Энн Харрел - Вероломство

Она не могла оставить Май на верную смерть.

И еще она знала то, что было неизвестно ни вьетнамцу, ни белоголовому: в ее револьвере кончились патроны.

«Здесь только два патрона», — сказал ей друг деда, вручив револьвер.

Все это промелькнуло в голове Ребекки за долю секунды, потребовавшуюся вьетнамцу, чтобы определить цель.

Она метнулась под кровать.

Но выстрелил белоголовый. Не в Ребекку — во вьетнамца. Ребекка протянула руку — схватиться за расшатанное бюро Джеда. И повернула голову к распростертому телу. Грудь того была вся в крови. Ребекка слышала, как этот человек упал на пол — молча, с окончательностью, от которой Ребекку затошнило.

На кровати заплакал ребенок.

Она не имела понятия, что станет следующим шагом белоголового, поэтому старалась выдавить из себя слова — просьбы, мольбы — но у нее ничего не получалось.

Он опустил ствол, взял автомат в одну руку и медленно приближался к Ребекке.

— Вы должны взять ребенка и вашего друга и уехать из Сайгона, — сказал он с мягким французским акцентом. Он взял ее ладонь, дрожащую, холодную, влажную. — Теперь все зависит от вас. Вы поняли?

Она старательно вглядывалась в его лицо.

— Там?

— Я не сумел спасти ее. — Голос его дрогнул, а в глазах появились слезы. — Простите.

— Что… — Ребекка начала всхлипывать, стараясь сдержать волны приближающейся истерики. — Почему?

Француз нежно провел пальцами по ее губам.

— С вами все будет хорошо, — сказал он с твердой уверенностью. — Забирайте ребенка, забирайте вашего друга. И с рассветом уезжайте из Сайгона. Отправляйтесь домой.

— Не знаю, смогу ли я…

— Вы — сможете.

Она внимательно посмотрела на него.

— Кто вы?

Но он уже шагал к двери и вышел быстро, беззвучно.

Май все плакала, не переставая. Ребекка оглядела квартиру, чувствуя себя совершенно беспомощной. С чего начать? Всхлипывая, она взяла на руки ребенка — крошечный, теплый комочек — стала баюкать девочку. Там погибла… Малышка, твоя мама погибла…

С трудом подавив в себе новую волну страха, Ребекка с девочкой на руках пошла в гостиную.

И увидела тело Там, неестественно раскинувшееся на полу близ входной двери. С первого взгляда она поняла, что Там мертва.

— Там… О Господи…

Джеду удалось перевернуться на спину. С искаженным от боли лицом он пытался сесть. Ребекка, придерживая ребенка у плеча, опустилась рядом с ним на колени. Он был страшно бледен. Но направленный на Ребекку взгляд оставался ясен.

— Боже мой, Ребби… — сказал он.

— Молчи. Береги силы.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула. Слезы струились по ее лицу.

— Мы выберемся отсюда. Я люблю тебя, Джед.

Он прислонился к стене, не в состоянии ответить.

В 10.48 утра по сайгонскому времени 29 апреля 1975 года посол Грэхем Мартин уведомил государственного секретаря Генри Киссинджера, что началась операция «Выбор-IV». Это было последним и наименее предпочтительным вариантом полномасштабной эвакуации американцев из Сайгона: на вертолетах. На вертолет не посадишь столько людей, сколько в самолет. А это означало, что не все вьетнамцы, желающие выехать из страны, смогут сделать это.

Знакомый Ребекки из государственного департамента заверил ее, что она и ее друзья получат возможность покинуть этот ад, однако он удивился, обнаружив ее с новорожденным ребенком на руках и серьезно раненым Джедом. Ребекка как могла забинтовала его, используя то, что подвернулось под руку в покинутом доме. Она сделала все, что можно было сделать. Но в плече у Джеда сидели две пули. Он нуждался в немедленной операции, испытывал страшные боли, лихорадку, находился между явью и бредом, но все-таки держался и был настроен очень решительно.

— Господи Иисусе, — сказал друг деда, когда она объяснила ему, что произошло. — Послушай, девочка, ты должна как можно скорее забыть обо всем. Мертвых не вернуть. Думай о живых.

Он помог им добраться до автобуса, сам же вернулся в американское посольство.

Бледная, оцепеневшая Ребекка поблагодарила его. Он просил передать наилучшие пожелания Томасу Блэкберну.

— Скажи ему, что если бы люди знали то, что знал он в 1963-м, тогда… Ну да ладно. Ничего. Береги себя, Ребекка, позвони мне, когда получишь степень.

