— Все в порядке. Не можешь заснуть?

— Нет.

Она привалилась к спинке кровати.

— Я все ходила и думала, и вот… Хотя нет, неважно. Иногда мне кажется, что я слишком требовательна к тебе, Джед. Проще обвинять тебя, чем присмотреться к самой себе. Господи, все было так давно. Жизнь развела нас так далеко друг от друга. — Она вдруг улыбнулась. — Не обращай внимания. Тебе, видимо, не хочется все это выслушивать?

— Нет-нет, продолжай.

Она говорила довольно долго, раскрыв себя с такой стороны, которая была неизвестна Джеду. Поездка в Сайгон, крушение Южного Вьетнама, завершившееся на ее глазах, произвели на Ребекку неизгладимое впечатление, а Джед был или слишком слеп, или глуп, или чересчур уверен в ее упрямстве, чтобы заметить это в свое время.

— Я озиралась вокруг в этой опустошенной стране и понимала, что мой отец погиб здесь, стараясь сделать добро, но все это ни к чему не привело. Ни к чему, Джед. Люди по-прежнему боролись и страдали, а я ничем не могла им помочь. Меня переполняли чувства. В Америке я ставила перед собой вполне определенные цели. Прежде всего — впереди были годы учебы. Я была готова перевернуть мир, лишь бы восстановить доброе имя Блэкбернов, но когда я прилетела в Сайгон, все это показалось мне бесполезным, мелким, эгоистичным. Вокруг меня были люди, цеплявшиеся за свою жизнь, без крова и пищи. Маленькие дети, о которых было некому позаботиться. Я озиралась вокруг и понимала, что должна трудиться всю оставшуюся жизнь, чтобы добиться — и то, если повезет! — какой-то малости. Так зачем суетиться?

Глаза ее были широко раскрыты и блестели в мягком свете комнаты, когда она говорила, что даже без Там и Май не знала бы, что делать, после того как вернулась домой из Сайгона. Она бросила университет и начала самостоятельную работу в качестве дизайнера, продолжала углубленно изучать искусство и трудилась над своим детищем, настольной игрой «Заумник».

— Это меня на какое-то время отвлекло, — призналась Ребекка, — и теперь я рада, что сделала состояние на игре, которая собирает вместе друзей, чтобы отдохнуть и посмеяться. Я стреляла в человека. Я видела страдания и жестокую смерть. И меня нисколько не задевает, что я придумала всего лишь развлечение. В дизайнерской работе тоже не создашь вечные ценности, ну и пусть. — Ребекка улыбнулась Джеду. — Для меня не зазорно сделать даже ресторанное меню, лишь бы это было хорошо.

— Жалеешь, что не получила степень? — спросил Джед.

— Сама не знаю. Иногда мне кажется: вот устроюсь где-нибудь постоянно и вернусь к учебе. Может быть, ты не знаешь: в последние годы я все время в разъездах. Тебя я тоже считала вечным скитальцем. И это очень беспокоило меня. Не только то, что ты наполовину Вайтейкер, а Вайтейкеры и Блэкберны вот уже четверть века не общаются. Ты ведь еще и наполовину Слоан — потомственный архитектор. Твой отец постоянством не отличался, и вообще, об архитекторах говорят: не вздумай привязаться. Тебе было двадцать пять. Не будем больше об этом. Просто мы не подошли друг другу.

Она поморщилась, произнося последние слова. Словно через четырнадцать лет могло что-нибудь измениться. За эти несколько дней то были самые тяжелые мгновения. Когда она увидела в газете их фотографию и встретила его в Бостоне, Ребекка поняла, что она все еще любит Джеда Слоана.

— А ты, я теперь вижу, прочно устроен, — как бы между прочим сказала Ребекка.

Джед улыбнулся.

— Думаешь, легко сняться с места с ребенком?

— Наверное, нет. Тебе нравится в Сан-Франциско?

— Очень.

— По Бостону скучаешь?

— Иногда. Здесь я вырос, здесь моя память. — Он внимательно посмотрел на нее. — Есть вещи, которые не забываются.

Ребекка встрепенулась, вдруг почувствовала неловкость от того, что она обнажила душу, и поспешно спросила:

— Не собираешься приехать сюда как-нибудь вместе с Май?

— Она много бы отдала, чтобы побывать в Бостоне, но об этом пока нет и речи.

Он встал и подошел к Ребекке, присел рядом с ней на кровать, зная, что он должен ей что-то сказать. Может быть, именно поэтому он и поднялся к ней в комнату, а вовсе не потому, что одолела бессонница, и не за тем, чтобы выслушивать от нее объяснения, почему она не дала ему шанс после возвращения из Сайгона, нет, просто ему нужно было с ней поговорить.

