В дверь постучала служанка и с разрешения Сары вошла в комнату. Она держала в руках серебряный поднос с крепким турецким кофе для Калида и чаем для Сары.

– Поставь на стол, – распорядилась госпожа. Девушка опустила поднос и исчезла, бесшумно закрыв за собой дверь.

– Я не позволю Малику пойти туда одному, – неожиданно произнес Калид. – Что бы ни случилось.

Сара поцеловала его.

– Спасибо.

Он ответил на поцелуй и увлек жену обратно в постель, не обращая внимания на остывающий завтрак.

* * *

Дворец Толкапы казался почти пустым; несколько оставшихся верными султану янычар стояли в коридоре, вооруженные до зубов, и проводили взглядом Калида и Малика, когда они проходили по огромному холлу, ведущему в приемную султана.

В противоположность охранникам они оба были безоружны.

В конце просторного зала с мраморными полами и яркими гобеленами высилась огромная двустворчатая дверь, покрытая золотом. Рядом на эмалированной табличке перечислялись все титулы султана. Едва посетители приблизились, стражники, стоящие по обе стороны двери, отдали честь. Двери открылись, и взору входящих предстал султан, восседающий на троне в дальнем конце приемного зала. Малику показалось, что путь по расшитому райскими птицами ковру бесконечно долог; но наконец он предстал перед человеком, долгие годы бывшим его лютым врагом.

Абдул Хаммид Второй, Лев Пустыни, Защитник Аллаха и Повелитель Двух Континентов, Вершитель Судеб и Султан Блистательной Порты, Тень Бога на Земле соизволил посмотреть на него. Хаммид в своем лучшем одеянии, с седеющими волосами, прикрытыми алой феской, был один в зале, если не считать стражи у двери. Внимательно изучив Малика своими черными глазами, он повернулся к Калиду и произнес:

– Ваше присутствие не было оговорено, Калид-шах.

– И тем не менее, я здесь, – твердо ответил Калид.

– Я хочу остаться наедине с этим братом Осман-бея, – настаивал султан.

Калид отрыл было рот, чтобы снова возразить, но Малик быстро остановил его по-английски:

– Все в порядке. Вы можете подождать меня за дверью.

Калид взглянул на него, и Малик кивнул, словно подтверждая свои слова. Султан дождался, пока Калид уйдет, и обратился к Малику:

– Ты очень похож на брата, но он не так красив. Я имею в виду, что ты напоминаешь Османа – вора, укравшего мою дочь.

– Он женился на ней, и за это Вы убили остальных членов нашей семьи, – ответил Малик.

– Он недостоин ее!

– Это уж решать Роксалене. Подобный образ мыслей сделал Вас частицей прошлого, падишах, и породил нынешнюю революцию.

Султан откинулся на украшенную драгоценными камнями спинку трона и пригладил усы, пышные и иссиня-черные, без малейшего намека на седину.

– Ну что ж, на сей раз ты одержал верх, – мрачно произнес он.

– Не я – народ одержал эту победу. Хаммид едва заметно улыбнулся.

– Ты говоришь, как истинный пришелец с Запада. Демократии труднее добиться, чем это представляют себе американские газеты. Процесс этот трудоемкий, медленный и неблагодарный. После шести месяцев демократии ты снова будешь мечтать об устоявшемся веками образе жизни, который променял на правление невежественного сброда.

– Конечно, потребуется время, но мы научимся. А в будущем сброд выучится и сможет сам управлять собой.

Хаммид медленно повернул голову, глядя куда-то вдаль, и Малик внезапно увидел султана таким, каким он был на самом деле: слабеющим, уставшим от излишеств жизни человеком, обреченным на эту роль правом первонаследия. Не способный понять перемены, он не мог приспособиться к миру, который оставил его далеко позади. Ему казалось почти невозможным принять тот факт, что после целой жизни царствования с железным хлыстом в руках он должен уйти с трона, унося с собой лишь собственную голову.

– Прежде чем я отрекусь в пользу своего младшего брата, – вновь заговорил Хаммид, – я выдвину одно условие. Его-то я и хотел изложить именно тебе – одному, без свидетелей.

Малик ждал.

– Ты должен дать мне слово, что не будешь участвовать публично в формировании нового правительства. Не будешь претендовать на министерский портфель и на официальное положение, получаемое в результате выборов. Вот мое условие.

