– А смысл. Учителей у нас в школе недокомплект был, равно как и учащихся. Денег у области, судя по всему, тоже не очень много, чтобы содержать эти убыточные школы. Понимаю, как ужасно это звучит. Но это жизнь… жестокая и несправедливая. От того, что я стану протестовать, ничего не изменится. Но… если вдруг к нам в Дербенево поедут люди, появятся еще дети – много, много детей… Тогда да, тогда я первой поеду в область выбивать школу для наших жителей.

– Значит, сложили ручки, смирились? – насмешливо спросил Федор.

– Да почему смирилась? – Мария почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она зашагала по тропинке к дому, лишь бы поскорее избавиться от своего навязчивого спутника.

– Потому что делать ничего не хотите. Не хотите изменить свою судьбу. Ну ладно мать, мать у вас умерла, как понимаю, но почему вы не стали с братом бороться? Почему не подали на него в суд, не стали оспаривать завещание матери?

– И вы туда же… – с досадой произнесла она. – И почему вы думаете, что борьба – это… это обязательно борьба? Нет, я борюсь, я еще как борюсь.

– И как? – язвительно спросил Федор.

– Я перестала считать своего брата – братом. Я больше не жду его. Я ни на что не надеюсь. Его для меня не существует. Он – никто, он – чужой. Ни ненависти, ни злости я к нему не испытываю, ничего. Его просто нет.

– Это не борьба, – усмехнулся Федор, шагая рядом с Марией. – Это что-то из жизни страусов. Называется – засунуть голову в песок. Впрочем, в чем-то я вас понимаю, ну, в случае со школой. Бороться с системой нельзя.

– Что? Ну расскажите, умник, как вы боретесь с системой…

– Я? Радикально. Я переезжаю в Америку.

Мария остановилась как вкопанная. Потом засмеялась, пошла дальше.

– Почему вы смеетесь? – недоуменно спросил Федор.

– Да потому что вы тоже решили засунуть голову в песок, – злорадно ответила она. – Только в отличие от меня очень глубоко собираетесь ее засунуть. Аж на ту половинку земного шара.

Она снова засмеялась.

– Вы даже ничего не знаете обо мне… – мрачно заметил Федор.

– А что я должна о вас знать?

– Я Федор Байкалов.

– И что?

– Я – один из ведущих специалистов в области биохимии.

– Далекая от меня область науки…

– Вовсе нет. Слышали о «таблетке счастья»?

– Какой таблетке? – опешила Мария. – Минутку… да, конечно, слышала.

– А это я ее, скажем так, изобрел.

– Вы? Ну, что сказать… это замечательно. Я, кажется, даже передачу о «таблетке счастья» смотрела, там выступал профессор, такой красивый, пожилой, восточного вида…

– Мой учитель. Профессор Балкисан. Тот самый, который и украл «таблетку» – у меня. То есть присвоил себе мой труд, мои разработки в этой области… Первым оформил авторское право на этот препарат, и поди докажи, что это не он сделал. И теперь он станет зарабатывать бешеные деньги на моем открытии.

– Печально. Но не смертельно. Вообще не страшно. Вы просто лопух, Федор, – засмеялась Мария. – Шустрее надо быть…

Байкалов посмотрел на нее таким взглядом, что Мария едва не поперхнулась своим смехом. Но совсем угомониться уже не могла:

– А, так вот вы чего в Америку решили сбежать… Понятно. Злой дядя вас обидел. «Таблетку» украл. О, это страшное, страшное преступление, страшнее войны, голода, холода, разрухи, страшнее убийства и пыток. Украли «таблетку»!

– Прекратите! Это мой труд, это…

– Езжайте, езжайте в свою заграницу, только не думайте, что там вас будут холить и лелеять, там вас тоже обдерут как липку, но только по-хитрому…

– Но там, по крайней мере, не будет столь откровенного воровства!

– Значит, там будет что-то другое. Какой-то другой подвох.

– Да с чего?!

– Потому что идеального мира нет, – ответила она.

– Есть бардак, и есть мир, где хоть какой-то, пусть относительный, порядок, но есть… Не идеальный, тут я с вами согласен, но не этот хаос, что сейчас вокруг.

– Предатель, – вдруг вырвалось у Марии.

– Что-о? Что вы себе позволяете?

– Бросать Родину из-за какого-то негодяя…

– Я бросаю Родину? Это она меня бросает, она меня вынуждает уехать отсюда! Я сам никого и никогда не бросал. И из дома я своих близких родственников тоже не выгонял. Я честный человек, я до последнего пытаюсь поддерживать человеческие отношения. Даже когда мне жена изменила, я не бросил ее, я пытался восстановить все, склеить, простить…

– А, у вас и жена ушла к Балкисану?

