Григорий, как я тогда полагала, решительно не понимающий моего состояния, стремительно поднялся из-за стола и в мгновение ока оказался рядом со мной. Я прореагировала инстинктивным желанием сбежать из кабинета как можно быстрее и тоже вскочила, только осложнив тем самым ситуацию.

— А по-моему, вы несколько переутомились, — произнес он заботливо и, приобняв меня, уже двинувшуюся в сторону двери, за плечи, высказал предположение, что я, пожалуй, судя по объему работы, которую успеваю сделать за день, обеденный перерыв свой систематически игнорирую.

Первое в жизни прикосновение моего тогда еще будущего мужа я не забуду никогда. Никогда не забуду, что одного его легкого касания и тогда, и после хватало на то, чтобы все мое существо отзывалось огромным, всепотопляющим желанием слиться с этим отчего-то вовсе не чужим, а неправдоподобно родным человеком в одно целое… Господи, как мне тогда удалось не броситься, как последней дуре, в его объятия, а, напротив, на немыслимой скорости устремиться прочь из кабинета? Должно быть, помог жгучий, почти непереносимый стыд и перед ним, и перед Людмилой… Однако судьба продолжала гнуть свою линию, да еще в неправдоподобно высоком темпе.

До нашего отдела добраться мне не удалось: тормознула Милка, вопреки обыкновению хмурая, как осеннее ненастье.

— Зайди-ка. — Она распахнула передо мной двери своего кабинета, которые тут же плотно прикрыла, едва я вошла и почти без сил брякнулась на стул.

— Чего от тебя хотел этот сукин сын? — поинтересовалась Людмила голосом, от которого в моей душе немедленно поднялась волна страха. — Он тебя что, обтяфкал? Что ему там неладно?

— Что ты… — пролепетала я. — Нет-нет, он… Просто дал задание.

— Какое еще задание? — Она уставилась на меня с искренним недоумением. — Какое может быть задание моему сотруднику за моей спиной?!

И Милка грубо выругалась.

Я испугалась по-настоящему, только тут сообразив, что произошло. И, с трудом припомнив детали разговора с Григом, кое-как пересказала ей суть разговора с главным, разумеется опустив последнюю часть нашего общения. Милка выматерилась еще раз. После чего все-таки пояснила свою бурную реакцию на поступок Грига.

— Этот гад специально проделал все за моей спиной, чтобы меня взбесить! — сказала она. — Вначале трахает, а потом, видите ли, на место начинает ставить… Только со мной у него этот номер не пройдет, не на ту девушку нарвался, милый…

Она задумчиво покачала головой и присовокупила:

— С места мне этого не сойти, если я нашего Гришечку на себе не женю… Окручу, как ласточку!

Я похолодела, еще не зная, что это Людкино намерение станет, и очень скоро, тем самым единственным случаем на моей памяти, когда Милка недооценила противника.

Дальнейшие откровения Милки по поводу состоявшегося накануне выяснения отношений между ней и Григом вопреки всем увещеваниям совести привели к тому, что впервые в моей душе шевельнулась слабенькая, но надежда: а вдруг… вдруг?..

Суть откровений состояла в следующем: предыдущим вечером вместо заранее запланированного свидания Григорий, подарив Людмиле изысканный букет темных роз, вежливо, но твердо, не потрудившись назвать причину, прекратил их «особые» взаимоотношения, высадив мою подружку из своей машины возле подъезда ее собственного дома. Разумеется, при этом заверив ее, что взаимоотношений сугубо производственных все это ни в коей мере не касается…

— Дерьмо! — Милка уже не говорила, а скорее шипела. — Еще не родился на свет мужик, который бросил бы меня по собственной инициативе!

Я ей и верила в тот момент, и не верила. Верила потому, что Милка, не будучи классической красоткой, обладала столь сильной сексапильностью, что это чувствовали всей шкурой не только мужчины, но и женщины. Я и сейчас могу сказать, что за всю свою жизнь не встречала никого, кто мог бы соперничать с Людмилой в этом отношении. И уж конечно не я сама.

В отличие от рыжеволосой, зеленоглазой Милки с ее кошачьей мордашкой и фигурой Брижит Бардо, я представляю собой тип куда более заурядный: хрупких темноглазых брюнеток, скорее миловидных, чем красивых, без особых изъянов, но и без бросающихся в глаза достоинств. Наверное, самое красивое в моей внешности — волосы, густые, пышные и длинные, почти до пояса. Единственное, в чем я ослушалась моего идола, как раз волос и касалось: стричь их я отказалась наотрез даже ради молодежного стиля, принятого в конторе. Вместо этого просто перестала заплетать косу, предоставляя своей гриве полную свободу воли. И хотя такая прическа (если это и впрямь прическа) шесть лет назад как раз успела выйти из моды, Милке пришлось с моим упрямством смириться.