Она обещала позвонить.

Затем, с узорчатой полотняной сумкой на плече, обхватив Май одной рукой, а другой поддерживая Джеда, она втиснулась в автобус; колонна осторожно двинулась через город к взлетной площадке, где уже ждали вертолеты военно-морских сил США.

В полдень, под щелчки фотографических затворов, они влезли в переполненный военный вертолет, поднявший их над Сайгоном и взявший курс к американскому кораблю, дрейфовавшему в Южно-Китайском море. В вертолете было очень тесно и душно. Май кричала не переставая. Ребекка, используя весь свой опыт старшей сестры, пыталась успокоить ее, ворковала, распускала пеленки. Там хотела кормить ребенка грудью, но сестра Джоанна все-таки оставила несколько бутылочек молочной смеси на всякий случай. Ребекка положила их в сумку, но надеялась, что ребенок потерпит, пока они не доберутся до военного корабля. Голодный, кричащий ребенок избавит от неприятных расспросов начальства. С раненым Джедом и Май, которой едва минул день, Ребекке не придется вдаваться в объяснения, кто они и почему до последнего оставались в осажденном городе.

Май продолжала кричать.

Ребекка знала, что новорожденным все равно, мокро им или сухо, лишь бы не было на тельце сыпи, поэтому она перестала пытаться успокоить Май и отдалась собственным невеселым размышлениям. Затем проверила содержимое узорчатой полотняной сумки Там. И извлекла оттуда завернутый в пластиковый пакет бархатный рубиново-красцый футляр.

Заглянув внутрь, Ребекка увидела десять поблескивающих самоцветов.

Чем они были для Там — шансом получить свободу?

Ребекка положила камни в карман, запеленала ребенка и баюкала его, пока Май не надоело плакать. Девочка заснула.

Джед кривился от боли и тихонько кашлял. Когда они ждали вертолет, кто-то дал ему немного морфия. Выглядел он очень плохо, хотя и бодрился. Ребекка видела, что он на грани шока, и не только от ран, но и от того, что на его глазах убили Там. Ребекка была даже рада, что ей есть о ком заботиться. Так она отвлекалась от своих невеселых мыслей.

— У Май есть все документы, — сказал Джед. — Они в полотняной сумке.

— Успокойся, сейчас у нас никто не спросит никаких документов. Обо всех формальностях мы позаботимся после.

— Нет. Я обещал Там, Ребби. Я не могу откладывать.

Ребекка порылась в сумке и достала документы. Просмотрев бумаги, она спросила:

— Здесь говорится, что отец девочки — Джед Слоан.

— Знаю.

— Это ошибка?

Он посмотрел ей в глаза ясным, чистым взором и сказал:

— Нет.

Встреча с Абигейл Рид и Жаном-Полем Жераром, после стольких лет, и с трудом проделанный обратный путь на Западную Кедровую вызвали у Томаса одышку и повышенное потоотделение. Дома он поставил чайник и терпеливо ждал, пока закипит вода. Нервы, усталость. Как это некстати, подумал он. Томас с отвращением готовился встретить то время, когда по городу придется передвигаться не иначе, как на такси, а для ухода за садом надо будет нанимать специального работника. Это потребует средств, но что еще невыносимее — так это ощущение собственной беспомощности. Нет, уж лучше сидеть дома и наблюдать за приходящим в негодность садом, если уж такому времени суждено наступить.

— Ты сегодня в отвратительном настроении, — сказал он себе, бросив в жестяной заварник дополнительную ложку дешевого листового чаю и залив в него кипящей воды. Хозяйствование помогло ему успокоиться. Он вынес поднос с чайником и чашкой в сад и поставил на пропитанный влагой столик.

Ветер и дождь прибили к земле молодые побеги, фактически сведя на нет кропотливый труд Томаса.

— Никакие цветы не выживут при такой погоде, — проворчал Томас. Лучше оставить их в покое, вырастут сами собой. И все же, преодолевая усталость, он сходил за лопатой и приступил к работе.

Вскоре он услышал, как в кухню вошли Ребекка и Джед. Они о чем-то спорили. Хлопали двери, слышался стук шагов. Она назвала Джеда сукиным сыном, который не заслуживает, чтобы с ним делились секретами, а он обвинил ее в ханжестве, окрестил заносчивой Блэкберншей, расшаркивающейся и уступающей, чуть возникнут трудности. Из всего этого Томас вывел, что они наконец-то начали разговаривать друг с другом. Долгие годы он питал надежду, что дети встретятся где-нибудь в Большом Каньоне или в каком-нибудь другом месте, совершенно случайно. И выяснят свои отношения. И тогда или разойдутся навеки, или поймут, что не могут жить друг без друга.

