Ей приснился сон. Французский отряд. Странные существа, насмешливые и дерзкие, но вовсе не страшные, полулюди-получерти с длинными хвостами и с вилами в руках. Они атаковали курятник ее отца, который он отчаянно оборонял. В конце концов французские дьяволы проткнули его своими вилами. Саулине часто снилось, что ее отец умирает, и всякий раз во сне она ощущала острую боль. Наяву он часто бил ее, и в сердцах она желала ему смерти.

Она проснулась очень рано и спустилась в кухню к матери, всегда поднимавшейся раньше всех. Луиджия завтракала. На кухонном столе перед ней стояла полная миска горячего молока, и она крошила в него ноздреватый, темно-желтый крестьянский хлеб. Саулина обожала завтрак: за весь день это была единственная порция еды, которой она не боялась лишиться. На завтрак каждому полагалась своя миска из темной глины, не то что в полдень, когда в кухне собиралась вся семья и каждый хлебал деревянной ложкой прямо из общего котелка с супом, стоявшего посреди стола. Ей и младшим было не угнаться за отцом и старшими братьями, беззастенчиво набивавшими брюхо за счет тех, кто послабее. Луиджия вообще не садилась за стол, чтобы другим досталось побольше.

В то утро, перед уходом в поле, отец, как всегда, вручил Саулине тяжелую метлу, и она скрепя сердце принялась мести двор. Никогда еще привычная работа не казалась ей такой однообразной.

«Мир меняется, — сказала бы она, если бы сумела выразить свою мысль словами, — а я по-прежнему прикована к метле».

Весь дом проснулся с восходом солнца, все занялись обычными делами. Луиджия приготовила кукурузную смесь для кур. Саулина наблюдала издалека, как мать выносит во двор и ставит на землю тяжелый ушат, пронзительно выкрикивая: «Цып-цып-цып!» Куры подлетали с яростным кудахтаньем и осаждали ушат с кукурузным варевом — в точности, как ее отец и братья набрасывались в полдень на котелок с супом. Тут тоже побеждали сильнейшие.

А мать тем временем начала месить тесто и печь хлеб на всю неделю. В ржаную муку она добавляла просо, молотую фасоль и кукурузу.

Старшие братья — миролюбивый Антей, вспыльчивый Пино, угрюмый Анджело — работали в поле вместе с отцом. Тихий Тано, охромевший на одну ногу после тяжелой лихорадки, и молчаливая, замкнутая Гита оставались на попечении Саулины. А сама Саулина — двенадцатилетняя бродяжка, мечтательница, витавшая мыслями в облаках, — охотно признавала над собой только власть зеленого леса.

Не удержавшись от соблазна, Саулина бросила метлу и пустилась бегом через гумно, через огороженные рядами тутовника поля туда, где начинался дышащий и живущий своей таинственной жизнью лес. Он был полон загадочных шорохов, он давал приют зайцам и фазанам, в нем водились даже кабаны. Чуть дальше можно было наткнуться на вытесанную из гранита балюстраду — границу парка, окружавшего чью-то великолепную виллу.

Но бродяжка Саулина, красивая и неуловимая дикарка со светлыми волосами и черными цыганскими глазами, никогда не забиралась так далеко. Пугливая, как зайчонок, хитрая, как лисичка, проворная, как белка, она чувствовала себя уверенно только в своем ближнем лесу. Зимними вечерами, собравшись в кухне за работой, домашние толковали о том, что в лесу полно разбойников. Говорили, что будто бы путешественники, направлявшиеся в Милан, не трогались в дорогу, не составив завещания. Много чего говорили, но Саулина верила только собственным глазам, а своими глазами она разбойников никогда не видела. Зато она знала, где растут ежевичные кусты, где собирать ягоды бузины и где лежит посреди солнечной поляны большой плоский камень, на котором так любят греться зеленые ящерицы.

Большой камень, отполированный временем и поблескивающий на солнце, имел свою историю. Рассказывали, будто один усталый путешественник хотел как-то раз присесть на нем отдохнуть и увидел полустершуюся, но все-таки различимую надпись, высеченную на камне. Надпись гласила: «Кто меня перевернет, тот сокровище найдет». Усталый путник принялся переворачивать этот проклятый камень. Он так старался, что в конце концов опрокинул камень, однако на другой стороне вместо сокровища нашел другую надпись: «Спасибо, что перевернул, я отлежал себе тот бок».

