Даниэла Стил - Вернись, любовь

– Я даже не знаю, с чего начать. – Ее глаза были полны слез, и он понимающе кивнул.

– Все нормально, Беллецца. Мы будем делать это постепенно, комнату за комнатой.

– Это займет годы. – Она выглянула в сад. Карусель, подаренная ею Алессандро на Рождество, была закрыта брезентом, ее колокольчики и музыка безмолвствовали. Слезы навернулись ей на глаза, но она улыбнулась.

Бернардо следил за ней, вспоминая ту ночь и свое признание. Он порылся в кармане и протянул ей то, что держал в руке.

– Я так и не отдал тебе это в прошлое Рождество. Я боялся, что если подарю тебе его, то оно сделает тебя очень несчастной.

Рождество с Амадео всегда отличалось экстравагантностью: с ювелирными украшениями и забавными вещицами, маленькими сокровищами и замечательными книгами, которые ей хотелось получить, крошечными диковинками, которые она всегда любила.

Бернардо никоим образом не мог придумать такое для нее, и он боялся даже попытаться. Но он пошел к Альфредо Паччиоли и купил ей то, что сейчас, пять месяцев спустя, протягивал ей.

– Потом я чувствовал себя ужасно, что ничего не подарил тебе. – Он молча прикоснулся к ставшим теперь привычными карманным часам, принадлежавшим до этого Амадео. Он всегда носил их.

Он подал ей маленькую коробочку. Изабелла взяла ее и села, слегка улыбаясь.

– Тебе не надо дарить мне подарки, Бернардо. – Но она приняла коробочку и открыла ее, затем подняла взгляд на него, лишившись дара речи от нахлынувших на нее эмоций. Там было большое золотое кольцо с искусно выгравированной печатью «Сан-Грегорио», безупречно вырезанной на гладкой поверхности черного оникса. Оно должно было идеально смотреться на ее длинной изящной руке. Она надела его на палец с обручальным кольцом, широко раскрыв затуманенные слезами глаза. – Бернардо, ты сумасшедший.

– Нет. Тебе оно нравится? – Он улыбнулся и показался Изабелле очень молодым, почти мальчишкой.

– Оно – само совершенство. – Она вновь взглянула на кольцо.

– Если оно тебе нравится хоть наполовину того, как мне мои карманные часы, то я буду счастлив.

Не говоря больше ничего, она встала и подошла к нему. Они на мгновение обнялись, и он почувствовал, как бьется ее сердце.

– Спасибо.

– Будь счастлива, Изабелла. Ш-ш-ш. Нет, не плачь. Пошли, нам пора приниматься за работу. – Они медленно оторвались друг от друга. Он снял пиджак и отстегнул запонки, а она наблюдала за ним. – С чего начнем?

– С моей спальни?

Он кивнул, и они решительно пошли через холл, взявшись за руки. Изабелла подразделила все на три категории. Вещи, которые останутся в доме под чехлами, когда-нибудь она заберет их себе или, может быть, ими воспользуются здесь, если Алессандро снова будет жить в этом доме, став взрослым и вернувшись в Рим. Вторую группу вещей она упакует и отправит в Америку. Третью категорию составляли ценные вещи, которые нельзя оставить в доме, а следует сдать на хранение. Она решила, что таких будет немного. В доме оставались огромный рояль, громоздкая старинная мебель, долгие годы принадлежавшая семейству Амадео, но которую никто из них не любил. Большинство ковров она решила сдать на хранение. Они могли не подойти к ее новым комнатам. Занавеси останутся на окнах. Бра и люстры будут висеть на своих местах. Она не хотела оставлять дыры и зияющие отверстия в доме.

Когда Алессандро в один прекрасный день вернется сюда, все должно выглядеть по-домашнему, а не как в разграбленных бараках, приготовленных к сносу.

– Приступим. – Она посмотрела на Бернардо. – Вперед!

Он улыбнулся ей, и они начали упаковывать вещи. Сначала в ее спальне, затем в комнате Алессандро, потом в ее будуаре. Наконец они остановились, чтобы перекусить. Ящики и коробки громоздились в прихожей, и Изабелла с удовлетворением оглядывалась вокруг. Это была хорошая возможность отделить ее любимые вещи от прочей ерунды. Бернардо осторожно наблюдал за ней, но не заметил ни единой слезинки с момента начала работы. Она снова взяла себя в руки. Они устроили ленч в саду.

– Что ты собираешься делать с каруселью? – спросил Бернардо. Он жевал бутерброд с ветчиной и помидорами. Изабелла налила ему и себе по бокалу белого вина.

– Я не могу забрать ее. Я даже не знаю, где буду жить. Возможно, у нас не будет сада.

