– Никому не давал повода так думать, мадам. Я примчался сюда по первому же зову, и, кажется, это обойдется вам не меньше чем в десять луидоров.

Меня это не интересовало. С лихорадочным нетерпением я наблюдала, как Лассон тщательно моет руки, потом схватила его за рукав и потащила наверх.

– Как вы спешите, мадам! Не волнуйтесь, я уверен, с ребенком ничего страшного. Кровь Бурбонов, смешанная со свежей кровью аристократии, обычно рождает отменное здоровье и долголетие.

– Сейчас не время для острот! Умоляю вас, быстрее, вы просто несносны в своей медлительности!

Лассон долго слушал мальчика с помощью своей медицинской трубки, выслушивал все шумы сердца и хрипы в груди, проверял пульс и зрачки. Я стояла молча, полностью доверяя ему. Он отложил трубку и повернулся ко мне.

– Ну? – прошептала я.

– Нужно сделать небольшое кровопускание, мадам. Вы, мадемуазель, – он обратился к Полине, – вы должны помогать мне.

– Кровопускание? – проговорила я в ужасе. – Боже, пускать кровь такому маленькому! Вы убьете его. Нет-нет, я ни за что не позво…

Не вступая со мной в разговоры, Лассон довольно грубо взял меня за плечи и, вытолкнув за порог, крепко запер за собой дверь.

– Ужасно не люблю мамаш, которые вмешиваются не в свое дело.

– Вы не смеете так делать! – закричала я, изо всех сил дергая дверь.

– А вас никто и не спрашивает.

Я в бессилии присела на мягкий пуф, прислушиваясь ко всему, что происходило в комнате. К моему удивлению, Жанно не плакал, я слышала только его жалобное бормотание. Потом дверь отворилась, выпорхнула Полина с миской крови, а за ней, вытирая руки, вышел Лассон.

– Вы сидели тихо, мадам. Это весьма похвально.

– Что с ребенком?

– Все в порядке. Кровь пущена, через два часа жар спадет, и лихорадка прекратится. Лекарства я оставил на столике, мадемуазель Полина знает, когда и что принимать. Там пилюли и Доверов порошок…

– Но… что же это за болезнь?

– Коклюш, сударыня. Обыкновенный коклюш. Выполнение моих указаний, свежий воздух, мокрая марля над кроваткой – и ваш сын будет здоров уже через две недели.

– Вы уверены?

– Вы задаете мне этот вопрос каждый раз. Но разве я когда-нибудь ошибался?

Я была такая уставшая, что даже не смогла покраснеть, вспомнив, в каких щекотливых случаях обращалась к Лассону. На ощупь открыв шкатулку, я расплатилась с лекарем.

– Я очень благодарна вам, господин Лассон. Я не знаю никого во Франции, кто бы разбирался в своем деле лучше, чем вы.

Полина приготовила мне крепкий кофе по-венски, чтобы я немного восстановила силы. Мне очень хотелось спать.

– Почему не приехали Маргарита с Денизой?

– Маргарита приедет утром. А Дениза отправилась с Арсеном гулять на лодке в Сен-Клу.

– С Арсеном? Каким Арсеном?

– Да с Арсеном Эрбо, вашим лакеем.

Ах да, я знала это. Дениза явно идет прямой дорогой к замужеству. Арсен – прекрасная партия для нее. Будет хорошо, если она останется у меня. Никто лучше Денизы не умеет гладить мое белье и платья…

В четыре часа утра, прикоснувшись ко лбу Жанно, я поняла, что жар миновал. Личико ребенка с едва заметными тенями под глазами казалось спокойным. Жанно тихо спал. Это был хороший признак. Ужасно уставшая, обессиленная, умирая от желания поспать, я оставила сына на попечение Полины и, устроившись в глубоком кресле, уснула на несколько часов.

5

Проснулась я от шума. Кто-то громко стучал в дверь. Открыв глаза, я обвела взглядом комнату. Жанно по-прежнему спал, губы у него были полуоткрыты, голые ножки выскользнули из-под одеяла. Полины рядом с ним не было. Стук внизу был такой сильный, будто кто-то ломился в дверь.

– Мадам! Мадам! Ради Бога, идите сюда, я не знаю, что мне делать!

Это кричала Полина, голос у нее был испуганный. Встревоженная, я опрометью спустилась вниз.

– Открывайте, черт побери! Именем третьего сословия! Я удивленно взглянула на служанку.

– Это какая-то пьяная банда, – зашептала Полина, – они грозятся выбить дверь. Это грабители… Что прикажете делать?

– Бегите через черный ход в полицию… если в Париже нет больше полиции, приведите какой-нибудь патруль… или, может быть, нескольких королевских гвардейцев.