– При чем тут Балкисан, моя жена ушла к моему лучшему другу, и это после десяти лет брака! При чем тут Балкисан?

– Притом! Если вас все бросают и обманывают, значит, с вами тоже что-то не в порядке! Не бывает так – все вокруг гады, а я один белый и пушистый…

Они стояли у ворот Федора и шипели друг на друга. Мария и не заметила, как они тут оказались. Опомнилась, только увидев издалека очки Нелли Ласунской. Они отражали солнечный свет, и именно эти блики и заставили Марию отвлечься от спора с Федором.

Нелли стояла на своем участке, за забором, и с величайшим интересом наблюдала за ними.

– Тогда и вы заслужили все то, что с вами произошло, – сквозь зубы произнес Федор, рывком распахнул калитку в воротах и исчез за ней.

«Бред какой-то… – устало, испуганно подумала Мария и смахнула со лба прядь волос. – Что это сейчас было?»

– Маша! Маша, поди сюда на минутку! – позвала ее Ласунская.

– Да, Нелли? – Перейдя дорогу, Мария остановилась у забора соседки.

– О чем это вы? Это ведь Байкалов? Из-за чего вы спорили? – с любопытством спросила Ласунская.

– Сложно сказать… На философско-психологические темы мы с ним спорили. Ну и о политике немного поговорили, о патриотизме, – подумав, изрекла Мария.

– С ума сошла?! – всплеснула пухлыми ручками Ласунская. – Он же твой сосед! Ты должна была в первую очередь его о вишневом саде спросить! Будет он его продавать или нет?

– Мне все равно. Он неприятный человек, заносчивый и эгоистичный. Ни за что не стала бы с таким связываться.

– Господи, Маша, ну почему сразу – «связываться»! Тебя же никто за него не сватает. Речь лишь о продаже участка…

– Он все-таки по участкам решил свой вишневый сад распродавать? – раздался рядом голос Рожкиной.

– Ксюша, ты опять подкрадываешься… Фи, как нехорошо! – раздраженно укорила Ласунская.

– Что значит «подкрадываешься»? – недовольно переспросила Рожкина, коротко кивнула Марии: – Привет, Маш, – затем вновь повернулась к Ласунской: – Я по своей территории передвигаюсь, имею право.

– Больно тихо ты это делаешь…

– Мне что, колокольчик на шею повесить?! – возмутилась Рожкина. – Маша, что тебе сказал Байкалов?

– Если вы об участке, то – ничего конкретного, – коротко ответила Мария. – Но, как я поняла, Байкалов собрался уезжать в Америку. Значит, действительно хочет все тут продать.

– Ты-то – понятно, Маш, ты не собираешься расширяться, боишься у Костика денег попросить… – кисло произнесла Ласунская. – А я бы прикупила себе земли. И Ксюха тоже…

– Я ничего не собираюсь покупать, – раздраженно возразила Рожкина.

– О, передумала? Ты же хотела, чтобы твои дети с внуками рядом жили? Сама говорила! – напомнила Ласунская.

– Ничего я не говорила. Вообще, это бред, когда взрослые дети живут рядом с родителями.

– А, так ты со своими поскандалила! Я угадала? Они отказались с тобой рядом жить, да? Признавайся! Колись!

– Как же ты мне, Нелечка, надоела со своими приставаниями, с этими зоновскими словечками… Я вообще против того, чтобы вишневый сад стали продавать по участкам. Вы представьте – туча народа, стройка, шум, гам. А кто сюда приедет? Неизвестно. Не факт, что приличные люди. Дети летом появятся, опять крики, беспорядок… Испортят, сломают тут все деревья, наставят машин, не проехать, не пройти потом, речку загадят. А шашлыки? Как же мне надоели эти любители шашлыка на природе! – зарычала Рожкина. – Я ненавижу шашлыки. Это пошлость, какая ужасная пошлость, эти ваши шашлыки…

Она исчезла так же стремительно, как и появилась.

– Не в духе, – прокомментировала «выступление» подруги Нелли Ласунская. – Точно со своими детками поссорилась. Теперь будет Устина подбивать на то, чтобы он вишневый сад целиком купил. Люди ей, видите ли, мешают…

– Если люди мешают, то тогда надо в тайгу уезжать, – задумчиво произнесла Мария.

