Юджиния попробовала отметить могилку сына, но все волны были одинаковы, они простирались бесконечно во все стороны, и одно море переходило в другое, и волны перекатывались вокруг всего земного шара снова и снова, сто раз, тысячу, миллиард. И пока вращается Земля, никогда не увидеть одного и того же места. Поль был там, и теперь его нет.

Вот что записала Юджиния в своем дневнике:


«Поля нет. Сейчас октябрь, думаю, ближе к концу месяца. Какой сегодня день, значения не имеет. У нас была похоронная служба на палубе, на баке…»


Здесь строчка обрывалась.

Подумав секунду, Юджиния принялась писать снова. Она была полна решимости описать все это до конца:


«Я старалась слушать слова, но никак не могла сосредоточиться. – По-моему, все были очень добрыми. Я как-то не заметила. Джордж чувствовал себя плохо. Меня это совершенно не трогало».


Она опять прервалась, прислушиваясь к тиканью часов, знакомому шуму корабля, волнам, гудению машин, биению своего сердца.


«Нет. Я вот что хотела сказать: похороны были идиотскими. Идиотскими и бессмысленными. По-моему, все похороны такие.

Никто не знает, что чувствует другой человек. И в конечном счете, никому до этого нет дела. Все мы одинокие души. Мы стараемся, как можем, – некоторые из нас. Остальные невежественны, ленивы, напуганны или эгоистичны. Я прошла через все это, так что могу об этом судить. В своей жизни я совершила все самое плохое, что только могу представить».


Юджиния перевернула страницу. Это напомнило ей запрятанную мысль. Она окунула ручку в чернила, подождала, держа перо над чернильницей, обдумывая, что писать дальше, думала долго, поэтому пришлось обмакнуть перо еще раз. Строчки, которые теперь заструились из-под ее пера, выглядели по-другому:


«Иногда я думаю о Джеймсе. Думаю о том, где он. Не могу допустить мысли, что его нет в живых, но такая возможность должна существовать. Это трудно писать. Не знаю, могу ли сказать больше. Было время, когда мы были так счастливы».


Она еще раз прервалась, пытаясь похоронить все воспоминания:


«Мы с девочками поплывем в Шанхай через Сингапур и Биллитон. Скорее всего, как только придет ближайший рейсовый пароход. Капитан Косби думает, что плавание займет недели две. В Шанхае у меня нет никаких знакомых. Там я рожу ребенка. Там есть европейские доктора и европейская многонациональная колония. Русские тоже. Мы можем поступать, как нам захочется, и жить так, как считаем нужным. Никому не нужно знать наше прошлое. Не знаю еще, что скажу девочкам, когда придет время. Наверное, как можно меньше.

Я верила когда-то, что Бог мне поможет, или что добро в конце концов одержит верх. Я думала, что справедливость окупается сторицей. Но я не понимаю, почему должен был умереть Поль, и я не знаю, как мне жить дальше…»


Страница опять осталась незаконченной. Стремясь скорее продолжить, Юджиния чуть было не разорвала ее пополам, потом начала последнюю запись:


«Никогда не позволяй себе поддаваться невежеству или страху.

Никогда не допускай, чтобы яркий блеск оказался для тебя единственной путеводной звездой, и не соблазняйся легким путем.

Ты способна сама решать свою судьбу и ты должна брать на себя ответственность, потому что она достается с таким трудом.

Вот чему я хочу научить своих дочерей».


Затем Юджиния выписала целиком стихотворение Роберта Браунинга «Случай во французском лагере». Дописав до последней строки, она на секунду задержалась.

Мы осаждали Ратисбон,

За милю или две.

Тот жаркий бой Наполеон

Зрил, стоя на холме.

Упершись в землю сапогом,

Вперив в пространство взгляд,

Тая за горделивым лбом

Дерзаний грозный клад.

Он думал, что весь дерзкий план

Вдруг канет в прах и тлен,

Коль дрогнет полководец Ланн

У этих древних стен.

Сквозь гром орудий, сквозь огонь

Взмывали стремена:

Мчал вестового верный конь

До самого холма.

Кто знал бы, что на скакуне

Со вздыбленною гривой —

Не муж, иссеченный в войне,

А юноша ретивый?..

Он резво прыгает с седла,

И видит император:

Всю грудь посланцу рассекла

Десница супостата.