Лучше поздно, чем никогда.

Он легко коснулся пряди волос у нее за ухом, осторожно провел пальцем по синяку на щеке.

— Ребекка, — сказал он, изменив привычке называть ее «Ребби», — обещай выслушать меня.

Она нахмурилась, и в ее богатейших глазах промелькнула знаменитая блэкберновская язвительность. Однако она сказала просто:

— Говори.

— Я никогда не спал с Там.

— Итак, Квентин Рид — он для Май кто? Биологический отец?

Порыв ветра хлопнул ставнями. Сидя на краешке кровати Ребекки, Джед закрыл глаза и молча кивнул. Впервые он слышал, как произносят вслух: Квентин — отец Май.

— И Май не знает?

Он вслушивался, но не заметил в голосе Ребекки ни тени осуждения. Неужели Ребекка одобряет сделанный им когда-то непростой выбор? Господи, подумал Джед, неужели она поняла? Он рассказал ей все: о тайной связи Квентина с Там, о том, что кузен по глупости влип в махинации с наркотиками, о его возвращении на родину. Джед до сих пор помнил то отвращение, какое он испытывал к кузену, когда тот отнесся к Там так, словно ее никогда не существовало. Джед не понимал, почему она продолжала верить Квентину. И он дал ей слово не говорить никому — даже Ребекке — о ее связи с его кузеном. Горячая голова вроде Ребекки ни за что не стала бы молчать, если бы узнала всю правду. И тем самым убила бы надежду Джеда на то, что после рождения ребенка Там начнет новую жизнь.

— Нет, Май не знает, — сказал он и посмотрел на Ребекку. — Думаешь, мне будет приятно, если она постучится в дверь Квентина, чтобы взглянуть на своего отца? Как ни крути, он ведь бросил Там, тем самым дав ей понять, что знать ничего не хочет о своем ребенке, и еще хорошо, если только это. Я не исключаю, что именно он подослал наемного убийцу, погубившего Там и едва не лишившего жизни маленькую Май.

Джед рассказал Ребекке, слушавшей его в напряженном молчании, что в ту ночь, когда погибла Там, он понял, что она, должно быть, каким-то образом связалась с Квентином и умоляла, упрашивала, а, может, угрожала ему, требуя, чтобы тот увез ее из Сайгона и снова был вместе с ней. Может, она предъявила ему ультиматум, но возможно, что Квентин оказался просто малодушным сукиным сыном, подлецом, который не нашел в себе мужества отвечать за свои поступки. В любом случае появление наемных убийц в квартире Джеда на улице Ту-До не было случайностью. Мерзавцы убили Там, пытались убить Май, а также Ребекку и Джеда, оказавшихся у них на пути.

— Теперь я не уверен, — с усилием продолжал Джед, — что Там верно перевела слова вьетнамца, стоявшего за дверью. Может быть, она услышала то, что хотела услышать. Она так измучилась, была так напугана. Ей до конца не верилось, что Квентин может оставить ее и ребенка. Однако многое до сих пор неясно: как в сумке Там оказались Камни Юпитера, какова во всем этом роль Жана-Поля Жерара, Гизелы Мажлат… — Джед в сердцах воскликнул: — Господи, я ничего не знаю. Есть ниточка, которую мы упустили.

Ребекка подобрала колени к груди и кивнула. Она очень побледнела и не сказала ни слова. Пыталась понять, как мог Квентин бросить молодую женщину, ждавшую от него ребенка. И лишь зная Абигейл Рид, она понимала, но никоим образом не оправдывала поступок Квентина.

Еще она думала о цветных «игральных камушках», найденных ею в спальне тети Абигейл тридцать лет назад. Как они обрадовали Там!

Может быть, это и есть та самая ниточка?

Ребекка отбросила эту мысль. В этом она разберется потом, когда на нее не будут смотреть бирюзовые глаза Джеда Слоана, пытавшегося отыскать на ее лице ответы на мучившие его вопросы и хоть чуточку понимания.

— А деду ты все рассказал о Квентине?

Джед кивнул.

— Ребби, я до смерти испугался. Я не знал, отказался ли Квентин от мысли вновь попытаться убить Там — и даже меня. Он помнил, что мне известно о его делах с наркотиками, он помнил, что я знаю все про него и Там. Вдруг он решил, что опасно оставлять меня в покое — а если я проболтаюсь? Самое плохое: я не знал, что у него на уме.

— И тогда дед посоветовал тебе уехать вместе с Май из Бостона?