– Чтобы наша барыня Ксюша – да в тайгу, подобно Агафье Лыковой? Ой, не смеши! – хихикнула Ласунская. – Хотя, правда, что-то в этом есть – когда никого вокруг… Но Устин целиком вишневый сад не выкупит. Не потянет. Бесполезный человек. Добрый вроде, правильный, все о красоте рассуждает, а сам… Я тут узнала от Раисы, что Устин до этого несколько лет то ли на Гоа, то ли в Таиланде жил, просветлялся. А тут кризис подкрался, пришлось ему вернуться, как, говорят, многим, кто по теплым заграницам обретался. Хорошие люди они все, эти просветленные, но толку от них… Как моя бабушка говорила – «ни богу свечка, ни черту кочерга».

* * *

Она стояла на той стороне дороги и слушала, что говорит ей соседка, полная коротышка в очках, с головой, напоминающей одуванчик, и – словно не слышала… Во всяком случае, такое создавалось впечатление со стороны. Такое отрешенное, спокойное лицо у Марии сейчас было.

И так странно, что буквально полчаса назад она смотрела на Федора горящими, возбужденными глазами и признавалась в очень личных вещах, о которых мало кто решится рассказать первому встречному.

Но, пожалуй, еще более странно другое – то, что он сам тоже вывалил на Марию все свои проблемы. Федор ни с кем их не обсуждал, и даже Таше велел никогда не напоминать ему ни о Балкисане, ни о «таблетке счастья».

А историю с бывшей женой даже Таша не знала. Вернее, слышала, что раньше Федор состоял в браке, но что именно произошло и почему Федор развелся, Таша была не в курсе.

Она не лезла никогда ему в душу.

Тогда что же сейчас произошло, почему они с Марией разоткровенничались? Вернее, стали хвастаться – кому из них больнее, кого из них жизнь сильнее по голове ударила, кто из них несчастнее…

Словно в зеркало они оба сейчас заглянули, увидели себя со стороны, только в другом обличье.

По сути, Мария оказалась в чем-то права, и в глубине души Федор тоже думал так о себе – лопух, наивный дурак, не побеспокоился заранее, не защитил свое открытие… «Но кто же знал, что самый близкий человек – учитель сможет со мной так поступить!» И тут же возражал сам себе: «Знал, слышал о подобных историях – когда учитель, начальник, коллега присваивал себе чужие достижения. Просто не примеривал эту ситуацию на себя. Думал, что особенный, что со мной, таким необыкновенным, подобного не произойдет… И ошибся. Значит, сам виноват отчасти. Доверял, доверял потому что! Но, впрочем, получается, я не совсем уж лопух, и я не дурак, я – просто доверчивый человек».

Причем исправить эту ситуацию, с открытием нового лекарства – уже никак нельзя. В сущности, вся их лаборатория в институте, все специалисты работали в этом направлении. И Балкисан именно в этой области тоже стал известен. Они все – и Балкисан, и Федор, и другие – шли ноздря в ноздрю, разрабатывая новый препарат.

Но лишь Федор сделал рывок вперед, обогнал всех – подобрал правильную формулу лекарства, сделал так, чтобы его компоненты сочетались максимально эффективно. Тут же поделился своим успехом с учителем, в радостном порыве, и потерял все. Потому что учитель (а Балкисан – профессионал, уж в уме ему не откажешь) мгновенно понял, почему это, в сущности, очень простое лекарство невозможно было синтезировать раньше. Тут же Балкисан повторил эксперимент Федора, получил нужную формулу, закрепил за собой открытие, раструбил о своих успехах всему миру. Балкисан стал первооткрывателем «таблетки счастья» для мира. Несправедливо.

Смысл ведь не в известности. Федор, работая над лекарством, не ставил себе цели прославиться. Лишь хотел доказать сам себе, что он – способен. И не в деньгах даже дело – хотя, поставленное на поток, производство этого лекарства сулило огромную прибыль его создателю. (Собственно, эту прибыль и намеревается теперь получить Балкисан. Ведь как только «таблетку счастья» после всех проверок выпустят на рынок, учитель станет буквально загребать деньги лопатой.)

Дело в том, что… Это все равно как ребенка у родителей украсть! Украсть и назвать себя его отцом. Именно так можно расценить поступок Балкисана, присвоившего себе изобретение «таблетки счастья».

…Об этом думал Федор, глядя на Марию из окна второго этажа своего дома. И жалел, что не успел рассказать ей о подробностях этой истории, случившейся между ним и его учителем. Тогда она, может быть, и прикусила бы свой злой язычок, не стала бы подшучивать.

Впрочем, это глупо – доказывать и объяснять что-то чужим людям, – тут же осадил себя Федор. Людям, которым плевать на тебя. Проще уйти, забыть об их существовании. Мария ему никто, и он ей – тоже.