А не верила я впервые за все время нашего знакомства своему идолу, конечно, потому, что мне хотелось, чтобы Григ оказался тем самым единственным на свете мужиком, устоявшим перед Милкиным напором и ее прелестями, с которыми, увы, был знаком уже близко… О муки ревности! Как же разрывалось в тот момент мое глупое и наивное сердце! Знать бы мне тогда, сколько мук еще более жестоких ожидает впереди!

Впрочем, ситуацию бы это знание наверняка не поменяло: слишком неожиданно сильным оказалось то, что удалось, на беду, пробудить во мне Григорию.

В конце дня я Милкиными стараниями и узнала впервые о том, каким именно образом ухитряется наш главный подхватывать — в прямом смысле слова — девиц. Узнала о существовании окна в конце одного из коридорных тупичков, которому суждено было сыграть в моей судьбе роковую роль.

— Пойдем-ка глянем кое на что, — решительно не попросила, а распорядилась Людмила, заглянув в отдел около шести вечера. И, увлекая меня за собой, на ходу сообщила: — Хочу выяснить, какая из наших многочисленных шлюх посмела перебежать мне дорожку…

Из упомянутого окна открывался обширный вид на всю площадь с метро в самом ее центре. А помимо площади — на перекресток, к которому неизбежно двигались все машины от здания, куда бы они ни направлялись, благодаря одностороннему движению.

Своего наблюдательного пункта мы достигли как раз вовремя, чтобы увидеть темно-зеленый «опель» Григория, двигавшийся к светофору.

— Гляди и запоминай, — продолжала распоряжаться Людмила. — На этом месте наш сукин сын и назначает свои свиданки, девки его тут ждут, он слегка тормозит, открывает дверцу, подхватывает очередную на ходу и — вперед!.. Думает, идиот, что никто не видит и соответственно не знает… Да вся контора в курсе!

Она нервно рассмеялась, продолжая одновременно неотрывно следить за «опелем», медленно в общем потоке приближавшимся к перекрестку. Мои собственные ощущения и тогда с трудом поддавались описанию: горечь разочарования, боль, рыдания, готовые вырваться на свободу, и… непреодолимое желание сейчас, немедленно оказаться рядом с ним, услышать от него, что все сказанное Людмилой — ложь, простительная оскорбленной и брошенной женщине…

«Опель» продолжал двигаться, мучительно медленно плыть по направлению к углу. Светофор мигнул желтым глазом, и почти сразу зажегся красный, остановив поток машин. Напряжение достигло своей высшей точки — даже Милка умолкла. Так, в полном молчании, мы и простояли с ней до момента, когда, дождавшись зеленого света, Григ, и не подумав перестроиться в правый ряд, спокойно миновал последний отрезок улицы и угол, на котором, вопреки Милкиным предположениям, его никто не ждал.

Ох, каких же усилий стоило мне скрыть от подруги свое внутреннее торжество! А я именно торжествовала, совершенно не понимая, что если какое-то событие не произошло сегодня, оно может произойти завтра. И была почти счастлива и в то же время опасалась, что не сумею скрыть свое состояние от Людмилы… Напрасные тревоги. Она просто не способна была ни замечать, ни думать ни о чем и ни о ком, кроме собственных проблем и персоны.

С этого момента совесть меня больше не мучила. А судьба продолжала подыгрывать мне изо всех сил. Перебесилась Людка уже через неделю, внезапно увлекшись известным кинорежиссером, с которым делала очередное интервью. Крутые повороты вообще были ей свойственны. И, влюбившись в знаменитость, она все силы бросила на обольщение уже не слишком молодого, но все еще охочего до баб киношника, почти перестав на какое-то время появляться в конторе, совершенно искренне потеряв на этот период интерес к Григу.

На следующий день я летела в контору на крыльях, не подозревая, какое жестокое разочарование меня поджидает. В редакции между тем царило необычное оживление, коридоры были заполнены более обыкновенного праздношатающимися коллегами. А заглянув, якобы по делу, в приемную, я обнаружила, что всегда сдержанная секретарша шефа неприлично ржет с кем-то по телефону. Ситуацию прояснила Людмила, сидевшая в почему-то пустом отделе, а не в своем кабинете.

