Сегодня восьмое сентября!

Миллер это и сам хорошо знал. Еще бы! Ведь сегодня он впервые подвел достопочтенного Спенсера В. Кимбала.

— Признаюсь, вашего звонка я ждала целый день.

— Моего звонка?

— Ну да. Понимаете, у меня сейчас затруднения.

— Затруднения?

— Слишком много расходов и никакой поддержки ни с чьей стороны.

Любопытно, куда она девает деньги — глотает, что ли? Ни для кого не секрет, что от Калленберга она ушла с тремя миллионами долларов в чемоданчике. Нотариус нахмурился. Если дамочке пришла в голову мысль вытянуть из него некую сумму, то не на того напала. Однако внешне Миллер был как всегда любезен.

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас?

— Это нетрудно. Я пришла поговорить с вами о моем наследстве.

— Но ведь дело о наследовании закрыто. Согласно распоряжению вашего покойного мужа, наша контора будет отчислять вам ежегодно двести тысяч долларов на протяжении десяти лет. И я не вижу…

— Из-за таких мелочей я бы не осмелилась вас побеспокоить. Поговорим лучше о пятидесяти миллионах долларов.

— Пятидесяти миллионах?

— Да, уважаемый мэтр, карты на стол… Я в курсе дела. Наш разговор останется только между нами. Играйте же честно.

— Ничего не понимаю. О каком таком деле идет речь?

Пегги начинала нервничать. За кого ее принимает этот мошенник?

Она обожала играть в кошки-мышки, но только тогда, когда сама была кошкой. Растерявшийся вконец и сбитый с толку Миллер уже всерьез подумывал, не включить ли ему сигнал тревоги. Охранник в это время постоянно находился на этаже. Истеричность Пегги ни для кого не была тайной, и нотариус просто боялся, что она сегодня не в себе.

— Ну что ж, постараюсь выражаться яснее. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о втором, тайном пункте завещания моего мужа.

— Но нет никакого второго пункта. Дело окончательно закрыто.

— Не может быть!

А если этот негодяй говорит правду? Нет, невозможно. Пегги провела свое расследование, которое подтвердило слова Нат. Неужели он по какой-то причине решил поиздеваться? Ничего, она знает, как зажать его в угол.

— Вам знакомо имя Додо?

— Додо? — удивленно переспросил Миллер.

— Да, Додо, Додо! Девяносто сантиметров объем груди, остальные формы не хуже, чем у кинозвезды, блондинка, двадцать пять лет, ослепительно белые зубы! — выпалив все это, Пегги агрессивно подалась вперед.

— Это что, неудачная шутка? — возмутился Миллер, бледный от гнева.

— Шутка?! — орала Пегги. — Сегодня, восьмого сентября, вы должны были мне объявить, что есть второй пункт завещания! И я хочу знать, почему вы этого не сделали! Не пытайтесь юлить, мне все известно.

Нотариус возмущенно подскочил.

— Не понимаю, о чем вы, но мне это уже надоело!

— И это еще не все! — крикнула Пегги.

От паники она потеряла свое легендарное хладнокровие. Чтобы не выдать источник информации, она не могла назвать имя Стимана, финансового агента Нат, которому его любовница Одиль Блеклей, так называемая Додо, шепнула по секрету, каким сексуальным утехам предавался этот лицемер и ханжа. Но страх все сильнее сжимал ее сердце. Что-то уж слишком искренне возмутился Миллер. А если он сказал правду? Если она зря порвала с Калленбергом… Если выпустила такую добычу из рук ради чего-то призрачного и вообще несуществующего? Не может быть! Нужно бороться.

А нотариус отчаянно пытался взять себя в руки, страстно желая, чтобы этот кошмар наконец кончился.

— Миссис Сатрапулос, выслушайте меня. Умоляю вас, выслушайте! В Америке я один из самых уважаемых членов общины мормонов. Наш учитель, великий Спенсер В. Кимбал, — нотариус уважительным жестом указал на портрет старика, — давно предлагает мне стать духовным пастырем. И вы думаете…

— Я думаю, что он узнает о существовании Додо! — сухо отчеканила Пегги.

— Миссис Сатрапулос! Посмотрите на него! — Миллер снова простер руку к патриарху. — Я торжественно клянусь перед ним и перед Богом, который все видит, что никогда, никогда…

Пегги похолодела. Жалкий паяц не врал. Как ни ужасно было это сознавать, но он говорил правду! И все же она сделала еще одну, тщетную, конечно, попытку.

— Я понимаю вашу щепетильность, мэтр. Но это — тот случай, когда стоит пожертвовать профессиональной тайной, чтобы уберечь от горя женщину.

— Клянусь! Перед Богом! Никакого завещания. Никакой Додо…

Нервы перестали ей повиноваться. Из глаз Пегги полились слезы, а из груди вырвался истерический смех. Все пропало! Как такое могло случиться? От кого исходил удар? Понятно, ей расставили ловушку, чтобы она не вышла замуж за Калленберга. А она кинулась туда с закрытыми глазами. Но кто из всего этого извлек выгоду? Нат? Неужели Нат? Нет, Нат была ее лучшей подругой и неоднократно это доказала. А если Нат, сама того не подозревая, тоже проглотила наживку? Господи, сколько вопросов и ни одного ответа! А над столом прямо в уши плыл хнычущий голос Миллера:

— Вы мне верите? Ну скажите, что верите…

— Прошу вас, мэтр, извинить меня. — Это все, что она могла сказать.

— Объясните хотя бы…

— Очень жаль, но я ничего не могу объяснить. — И Пегги поднялась, давая понять, что тягостный для них обоих разговор окончен.

Очутившись на шумной Шестой авеню, она чуть не упала в обморок. Дома вокруг плыли, качались и, казалось, собирались обрушить ей на голову все свои этажи. Она сама — сознательно! — отказалась от миллиардов Калленберга ради призрачного богатства. Разве может такая женщина, как она, прожить на жалкие крохи, которые получает? А сорокалетний рубеж она, между прочим, уже перешагнула.