– Мы отплываем! – снова сказала она и легла на бок, чтобы видеть тело своего возлюбленного. Волосы на его груди и ногах блестели, как в жару, и Юджиния почувствовала, как по всему телу до самых кончиков пальцев разливается тепло. – Джеймс, – сказала она, целуя его. – Джеймс, Джеймс, Джеймс. – Она осыпала его поцелуями – глаза и губы, ложбинку на груди, живот и его удивительные руки – пока он не проснулся и не обвил руками ее хрупкий стан, и они все начали заново.

* * *

– Где они сейчас, черт возьми? – бушевал Турок, вытянувшись на кресле, как струна. Он так напрягся, что, казалось, вот-вот взовьется к потолку.

– В Порт-Саиде, сэр, – спокойно ответил Энсон. Он не двинулся с места, чтобы, как обычно, предложить глобус.

– А какого черта они там торчат? Карл! – воскликнул Турок, не шевельнувшись и не взглянув в сторону сына. – Какого черта они торчат в Порт-Саиде? Это не входит в намеченный маршрут! Они должны были попасть в Красное море, не задерживаясь в Египте. Разве что запастись провизией, водой, углем. А вы мне сейчас говорите, что они разлеглись в каком-то отеле. Даже не на корабле. К тому же вы понимаете, что Джорджу стукнет в голову посетить пирамиды. Боже мой! – Старик побагровел от ярости; его худое лицо покрылось красными пятнами, даже волосы встали дыбом, словно между ними проскакивала искра.

– Они чинят гребной винт, отец. Во всяком случае, так написано в телеграмме. Ты ведь только что читал…

– А как насчет Бекмана? Как он допустил?.. Как он мог? Боже мой! Боже мой! Теперь все пропало! – Старик бессильно повалился обратно в кресло. Его тело обмякло, даже его накрахмаленная рубашка, габардиновый пиджак и отутюженные брюки смялись в кучу. Казалось, от Турка ничего не осталось, кроме комка одежды па кожаном сиденье кресла.

Энсон и Карл посмотрели друг на друга. Впервые они признали взаимную озабоченность. Ни тот, ни другой не представляли, что предпринять. Они принесли телеграмму Бекмана в кабинет для обычного доклада, но Турок, даже не дочитав ее до конца, взвился, как ошпаренный кот. Он неуклюже и судорожно жестикулировал и бесновался, совсем как самый обыкновенный семидесятилетний старик, раздираемый затаенной обидой.

И вот теперь он сидел, погрузившись в молчание, уставившись в пол и натягивая темный плед на старческие плечи. «Зрелище неутешительное. Вовсе неутешительное, – подумал Карл. – Как им удастся выправить дела, если с ним что-нибудь случится?» Если Турок сляжет и его хватит удар? Сыновья Мартина Экстельма всегда представляли отца могущественным властелином, главой клана, перед которым весь мир стоит на коленях. А старик никогда ничем не делился с детьми; он был единственным человеком, посвященным в хитросплетения бесчисленных сделок «Экстельм энд компани».

Карл внезапно представил себе Линден-Лодж деревянным ящиком, набитым бумагами. Какой только бумажный хлам в нем ни хранился: пожелтевшие документы на право собственности и сделок, контракты, купчие и прочие дела щекотливого характера, на которых и держится империя денег и алчности, – их было столько, что, казалось, дом вот-вот лопнет по швам. Карл представил себе, как он начинает разваливаться на части, извергая груды бумаг, за которыми он, бедный Карл, гоняется, пытаясь поймать. Бессрочная аренда того, залоговое удержание этого, акции давно ликвидированных компаний, закладные, документы, лишающие права выкупа заложенного имущества, противозаконные дела обанкротившихся фирм. На первый взгляд, вполне безобидные документы, которые подписывают и про которые забывают, пока не становится слишком поздно. «Я не представлял себе… – жалобно умоляет потерпевший. – Я думал, это означало…»– Но Карл не был посвящен в эти истории. Их знал только отец. От этого уставшего от жизни старика зависело их будущее.

– Но капитан… ах!… капитан… – произнес Турок. Это звучало так, словно он только что проснулся, словно разговаривал с кем-то во сне. – Капитан… ах…

– Косби, – тут же одновременно подхватили Карл и Энсон.

Турок взглянул на них и нахмурился. Идиоты, его окружали идиоты. Он вздохнул и снова заговорил. Очень медленно.

– Косби, – отчетливо произнес он, – что я сказал… капитан Косби… Разве его не предупредили? Неужели Косби не мог сберечь гребной винт? Неужели не мог?.. – Затем Турок расхохотался; это был невеселый, неискренний смех, ужаснувший и без того перепуганную аудиторию.