Хотя, уж это точно не его проблема.

Ребекка выбежала в сад и плюхнулась в кресло, не удосужившись смахнуть воду. Подняв глаза от грядки, Томас понял, почему. Она сама была вся мокрая. Томас, кряхтя, поднялся с тяпкой в руке. К заостренному стальному краю тяпки прилипли комья сырой земли.

Приподняв пальцем подбородок Ребекки, Томас повернул ее голову так, чтобы лучше рассмотреть рассеченную губу и синяк.

— Я же говорил тебе, что он может быть опасным.

Ребекка недоуменно посмотрела на деда:

— Кто он?

— Месье Жерар. Что, досталось от него на орехи?

— Не делай поспешных выводов, дедушка, — сказала Ребекка. Сегодня ей тоже было невесело. Она сняла крышку с закопченного заварника и заглянула внутрь, на непомерно крепкий настой, в котором плавал набухший чайный лист. Водрузив крышку на место, Ребекка сказала: — Я поскользнулась на лестнице в библиотеке.

Томас положил тяпку на стол.

— Ложь не к лицу Блэкбернам.

Ребекка метнула на него быстрый, пронзительный взгляд, и было в ней что-то — какая-то сдержанная грация, внутренняя сила — напомнившее Томасу Эмилию. Ах, если бы она была жива. Томас нередко удивлялся, как ему удалось прожить без этой красивой, смелой, умной женщины, в которую он влюбился более полувека назад. И часто он приходил к выводу, что хоть прожить-то и удалось, да не очень складно.

— Ложь никому не к лицу, — парировала Ребекка, — но едва ли не хуже скрывать правду. Я не понимаю твоего упорства.

— Ребекка… — Томас замолчал, понимая, что никакое объяснение своей скрытности не покажется Ребекке убедительным. Да и настроение сегодня не способствует подобным разговорам. — Скажи, Ребекка, неужели ты действительно считаешь, что имеешь право знать все, что известно мне? Быть посвященной во все мои дела?

Она не замедлила с ответом:

— Только в те, что касаются меня.

— А где провести границу? Можно сказать, что все происходящее на свете так или иначе касается каждого из нас. Существует взаимосвязь…

— Ах, дед, уволь меня от этой лекции.

— Ты права, я заболтался, — с легкостью согласился Томас. — Наливай себе чаю.

Он отчистил грязь с рукавов и коленей и пошел в кухню. Ребекка повернулась к нему, не вставая с кресла:

— Куда ты?

— К себе, — он глянул на нее. — Мне нужно получить у тебя разрешение?

— Конечно, нет, — вздохнула она.

— Прекрасно.

— Дед…

— Лед в холодильнике, — сказал он и оставил ее в саду, приходить в себя в одиночестве.

На кухне Джед уже наполнял льдом пластиковый мешочек, зная, что Ребекка будет не в восторге от его заботы. Он хотел что-то сказать, но Томас поднял руку, и Джед уловил смысл этого жеста и не задержал старика.

Весь день Май провела в нервном возбуждении и к вечеру была готова осуществить свой план. Она вышла к бассейну, где Джулия, возвратившаяся из своей галереи раньше обычного, составляла чудовищный букет в напольной вазе и что-то мурлыкала себе под нос. Джулия была красивая, добродушная женщина, лет, наверное, на двадцать моложе Уэсли Слоана, хотя это трудно было утверждать. У нее был сын-студент от первого брака. В разговоре с Май Джулия призналась, что считает ее скорее подружкой, а не приемной внучкой.

— Я неважно себя чувствую, — заявила Май.

— Что с тобой? У тебя температура?

— Нет, просто живот болит. Останусь лучше в своей комнате. Можно, не пойду обедать? Есть совсем не хочется.

— Конечно, девочка моя. Дать аспирину?

— Нет, спасибо. Думаю, мне надо просто полежать.

— Ну что ж… Скажи, если что-нибудь понадобится.

Пообещав именно так и поступить, Май пошла к себе в комнату, с трудом сдерживаясь, чтобы не запрыгать от радости. Жаль, что отец и дед станут укорять Джулию за то, что она не раскусила ее хитрость, но скорее всего, решила Май, они будут слишком заняты ее персоной и не вспомнят про Джулию.