– Слушаюсь, сударыня.

– Или вот еще что… Бегите лучше на Марсово поле, там вместе с принцем де Ламбеском несет службу мой муж. Пусть едет сюда, и немедленно!

– Но как же… как же вы объясните, что делаете здесь? Ваш муж – он же ничего не знает о ребенке.

– Это моя забота. Бегите скорее, Полина!

– А эти люди – неужели вы их впустите?

– Когда таких людей не впускают, они обычно входят сами.

Я подошла к двери и, прислушавшись, спросила, придавая голосу металлический оттенок:

– Что вам угодно, господа, и по какому праву… Договорить я не смогла. Ответом мне стала такая грязная брань, что кровь отхлынула от моего лица. Раздался ужасный стук – негодяи били в дверь прикладами. Черт побери, они же могут потревожить Жанно!

– Открывайте! Мы – патриоты! Мы пришли требовать от вас помощи!

Разъяренная не меньше, чем испуганная, я не двигалась с места. Кто-то из бандитов выстрелил в замок, и замок, перебитый надвое, сорвался. Они вломились в прихожую, едва не прибив меня дверью.

– Ну и мерзкая же вы хозяйка, голубушка!

Сказав это, самый высокий и отвратительный из них ударил меня по щеке. Я вскрикнула, хватаясь рукой за лицо, вне себя от бешенства. Я не имела права ни на один неверный поступок. Там, наверху, были Жанно и Аврора.

– Что вам нужно? Как вы смеете врываться в чужие дома? Я позову лакеев!

– Гм, мы отлично знаем, что никаких лакеев здесь нет. А вот к вам пришли свободные граждане Франции, и вам придется потрудиться, чтобы хорошо принять их, иначе вам не поздоровится. Мы живо научим вас гостеприимству!

Их было пятеро, этих бродяг и оборванцев, и выглядели они как дикари – полураздетые, полупьяные, с ужасными отталкивающими физиономиями.

– Чего же вы хотите? – проговорила я в бешенстве.

– Мы требуем, чтобы нас накормили, напоили, дали нам денег и оружия.

– Оружия? У меня нет никакого оружия. А насчет выпивки, так мне кажется, что вам уже достаточно…

– Это нам решать, черт побери! И ты, дамочка, лучше прикуси язык, если не хочешь получить еще одну оплеуху.

– Что бы вы ни говорили, у нас в доме все равно нет того, что вам нужно…

Один из них толкнул меня так грубо и сильно, что я едва удержалась на ногах.

– Убирайся с дороги! Похоже, нам самим придется устроить проверку.

Они, бранясь и чертыхаясь, ввалились в кухню, по-дикарски нетерпеливо сбрасывали крышки с горшков и кастрюль, рылись в буфете. Найдя то, что им было нужно, они принялись есть все подряд – жадно, вульгарно чавкая и облизывая пальцы. Я смотрела на них с отвращением. Уж конечно, мне не было жаль котлет, супов и телятины, но как можно было смириться с тем, что эти мерзавцы так открыто и смело грабят меня, хозяйничают в моем доме?

– Видишь, Гаспарен, как живут богачи?

– Угу, у патриотов нет хлеба, а они обжираются мясом! Кухня представляла собой кошмарное зрелище – перебитая посуда, лужи супа на полу, пятна и грязь, оставленные башмаками новоявленных патриотов.

– Мы восстанавливаем справедливость, гражданка. Сам господь Бог велел нам делиться, не так ли?

Он назвал меня гражданкой. Ошеломленная таким обращением, впервые мною услышанным, я молчала.

– Где у вас вино? Ну-ка, показывайте! Мы хотим пить.

– Я не держу вина, – сказала я как можно спокойнее. – Там в буфете есть бутылка бордоского. В этом доме нет даже погреба.

– Вас следовало бы повесить за то, что у вас нет вина. Ту жалкую бутылку бордоского они прикончили в мгновение ока.

– Давай нам денег! Давай сама, если не хочешь, чтобы мы тут все распотрошили!

Я молча повела их в гостиную, открыла перед ними шкатулку. Мне оставалось только выполнять приказания. Денег было немного – два золотых луидора (хотя, впрочем, на эту сумму можно было прожить целый месяц) и банковские билеты общей стоимостью в триста экю. Патриоты быстро наполнили ими свои карманы.

– Ну, теперь вы довольны? Оружия здесь нет, сколько бы вы ни искали.

Один из них, по-видимому главный, окинул меня внимательным взглядом.

– Нет, еще не все. Смотрите-ка, ребята, какие у нее туфли!

– Ага, с серебряными пряжками…

– Снимай пряжки, живо!