– А я решил, что нанял самого лучшего капитана – Косби, – со злобой продолжил Турок. – Мне сказали: «Он что-нибудь придумает, чтобы спасти корабль. Он, как сучка бульдога, которая носится со щенками одного помета. Его невозможно вывести из равновесия». Ну что ж, мне солгали, утверждая это. Никому нельзя доверять. Даже своим друзьям, Карл. Запомни это. Даже своим друзьям…

– Но, отец… – перебил его Карл.

– Что? Что… Что! – Турка снова захлестнула ярость. – Что еще ты можешь добавить к этому хаосу? Собираешься рассказать о том, какой чудный человек Косби, или что я должен ждать Бекмана, или, того хуже, довериться твоему драгоценному балбесу братцу? Какие премудрые перлы ты преподнесешь нам сейчас, Карл?.. – Речь Турка снова стала невнятной, он ругался последними словами и сыпал невразумительными упреками.

Карл почувствовал на себе взгляд Энсона. Наверное, ему не следовало здесь находиться, подумал Карл; нельзя допускать, чтобы он оказался свидетелем этого срыва. – Почему бы нам не обсудить это наедине, отец? – многозначительно предложил Карл.

– А для чего? – оборвал его Турок. – Энсон в курсе всего. Во всяком случае, всего того, что знаешь ты. – Старик снова рассмеялся, но на этот раз обычным для него смехом: резким и коротким. – Кроме того, минуту назад ты был чрезвычайно рад его присутствию здесь, разве не так, мистер Фантазер? Когда решил, что я вот-вот окачурюсь. Решил, что старикашка спятил, – поддел Турок сына, махнув костлявым пальцем в его сторону.

Карл недоумевал, что же произошло с отцом. «Может быть, он заболел, – подумал он. – А может быть, просто слишком стар для таких перегрузок.

– Что я имел в виду, отец… – повторил Карл терпеливым тоном учителя, увещевающего непонятливого ученика.

– Что… что! – закричал Турок. – Идиоты! Самые настоящие! Простофили! Идиоты! Дураки! – Старик вскочил с кресла и швырнул плед на пол.

– Я имел в виду, – методично продолжил Карл, – что эта пустяковая авария вовсе не означает длительной задержки. Конечно, еще несколько лишних дней или даже недель не изменят ход событий на Борнео…

– Ты ничего не знаешь, Карл! Ничего! А сейчас убирайся отсюда, – завопил Турок. – И не показывайся больше в этой комнате!


1 сентября 1903 г.,

Порт-Саид.


Дорогой отец! Наверное, ты уже получил мою телеграмму с указанием нашего теперешнего местопребывания…


Джордж отложил перо, заглянул на страницу, лежавшую перед ним, а затем на оживленную улицу под окнами отеля «Бельвиль». В распахнутые окна ворвался прибрежный туман; сыроватый, соленый, он принес с собой запах огромной массы людей, скученных в тесноте города. Следом в комнату ворвались крики бродячих торговцев, скрип проезжающих повозок, мычание и блеяние скота и тьма-тьмущая акцентов и оттенков произношения, принадлежавших французам и арабам, населявшим город. Невозможно было усомниться, что и стол, и номер отеля стоят на твердой земле, и легкий – быть может, слишком легкий – распорядок жизни на море окончательно остался позади.

Из окон спальни (снабженная перекрестной вентиляцией, она помещалась на втором этаже отеля, откуда открывался роскошный вид на улицу) Джорджу были видны маяк и необъятное плечо высившейся на площади монументальной фигуры создателя и автора проекта Суэцкого канала Фердинанда де Лессепса.[30] Вид этой статуи придавал Джорджу мужества: она символизировала превосходство христианского подхода к жизни на чужой, мусульманской территории. Напоминала о порядке, способности четко различать истинное и ложное и о мощи, которую трезво мыслящие люди неизменно сохранят за собой, находясь в гуще невежественных и непросвещенных. Вспомнив, что является представителем господствующей расы, Джордж невольно подобрался, приняв более строгую позу. Ему придавали уверенности жесткие плечи пиджака и накрахмаленная манишка (даже несмотря на то, что под воротник начала стекать тоненькая струйка пота), и он безусловно упивался туго завязанным узлом галстука.


«Мы пробудем здесь еще неделю или две. Джонатан Клайв уверяет меня, что дольше это не затянется, а капитан Косби тем временем принимает все меры, чтобы исключить неприятности в будущем. Он зарекомендовал себя в высшей степени компетентным человеком. Полагаю, в его лице я обрел поистине идеального капитана. Отец, твоя рекомендация, как всегда, стопроцентно оправдалась».