– Если будет, дай мне знать. Я организую ее отправку.

– Алессандро был бы в восторге. – Она посмотрела на Бернардо. – Ты приедешь навестить нас?

– Обязательно. Когда-нибудь. Но сначала, – победоносно произнес он, – я поеду в Грецию.

– Значит, ты решил?

– Все уже устроено. На прошлой неделе я снял домик на острове Корфу на шесть месяцев.

– А что потом? – Она отпила еще глоток вина. – Может, тебе стоит приехать в Нью-Йорк и пересмотреть свое решение?

Он покачал головой:

– Нет, Беллецца, мы оба знаем, что приняли правильные решения. Я займусь чем-нибудь здесь.

– Станешь работать на одного из моих конкурентов? Ее озабоченное выражение слегка рассмешило его, но он снова покачал головой:

– У тебя их нет, Изабелла. И я не смог бы работать ни на кого после тебя, хотя я уже получил пять предложений.

– О Господи, неужели? От кого? – Он перечислил, и она насмешливо сказала: – Они занимаются чепухой, Бернардо. Нет!

– Конечно же, нет! Но может подвернуться что-нибудь еще. Было одно предложение, заинтересовавшее меня. Оно исходило от крупнейшего модельера мужской одежды в Италии, который также выполнял частные заказы в Лондоне и во Франции.

– А тебе не будет скучно?

– Возможно. Но им нужен кто-то, чтобы руководить их делом. Старик Фелеронио умер в июне, его сын-врач живет в Австралии, дочь совершенно не разбирается в бизнесе. А они, – он озорно взглянул на нее, – не желают продавать свое дело. Они хотят, чтобы кто-нибудь управлял им за них, а они могли бы продолжать жить как короли. Думаю, в конце концов они продадут, но, может быть, не в ближайшие пять или десять лет. Это дало бы мне почти безграничную свободу делать то, что хочу. – Он улыбнулся ей.

– Ну же, выскажись: то, чего у тебя никогда не было со мной.

– Я бы не относился к тебе с таким огромным уважением, если бы ты отошла на второй план. И у тебя для этого нет оснований: ты знаешь об этом бизнесе больше, чем кто-либо в Европе.

– И в Штатах, – гордо добавила она.

– И в Штатах. А если ты передашь свои знания Алессандро, то «Сан-Грегорио» будет процветать на протяжении ближайших ста лет.

– Иногда я беспокоюсь об этом. Что, если он не захочет?

– Захочет.

– Откуда ты можешь знать?

– Ты когда-нибудь говоришь с ним об этом? Он разговаривает так, как будто ему не пять лет, а пятнадцать. Возможно, он не столь проницателен, как ты в смысле дизайна и цвета, но воздействие этого, способность, механизмы работы «Сан-Грегорио» у него уже в крови. Как у Амадео. Как у тебя.

– Надеюсь, что это так. – Она сделала пометку в уме, что надо больше говорить с сыном о своей работе, когда вернется в Нью-Йорк. – Я ужасно скучаю по нему, – сказала она, – и мне кажется, он начинает сердиться. Он хочет знать, когда я возвращаюсь.

– И когда же?

– Через месяц. Так даже лучше. Наташа сняла на лето дом в Ист-Хэмптоне. Он сможет побыть на побережье, пока я закончу здесь и буду искать квартиру в Нью-Йорке.

– Ты будешь ужасно занята. Тебе придется подыскать временное помещение для офиса – ребята приедут через две недели после тебя, – не говоря уж о поисках постоянного помещения, архитектора для его оформления, места, где ты будешь жить с Алессандро.

– Пока ты будешь просиживать зад в Греции! Он усмехнулся:

– Я заслужил это, чудовище.

– Пошли, – сказала она, – давай продолжим работу.

В тот день они трудились до одиннадцати вечера, сортируя ценные вещи в гостиной, упаковывая то, что могли, а все прочее оставляя профессиональным упаковщикам. Красные ярлыки навешивались на то, что отправлялось вместе с ней, синие – на те вещи, которые оставались в Риме, зеленые – на то, что сдавалось на хранение. Оставалось кое-что еще, неизбежные вещи на выброс, которые всегда появляются при переезде. Даже у Изабеллы с ее мебелью в стиле Людовика XV, мрамором и вещицами от Фаберже все же были сломанные игрушки, вещи, которые она терпеть не могла, книги, которые ей не хотелось сохранить, и треснувшая посуда.

Бернардо подвез ее в тот вечер до дома мод «Сан-Грегорио» и вновь забрал на следующий день. В последующие три недели они рано заканчивали работу, приезжали на виллу к двум часам и уезжали после полуночи. К началу четвертой недели все было сделано.