Саулину очень смешила эта история. Всякий раз, направляясь к камню, она ее вспоминала. В этот раз на большом валуне Саулина нашла богатую добычу. Ее ловкие, не знающие жалости ручки поймали не меньше тридцати ящериц. Она тотчас же насадила их, одну за другой, на гибкий ивовый прутик. Солнце сильно припекало на поляне, где лежал камень, и Саулина углубилась в прохладную лесную чащу, чтобы завершить свой шедевр: замкнуть кольцом ивовый прут и получить таким образом живое, извивающееся ожерелье из ящериц. Теперь все дети из Корте-Реджины будут ей завидовать.

Покончив с ожерельем, она принялась наблюдать за гнездами цапель и за плавным, величавым полетом коршуна. Опять время скользило у нее между пальцами, и, только услыхав, что колокол церкви пробил двенадцатый час, она спохватилась. Уже полдень. Сейчас отец со старшими братьями вернется домой и увидит, что Саулина снова нарушила приказ. Он будет стегать ее хворостиной, хлыстом или ремнем, а то и кулаками отделает за милую душу. В одном сомневаться не приходилось: наказание будет жестоким. Саулина с малолетства усвоила, что за свободу надо платить, и была к этому готова. Она быстро пошла к дому: когда худшего не избежать, лучше не затягивать ожидание.

Саулина выбралась на дорогу, тянувшуюся по берегу канала от Восточных ворот Милана до Кассано д'Адда. Вдоль дороги с одной стороны росли высокие серебристые тополя, а с другой — огромные древовидные акации и раскидистые тутовые деревья.

Саулине показалось, что издалека доносится глухой звук, похожий на ворчание грома. Но это не мог быть гром: на голубом небосклоне не было ни облачка, только черный коршун продолжал медленно и упорно кружить, высматривая жертву.

Тогда девочка опустилась на колени и прижалась ухом к земле. Глухой шум исходил от дороги. Значит, катит карета, и даже не одна. Очень уж сильно грохочет. Стало быть, это не дилижанс на Брешию, Верону, Венецию и Удине, тем более что он ходит по вторникам, а сегодня не вторник. Но это не похоже и на карету хозяев какой-нибудь виллы: загородный сезон еще не наступил, да и не может господская карета производить столько шума. Земля, как показалось Саулине, просто содрогалась от топота копыт, будто по дороге неслось целое войско.

Маленькая бродяжка из Корте-Реджины умела предсказывать погоду, различала голоса зверей и птиц, узнавала по количеству зеленых и желтых гусениц, пожиравших листву деревьев, будет ли лето жарким, а прижимаясь ухом к земле, могла на большом расстоянии отличить приближающуюся карету от телеги. В это майское утро, судя по звукам, она решила, что по дороге мчатся по меньшей мере четыре колесных экипажа, сопровождаемые большим отрядом верховых.

Небывалый случай! Саулина решила непременно узнать, в чем тут дело. Она тут же позабыла, что церковный колокол пробил двенадцатый час и ей надо спешить домой, хотя каждая лишняя минута опоздания грозила ей ужесточением неизбежной кары.

Сжимая в руке ожерелье из ящериц, Саулина спряталась за кустом ежевики у самой дороги. Со своего наблюдательного поста она увидела, как из-за поворота вылетела карета.

Это был простой и прочный экипаж без резьбы и украшений, как бывает на каретах знати, поднимавших пыль по дороге в далекие сказочные города — Падую и Венецию. Саулина уже видела такие. Карета неслась во весь опор, а за ней мчались солдаты на лошадях. Ах какое зрелище! Саулина сомневалась, что в Корте-Реджине кто-нибудь ей поверит, когда она начнет рассказывать о том, что видела.

Но что это? Колесо кареты расшаталось в безумной гонке и вот-вот сорвется с оси! В миг, равный вспышке молнии, Саулина представила себе, как завалившаяся на один бок карета опрокидывается, а лошади продолжают мчаться галопом, волоча ее за собой.

Не раздумывая ни секунды, Саулина выскочила на дорогу. Ей и в голову не пришло, что она может попасть прямо под копыта лошадей.

— Ла руэда! Ла руэда![6] — закричала она на гортанном местном наречии, единственном разговорном языке, который был ей знаком.

Лошади шарахнулись и чуть не взвились на дыбы. Возница с помощью солдата в голубом мундире (Саулина никогда раньше таких не видела), проклиная все на свете, старался покрепче натянуть вожжи, чтобы не затоптать эту ненормальную девчонку, выскочившую неизвестно откуда и оравшую во все горло непонятные слова.

— Ла руэда! Ла руэда! — продолжала надрываться Саулина, размахивая руками, как ветряная мельница.