«И это действительно так, – подумал Джордж, – с Косби нам в самом деле крупно повезло. Во-первых, он в целости и сохранности доставил нас сюда; во-вторых, перед тем приятно пощекотал нам нервы. Отцу не может не польстить его комплимент». (Джордж заметил, а может быть, и нет, что привычное «вы» под его пером неуловимо уступило место более уверенному «я»).


«Верфь Клайва – как раз то, что требуется. Она находится по соседству с британскими казармами, и все в ней отмечено «старомодной» отточенностью и исполнительностью. Арабский образ жизни утомителен. В нем так много лишенного формы и направления, так много отдано на милость судьбы и Аллаха, что честолюбие и правила поведения, неотъемлемые признаки хорошего воспитания, становятся как бы продолжением страсти или произвола. Не думаю, что этот образ жизни вызвал бы у тебя восхищение, отец.

Я буду держать тебя в курсе хода работ на верфи. А пока наилучшие пожелания всем в доме».


Образцовый сын поставил свое имя, потом негромко кашлянул, складывая письмо в конверт. «Что скажет отец, когда увидит все это?»– подумалось ему. Перед мысленным взором Джорджа возникла фигура Турка, объятого яростью, а рядом – фигуры Тони, Мартина и Карла, снующих взад и вперед и истерично взмахивающих руками, как бы силясь заслониться от извергающихся на них угроз и проклятий. «Да, Косби – это как раз то, что требуется», – повторил Джордж с удовлетворением. Стать здесь на якорь повелела сама судьба. Или провидение, как ее называют предсказатели.

Порт-Саид – это название звучало успокаивающе. Будто сталкиваешься с чем-то неуправляемым, как выводок цыплят, и вдруг – чудо! – в мгновение ока оно становится типично европейским портом с вполне рациональной системой работы. Джордж улыбнулся и обратился мыслью к повседневным вопросам. Встал, расправил манжеты, оглядел себя в зеркале, пригладил волосы, взял свою соломенную шляпу и вышел из комнаты, намереваясь нанести визит управляющему верфью Джонатану Клайву.

«Какой это замечательный человек, – размышлял Джордж, не спеша идя вдоль набережной. – Клайв обеспечивает нас цивилизованным жильем, делает все необходимое для капитана и его команды и к тому же заботится о том, чтобы мы, упаси Бог, не соскучились: снабжает экипажами для пикников, не забывает об играх для детей, организует кукольный театр в холле отеля. А с каким достоинством он работает! Никогда не суетясь, не затрачивая лишней энергии. Само спокойствие в эпицентре этого арабского смерча.

«Не стоит беспокоиться, мистер Экстельм. – С неповторимым шотландским выговором говорит он. – Не стоит беспокойства».

Минуя живописные окрестности отеля «Бельвиль» и огибая набережную в сторону гавани, Джордж мысленно оценивал советы и рекомендации своего нового друга. Присказка Джонатана Клайва обрастала новым слоем значений и смыслов, не имевших ничего общего с буквальным ее звучанием. «Не стоит беспокойства» – это выражение стало ключевой фразой, девизом, талисманом Джорджа. Оно воплощало в себе его надежды и невысказанные чаяния. Ибо Джордж наконец-то мог позволить себе строить планы на будущее: что он сделает для Джини, когда со всем этим будет покончено, чем он станет для Поля, Лиззи и малышки Джинкс. Как он сложит заново, кирпичик к кирпичику, утраченную семью. «Не стоит беспокойства, – сказал себе Джордж, – ибо у меня достанет времени и мудрости это сделать».

Несколько раз он задумывался о том, как опишет Юджинии свое новое «я». Прикидывал, что ей скажет и как. Сначала поведает ей, как однажды, во время соревнований по стрельбе на «Альседо» открыл для себя, что именно он, а не отец и уж тем более не Огден Бекман, призван взять на себя ответственность за их будущее. А уж потом и об этом недавнем откровении: магической присказке Джонатана Клайва. Будет лучше, если этот новый индивидуум, этот новый Джордж Экстельм станет для нее чудесным сюрпризом. Нет, он ничего не будет рассказывать: он покажет ей. Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать, напомнил себе Джордж.

«Не стоит беспокойства. Не стоит беспокойства». Улыбаясь, Джордж спускался по эспланаде. У портового города, невзирая на арабский орнамент, определенно появился некий утонченный французский дух (по крайней мере, так казалось Джорджу). Порт-Саид напоминал ему Довиль и Лозанну с их открытыми ресторанами, прогуливающимися нарядными горожанами, с их неспешным ритмом. Сидя в тени под зонтом одного из многих уличных кафе и потягивая абсент и кофе, Джордж мог спокойно наблюдать, как вращается мир. Пожалуй, именно этим и стоит сейчас заняться. А визит на верфь Джонатана Клайва мог и подождать. Джордж присел за столик и безмятежно любовался растекавшимся вокруг биением жизни.