«О сир! Вам доложить спешу:

Взят город Ратисбон.

Ваш стяг трепещет на ветру;

Готов взмахнуть крылом

Орел, во славу вашу мной

Водруженный на шпиль…»

Тот венценосный головой

Кивнул: был план – есть быль.

Но тотчас же сверкнувший взгляд

Сочувствием проникся

(Так в драке раненных орлят

Зрит грозная орлица):

«Ты ранен?» – «Нет, – сказал гонец,

Заботы не приемля.—

Сир, я убит». – И вмиг юнец

С улыбкой пал на землю.

Юджиния отложила ручку, промокнула страницу, закрыла дневник и осторожно положила обратно в тайник своего письменного стола. Потом вытерла чернильницу, положила ручку в ящик стола и встала. «Во всем наступает последний момент», – подумала она.


Когда «Альседо» вошел в гавань английской колонии на острове Биллитон, Юджиния была готова. На палубе были аккуратно сложены сундуки с ее и девочек одеждой. Собраться не составило большого труда. Ей помогали Прю и Олив. Так же легко прошли прощанья. Небольшая неловкость почувствовалась только с Дюплесси. С отцом не было никаких проблем. Они пожали руки, он отвел глаза, сказать друг другу было почти нечего. Юджиния решила, что это к лучшему. Если и существовали какие-то эмоции, то их лучше забыть. Потом Джордж отказался выйти из своей каюты, и опять Юджиния посчитала, что это ее устраивает. Так получилось проще.

После того как капитан Косби прислал помощника сообщить, что они на подходе к порту, Юджиния вышла с девочками на нос и наблюдала оттуда, как «Альседо» подходит ближе и ближе к причалу. Сваи и доски портовых сооружений настолько обветшали, что, казалось, им не выдержать стремительного подхода тяжелого судна, но Юджиния была уверена, что они выдержат. А, впрочем, может быть, и не выдержат. Но потом они с девочками и Прю сядут в катер и медленно погребут к берегу. Мелкие препятствия утратили значение. «Мы будем спать, где найдется постель, – думала она, – мы тронемся в путь, когда это нам понадобится. Ничто не будет стеснять нас, мы будем руководствоваться своими желаниями. Наши жизни принадлежат нам». Юджиния стала рассматривать городок.

Городок был невелик и опрятен, как деревня. В нем имелась только одна улица, и она огибала всю бухту. Юджиния видела сразу весь город. Дома утопали в зелени деревьев, там, где не было деревьев, росла трава, и Юджиния подумала, что тут хорошее место для прогулок.

День был безоблачный и пригожий, дул ветерок, в котором смешивался воздух с моря и гор. Он был свежим и чистым, как майский день, и Юджиния подставила ему лицо и улыбнулась. Джинкс и Лиззи придвинулись к матери, им передалось ее настроение, и они непроизвольно взяли ее за руки.

– Вы смелые девочки, – начала Юджиния. – Вы бесстрашные и сильные девочки. – Но она знала, что время испытаний еще впереди. Все эти уроки им еще только предстоит изучить. Юджиния крепко прижала к себе дочерей и смотрела, как корабль пристает к берегу.

ЭПИЛОГ

Паровая яхта «Альседо» возвратилась в Филадельфию 10 июля 1905 года после тяжелейшего перехода вокруг мыса Горн и вдоль побережья Южной Америки. На борту находились только капитан Косби и минимальная команда. Джордж Экстельм, достопочтенный Николас Пейн, доктор и миссис Дюплесси, Уитни Колдуэлл и вся лишняя палубная команда, стюарды, повара и горничные были высажены сразу по приходу в Сан-Франциско перед трудным рейсом из Тихого в Атлантический океан.

После капитального ремонта всех гостевых и служебных помещений «Альседо» поставили на якорь у причала «Фрит и компания». Обсуждался вопрос о продаже корабля, но так ничего и не решили. Благодаря белому корпусу и впечатляющим размерам корабль сделался постоянной достопримечательностью Филадельфийской гавани, а потом и местной диковиной.

Когда 6 апреля 1917 года Соединенные Штаты Америки вступили в первую мировую войну, военно-морское ведомство реквизировало яхту и переоборудовало для перевозки войск. Во время его третьего трансатлантического рейса германский линкор атаковал «Альседо» и затопил у Азорских островов.