— Привет! — ядовито бросила она. — Можешь не спешить с редакторским заданием. — Похоже, новая курочка не из нашего курятника.

Я посмотрела на Милку вопросительно, не понимая, о чем она.

— Сукин сын смотался на целую неделю в командировку, — пояснила она. — И пусть мне выколют правый глаз, если он уехал один!

Стоит ли говорить, что все внутри у меня сжалось от ее слов, от понимания, что Милка, скорее всего, права! Немалое мужество потребовалось мне на то, чтобы усмехнуться в ответ и спокойно пройти к столу. Не подозревая о своей жестокости, Милка продолжала развивать эту догадку, прикидывая, каким образом можно добраться до истины, и, наконец, добралась до предположения, что новая подружка главного — та самая певичка, с которой он и поручил мне сделать материал.

— Уж очень она бездарная, эта девка, хотя и смазливая, — рассудительно сказала Людмила. — Обычно мы таких даже за бабки не пускаем на полосу… Сколько он тебе дал времени на это, с позволения сказать, «задание»?

— Недели две-три, — пробормотала я.

Милка присвистнула. На подобные материалы столь огромные для ежедневной газеты сроки действительно никогда не отпускались даже новеньким.

— Ни хрена себе… — протянула она и решительно заключила: — Все ясно, точно она! Потому и озадачил тебя, минуя меня! Знает, скотина, что я со своими мозгами эту тварь в два счета расконспирирую. И такое ей устрою — мало не покажется!.. Вот что, Маринка. Хотя я уверена, что эта гадючка сейчас с ним, звони ей немедленно, а говорить буду, ежели девка обнаружится, я сама!

— То есть? — Ничего не понимая в очередной раз, я уставилась на Людмилу.

— Господи, ну до чего ж ты наивная, — вздохнула Милка. — Слушай, как говорят в Одессе, сюда. Вариантов может быть два: либо они оба куда-то действительно свалили и тогда она, так же как и он, появится через неделю… Наверняка по домашнему телефону этой бездари кто-нибудь тебе об этом скажет. Второй вариант — сладкая парочка где-то поблизости, — например, у Грига на даче, справляет медовый месяц, и тебе дадут координаты. А разговаривать буду я, а не ты, потому что только я сумею вычислить рядом с бабой наличие нашего дорогого Гришани, якобы смотавшегося зачем-то в командировку на далекий Урал!

— На Урал? — спросила я, чтобы хоть что-нибудь сказать, хоть как-то потянуть время, столь необходимое мне для приведения в порядок собственных мыслей.

— Какая разница? — начала теперь уже на меня злиться Людмила. — Да хоть на Южный полюс! Давай извлекай ее координаты и берись за телефон… Ну?

Представляю, до какой степени изумила я тогда Милку, впервые за все время нашего знакомства проявив непослушание.

— Прости, Мила… — я подняла на нее виноватые глаза, — но — нет…

— Что — нет? — Она спросила это, выждав мгновение, очевидно не поверив собственным ушам. Ведь до сих пор я беспрекословно подчинялась не только каждому ее слову — взгляду. И вдруг это «нет», пусть и произнесенное дрожащим голосом. Впрочем, голос мой перестал дрожать очень быстро, на следующей же фразе он окреп. Речь шла о вещах для меня принципиальных, я уже успела сообразить, что от согласия или несогласия участвовать во взаимоотношениях Людмилы и Грига будет зависеть мое собственное будущее, а не только положение в редакции.

— «Нет» означает, что я не буду этого делать… Конечно, я постараюсь выполнить задание, но сама. Ты сейчас, Мил, в растрепанных чувствах, потому и требуешь невозможного… С какой стати и по какому праву я стану вмешиваться в ваши отношения с Григом? Подумай, кем я буду выглядеть в его глазах, если это сделаю… Прости, но нет.

Взгляд Людмилы, устремленный на меня после этого, можно было смело сравнить лишь со взглядом горгоны Медузы. Так и не произнеся ни слова, Милка молниеносно вскочила с места и пулей вылетела из отдела, едва не сбив с ног как раз входившего Василия и так хлопнув дверью, что я невольно зажмурилась.

— Ого! — Васек, едва успевший отскочить в сторону от своей разъяренной заведующей, уставился на меня в свою очередь округлившимися глазами. — И что ж это такое грянуло в королевстве нашем Датском? — поинтересовался он, делая слабую попытку обратить данную сцену в шутку. Я пожала плечами и демонстративно пододвинула к себе первую попавшуюся пачку исписанных страниц, которых на моем столе развелось уже более чем достаточно.