Я наклонилась и, отстегнув пряжки от туфель, протянула их патриотам.

– Шикарные пряжки! Пойдут за двадцать ливров, не меньше.

– А что это у тебя наверху, гражданка?

Я похолодела от страха. Не хватало еще, чтобы Жанно увидел эти ужасные лица, услышал эти противные голоса! Заметив, что они направляются к лестнице, я опрометью бросилась вперед, загородила им дорогу.

– Господа, умоляю вас, не ходите туда! Там маленький мальчик, он болен, его нельзя тревожить! Там спят дети. Там нет ничего ценного, клянусь вам!

Они легко отшвырнули меня в сторону, так сильно, что я больно ударилась головой о стену. Их ничто теперь не могло остановить. Я уже слышала жалобный плач Жанно…

Входная дверь распахнулась. С невероятной радостью я увидела Полину и идущий вслед за ней целый взвод вооруженных людей.

– Вот они! – торжествующе воскликнула Полина. – Они ограбили несколько лавок, а теперь они грабят мадам. Пожалуйста, господин сержант, арестуйте их!

Я пока не понимала, кого это она привела мне на помощь. Это не были королевские гвардейцы, солдаты Эмманюэля… Эти люди были одеты по-разному, не в форму, а в обыкновенную повседневную одежду парижских буржуа. Тем не менее они очень решительно вскинули ружья, наведя их на грабителей.

– Ах вы, подлые мародеры, позорящие третье сословие! Бросайте оружие, вы арестованы!

Под яростную, но бессильную брань моих обидчиков все было кончено в два счета. Их вывели во двор. Сержант подошел ко мне, слегка приподнял шляпу:

– Мы – парижская милиция, гражданка. Наш отряд образован всего двадцать четыре часа назад, но мы уже многое успели.

– Да-да, – проговорила я машинально, уяснив, что имею дело с тем же третьим сословием, только более цивилизованным.

– Эти люди и их товарищи грабили булочные и винные магазины, наводили страх на весь квартал. Такая же шайка разгромила монастырь лазаристов, уничтожила там библиотеку и картины. А вот отель де Бретейль и Пале-Бурбон были спасены нами от разграбления. Пойдемте со мной, вы увидите, как мы поступим с ними.

Еще не опомнившись окончательно, я вышла во двор вслед за сержантом.

– Взгляните, гражданка: можете ли вы узнать в них главного?

Злость всколыхнулась во мне. Не раздумывая, я указала на того, кто ударил меня и больше всего оскорблял:

– Это он! Я его навсегда запомнила!

Сержант дал знак, и, не успела я и глазом моргнуть, как тому, на кого я указала, набросили на шею веревку и, подтащив к ближайшему дереву, вздернули на суке. Остальные грабители молча стояли, притихшие и присмиревшие.

– Ах, да неужели это нужно было делать именно перед моим домом! – воскликнула я с досадой, в ужасе отворачиваясь.

– Не бойтесь. Мы сейчас же снимем его. А остальные пойдут в тюрьму… Мы должны были сделать это, гражданка, чтобы проучить приятелей этого мерзавца. Они компрометируют революцию, с ними надо кончать!

Я вернулась в дом, полагая, что уже достаточно насмотрелась ужасов.

– С вами все в порядке, сударыня? – спросила Полина.

– Да, как видите. Я даже очень рада, что все так хорошо закончилось. Вы, Полина, вернулись как раз вовремя.

Служанка, довольная похвалой, затараторила очень бойко и быстро:

– Вы велели мне бежать на Марсово поле, а ведь это очень далеко! Вас и убить могли за это время. Я прошла только половину дороги и возле отеля де Сальм увидела этот патруль. Стало быть, я правильно сделала, что не искала вашего мужа?

– Да. Я очень вам благодарна.

– А знали бы вы, что творится в городе! Повсюду грабежи, шатание, королевских войск нигде не видно, изредка попадаются отряды кроатов и швейцарцев. Одному Богу известно, что из этого выйдет.

Со двора донесся решительный голос Маргариты, и вздох облегчения вырвался у меня из груди. Ну, вот и все! Она приехала. Значит, я наконец-то смогу перевести дыхание.

6

В полночь явился Жорж, побочный брат моего мужа, в ужасно разорванной одежде и с оцарапанным до крови лицом. Это было следствием его прогулок по городу. С утра он ушел из военной академии, где учился уже несколько месяцев, и целый день бродил по Парижу. Когда он умылся и успокоился, я из его уст узнала об ужасных вещах.

Да еще и раньше, до его прихода, в наш дом долетали звуки выстрелов. Но мы не знали, что восстание так усилилось и разрослось. О восстановлении порядка и речи не шло, напротив, Париж скатывался к анархии.