— Нет, это было мое решение. Он его только поддержал. Я оформил документы Май на себя, чтобы легче было вывезти ее и Там из Сайгона. В те последние недели это было сделать очень просто. Но все бумаги были подлинные. — Он не мог продолжать: к горлу подступил комок, он словно наяву видел двухлетнюю Май, взбирающуюся к нему на колени со словами «Папа, папа!» — Она моя, и больше ничья.

Ребекка вытянула ноги, коснувшись мысками Джеда. Он почувствовал, как она при этом смутилась.

— Ты поступил так, как требовал долг.

— Я убегал.

— Ты спас ребенка от человека, который ее не хотел и даже пытался убить. Не думаю, что это бегство.

— То же и я говорил себе все эти годы. Несколько месяцев после того, как мы переехали в Сан-Франциско, я вздрагивал от каждого шороха и думал: что если это убийца, подосланный Квентином? — Он вздохнул, стараясь избавиться от переживаний. — А если я ошибаюсь? Может, Жерар и тот вьетнамец явились за драгоценностями, и это не имеет ничего общего с Квентином? Дело в том, что кузен при встрече со мной вел себя так, словно я украл у него Там. Кажется, он думает, что я действительно отец Май.

— Игра?

— Не исключено. Он всегда с легкостью верил в то, что сам же выдумывал. Бог мой! — Джед вдруг печально рассмеялся, подивившись запутанности и неправдоподобию всего, о чем они вели речь. — Убийства, похитители, тайны, сироты, драгоценные камни. Сейчас бы впору сходить в цирк, развеяться. Но ничего, Ребби, авось прорвемся.

— Сообща, — сказала она. Это не было вопросом. Это было утверждением.

Джед долго не спускал с нее глаз и с удивлением обнаружил, что, несмотря на прошедшие четырнадцать лет, Ребекка Блэкберн все та же, какой он ее помнит.

— Да, сообща. Что тебя гложет?

Она опять уткнулась подбородком в колени.

— Ничего.

— Будет хорохориться. Стараешься показать, что ты в полном порядке, но меня не проведешь. Ребби, скажи мне правду. Ты считаешь, что после госпиталя я должен был прийти к тебе, а не к твоему деду?

— Вовсе нет, — сказала она.

— Но ведь к тому времени тебя уже не было в Бостоне.

— Ну так что? Я была во Флориде. С Гавайских островов долететь туда так же просто, как и до Бостона. Просто ты не верил, что я могу помочь тебе справиться с трудностями.

— Но тебе тогда было всего двадцать лет!

— Подумаешь! Все мы когда-то были молодыми.

— Я боялся, что Квентин и тебя захочет устранить.

— Значит, ты меня оберегал, — огрызнулась Ребекка, опять вытянув ноги, чуть не спихивая Джеда с кровати. — Позволь напомнить, что в ту ночь в Сайгоне именно я оказалась храбрым парнем с револьвером в руке. Я подстрелила вьетнамца-наемника и тем самым спасла жизнь Май, в то время как ты корчился на полу с парой пуль в плече.

Она никогда не страдала ложной скромностью, подумал Джед.

— Но если бы не тот француз, то и ты, и Май были бы мертвы.

— Только потому, что у меня кончились патроны, а промахнулась я потому, что беспокоилась о тебе.

— Знаешь поговорку, дорогая моя, почти не считается.

Ребекка пропустила это замечание мимо ушей.

— Я росла старшим ребенком в семье. Моего отца убили партизаны Вьет-Конга, когда мне было восемь лет. Мой дед был изгнан из общества. Я жила во Флориде, а там не одни пляжи, кондиционеры и «Мир Диснея». Там ядовитые пауки и змеи, москиты и крокодилы, ящерицы и гигантские тараканы. И со всей этой гадостью я имела дело, Джед Слоан, так-то. — Она скрестила руки на груди и одарила его едким взглядом — фирменным взглядом всех Блэкбернов. — Ты был обязан рассказать мне правду о Квентине.

— А чем я мог это подтвердить? Ах, Ребби, ты повидала так много грязи, так получай еще ушат!

Ребекка ухмыльнулась:

— А оставить меня в уверенности, будто у тебя с Там что-то было, тем более, что это неправда — это, по-твоему, честно?

— А Камни Юпитера, про которые ты молчала четырнадцать лет?

— Это совсем другое.

— Одно и тоже. — Джед посмотрел Ребекке в глаза. Отчуждение последних четырнадцати лет постепенно исчезало. — Когда ты прилетела в Сайгон, ты знала, что я люблю тебя. Если бы и ты любила меня по-настоящему, то могла бы простить мне мою «связь» с Там, не задавая вопросов.

Он видел, что Ребекка колеблется, однако она была не из тех, кто легко уступает.