Изабелла в одиночестве остановилась на мгновение посреди горы ящиков, аккуратно сложенных в гостиной и холле. Море красных ярлыков – ценные вещи, которые она отправляла в Нью-Йорк. В доме вдруг странно зазвучало эхо, свет был выключен. Был третий час ночи.

– Ты идешь? – Бернардо уже ждал возле машины.

– Подожди! – крикнула она и тут же подумала: «Чего? Что он вернется?» Вдруг она услышит его шаги? Человека, которого нет уже десять месяцев. Она тихо шепнула в темноту: – Амадео?

Она ждала, прислушиваясь, вглядываясь, как будто он мог вернуться к ней и сказать, что его исчезновение было всего лишь шуткой. Что она должна остаться и распаковать вещи. Что на самом деле похищения не было... или было, но убили кого-то другого. Она постояла там, дрожа в одиночестве, минуту, которая показалась ей часом, затем со слезами на глазах тихо закрыла и заперла дверь. Изабелла в последний раз подержалась за дверную ручку, зная, что уже никогда не вернется.

– Ты приедешь навестить меня? Обещаешь? – Она никак не могла оторваться от Бернардо в аэропорту. Они оба плакали. Но вот он промокнул ей глаза своим носовым платком и резко смахнул собственные слезы.

– Обещаю. – Он знал, как она вдруг занервничала, что ей придется одной руководить своим делом в Нью-Йорке. Но она разумно подбирала штат. Перони и Бальтаре не хватало воображения, но они были надежными исполнителями. Изабелла не нуждалась ни в ком с воображением: у нее самой его было достаточно. – Поцелуй за меня Алессандро, – сказал он. Она опять заплакала.

– Обязательно.

Это была невыносимая неделя прощаний. На вилле. В доме мод. С Габриэлой, с которой она увидится во время следующего приезда в Рим через три месяца. Ее мучила боль неизбежных расставаний. А теперь пришло время Бернардо. В каком-то смысле все походило на бегство шесть месяцев назад. Но на этот раз все происходило при свете дня, в аэропорту Рима, два телохранителя явно скучали, и больше не было назойливых звонков. Все наконец-то кончилось. Даже Бернардо согласился, что теперь она может спокойно появляться повсюду в Нью-Йорке. Ни для кого не было тайной, что Изабелла переводит свой бизнес в Нью-Йорк, скоро появятся фотографии в прессе. Но полиция заверила, что ей больше не угрожает реальная опасность. Ей надо быть благоразумной и, возможно, чуть-чуть осторожной в отношении Алессандро, но не больше, чем кому-либо в ее положении. Она получила хороший урок.

Она в последний раз поцеловала Бернардо, и он улыбнулся ей сквозь слезы.

– Пока, Изабеллецца. Береги себя.

– Пока, Нардо. Я люблю тебя.

Они обнялись в последний раз, и она поднялась в самолет. На сей раз одна, без телохранителей, в салон первого класса, под собственным именем. Из глаз у нее текли слезы.

Она проспала три часа, затем слегка перекусила, достала бумаги из портфеля и улыбнулась от перспективы вскоре увидеть Алессандро. Она не видела его уже два месяца.

Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, она быстро прошла через таможню, на этот раз ничего не опасаясь.

Она вспомнила последний раз, когда прилетела в Нью-Йорк измученная, запуганная, с ювелирными украшениями, спрятанными в сумочке, с телохранителями с обеих сторон и с ребенком на руках. Сегодня офицеры на таможне пропустили ее, махнув рукой, и она поспешно поблагодарила, проходя через ворота и осматривая аэропорт.

Тут она увидела Наташу с детьми и побежала к ним, подхватывая Алессандро на руки.

– Мама!.. Мама! – Весь аэропорт наполнился его криками. Она крепко обняла его, прижимая к себе.

– О, дорогой, как я люблю тебя... Ты так загорел. Бернардо просил поцеловать тебя.

– Ты привезла мою карусель? – У него были широко раскрытые счастливые глаза, совсем как у нее.

– Пока нет. Если мы найдем дом с садом, то я попрошу прислать ее, но знаешь, ты, пожалуй, уже вырос из нее.

– Карусели для маленьких детей. – Джесон с презрением смотрел на них, на все их поцелуи и объятия. Такое поведение не для мужчин. Но Изабелла, тем не менее поцеловала его, пощекотала, и он неожиданно рассмеялся.

– Подождите, вот увидите, что я привезла вам обоим! – Последовали восторженные крики и смех, а Изабелла подняла взгляд на Наташу. Ее лицо стало более серьезным, но она мягко улыбнулась: – Привет.