Фыркающая и роняющая пену шестерка остановилась в одном шаге от Саулины, теперь дрожавшей от страха, как осиновый лист. Всадники окружили ее, поднимая тучи пыли.

Возница с кнутом в руке торопливо спрыгнул с козел. Как раз вовремя: в эту самую минуту колесо соскочило с оси, карета накренилась и тяжело рухнула на дорогу. Поднялась суета. Вооруженные люди в изодранных мундирах и стоптанных, прохудившихся сапогах помогали кому-то выбраться из кареты, сурово поглядывая на девочку со спутанными и растрепанными белокурыми волосами. Саулина чувствовала себя как лиса, попавшая в капкан. Она вся сжалась, словно пружина, готовая вот-вот распрямиться и ударить в любом направлении. В руке Саулина крепко сжимала свое сокровище — ожерелье из живых ящериц. Некоторые из них еще шевелились. Никто не успел ничего ни сказать, ни сделать. Пружина сорвалась, и Саулина бросилась прочь и мгновенно скрылась в лесу.

— Эта девочка спасла мне жизнь, — сказал офицер, выбравшийся тем временем из сломанной кареты. — Этот зверек спас мне жизнь, — повторил он.

— Слава богу, ничего страшного не случилось, — вмешался щегольски одетый господин в гражданском с аристократическим профилем, вышедший из кареты сопровождения.

— Ровным счетом ничего, — подтвердил военный в темно-синем морском рединготе. На вид ему было не больше двадцати лет. Он был бледен, на смуглом лице выделялись холодные серо-голубые глаза. — Ровным счетом ничего, благодарение богу и этой девчонке, — добавил он.

— Не будем терять время, генерал, — посоветовал гражданский. — Мы можем ехать в моей карете.

— Сперва я должен отдать долг, гражданин Мельци д'Эриль, — возразил военный.

Он схватил поводья ближайшей лошади, ловко вскочил в седло и галопом пустился по дороге прямо к видневшейся за деревьями колокольне.

У Саулины на ногах были крылья, к тому же она знала короткую дорогу до Корте-Реджины, но и военный прекрасно понимал, что единственное место, где она может укрыться, это селение, выросшее вокруг церковной колокольни. Он опередил ее, и, когда Саулина, вся запыхавшаяся, выскочила на деревенскую площадь, он уже поджидал ее. Сотни любопытных глаз следили за ними изо всех окон, дверей и подворотен.

— Я не хотела, — твердо заявила Саулина, увидев, что путь к отступлению отрезан. Так она всегда говорила отцу, когда он подходил к ней с хлыстом в руке. — Я не нарочно.

— Я ничего плохого тебе не сделаю, — попытался успокоить ее военный.

— Что вам от меня нужно?

— Хочу тебя поблагодарить.

— Почему?

— Ты спасла мне жизнь. Ты сама-то это понимаешь?

Саулина пожала худенькими плечиками и состроила гримаску, словно для нее это не имело ровно никакого значения.

— Ничего я не знаю, — сказала она вслух.

Ее испуг прошел, и теперь она бесстрашно смотрела на худощавого, почти хрупкого молодого офицера с холодным властным взглядом.

— Раз я так говорю, можешь мне поверить.

У него был орлиный нос и тонкие, красиво очерченные губы. По-итальянски он говорил не совсем так, как привыкла слышать Саулина. Сразу видно, что не из местных. Он спрыгнул на землю и подошел к Саулине.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Не знаю, — растерялась девочка.

Из дому вышли отец, мать и братья. Они явно робели и старались держаться поодаль. А тем временем к селению подтянулись кареты, солдаты на лошадях. Местные жители стали понемногу выглядывать из своих домов. Вспомнив вчерашний рассказ лудильщика, Саулина сообразила, что это французы. «Ну, если это они, прощай наши куры», — подумала она и от души расхохоталась.

— Да что с тобой? — спросил офицер.

Саулина не ответила. Французы оказались вовсе не дьяволами в человеческом обличье, как описывал их приходский священник. Люди как люди и вооружены не вилами, как ей снилось, а ружьями и штыками, в точности как австрияки, которых ей как-то раз довелось увидеть, только одеты хуже.

— Может, все-таки скажешь, как тебя звать?

— Саулина.

— Саулина, а дальше?

— Виола Саулина из Корте-Реджины, — отчеканила она.

Она вдруг почувствовала, что находится под защитой этого странного солдата, не умевшего улыбаться. Теперь отец не посмеет пальцем ее тронуть.