Малик молча покачивался на каблуках. Требование мелкое и низкое, совсем в духе султана. Хаммид предлагал то единственное, чего и добивался его оппонент, а именно, демократию в Турции, в обмен на то единственное, что Малик имел: его ведущую роль в революции. Султан будет удовлетворен, если, потерпев поражение, лишит его чести победы.

Малик глубоко вздохнул.

– Я согласен, – ответил он.

Хаммид удивлено посмотрел на него. Он снова недооценил своего противника.

– Договорились, – просто сказал Хаммид после долгой паузы. – Я отрекаюсь в пользу моего брата, а твои представители будут вместе с ним работать над формированием нового конгресса.

– Калид-шах прояснит детали, – отрезал Малик и повернулся к двери.

– В анналах истории мое имя будет записано огромными буквами, а твое имя не появится вовсе! – крикнул ему вслед Хаммид.

Малик продолжал идти, потом остановился перед закрытыми дверьми.

Хаммид отдал приказ, и они распахнулись перед ним. Малик пошел дальше, но лишь когда двери за ним захлопнулись, он позволил себе вздохнуть с облегчением.

– Что случилось? – бросился к нему Калид. Малик рассказал.

– Подлец! – горячо воскликнул паша. – Он хочет лишить народ того человека, вокруг которого все готовы объединиться.

– Какое это имеет значение? – спросил Малик. – Ни Анвар, ни другие не предпримут ничего без моего ведома. Хаммид знает, что не может запретить мне работать за кулисами, он просто считает меня таким же ничтожным и наивным, как он сам, и думает, что я не проживу без поклонения масс.

– Но ты заслужил это поклонение, – спокойно опроверг друга Калид.

– Я могу без него прожить, если мы все получим то, за что боролись, – Малик улыбнулся впервые за сегодняшний день.

Калид ответил улыбкой на улыбку, и мужчины обнялись.

– Пора приниматься за работу, – подытожил Калид.

* * *

Приемный зал Дворца Орхидей был украшен к свадьбе, но ее предполагалось провести не в традиционно турецком духе. Невеста настояла на западной церемонии, с ритуалами, прочитанными по-английски, и жених дал на это свое согласие. Специально для этого в Бурсу привезли из Константинополя священника английского землячества. Сжимая в руке молитвенник, он рассматривал роскошную обстановку дворца, некогда принадлежавшего паше Бурсы Калид-шаху, а теперь арендуемого им у вновь учрежденного временного правительства.

Эми теребила в руках длинную белую фату, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале, пока Сара подгоняла шлейф персикового шелкового платья. Пышные выше локтя, рукава книзу сужались, подчеркивая изящество запястий. Эми приобрела наряд в одном из фешенебельных магазинов Перы, и сочла это последней уступкой своей избалованности – перед тем как стать супругой сурового и неподкупного законодателя.

Малик сдержал слово, данное султану, но он представлял собой истинную силу, стоящую за спиной правительства, и все это прекрасно знали. Таким счастливым Эми его еще не видела, и она тоже была бы на верху блаженства, согласись Беатрис и Джеймс приехать на ее свадьбу.

– Ну вот, теперь все в порядке, – удовлетворенно произнесла Сара, отступая на шаг и разглядывая свою работу.

Эми кивнула.

Сара положила руку на плечо подруги:

– Не волнуйся по поводу Джеймса и Беатрис. Они консервативные люди и еще не скоро смогут увидеть в Малике кого-нибудь, кроме бандита, похитившего их племянницу. Они и Калида приняли не скоро.

– Я понимаю, но все-таки это не то, что я рисовала себе в детских мечтах. Я-то думала, что буду выходить замуж дома, в церкви, рядом со всей семьей и… – ее голос разочарованно сник.

– Да, но тогда бы твоим мужем стал кто-то другой, а не Малик, – вставила Сара.

Лицо Эми посветлело.

– Да, ты, как всегда права. А ни за кого другого я выходить не желаю. Так что все в порядке, правда?

– Разумеется. – Сара надела белые шелковые перчатки и взяла в руки букет невесты – кремовые пионы, перевязанные белыми и персиковыми лентами.

В дверь постучали, и Сара положила букет, чтобы приоткрыть ее. Когда она увидела, кто за ней стоит, то зашипела недовольно:

– Прочь отсюда, ты не должен видеть невесту до свадьбы!

– Это турецкая традиция, – не сдавался Малик, пытаясь заглянуть за спину подруги и увидеть свою нареченную.

– Нет, сегодня здесь западные традиции, – Сара загородила дверь.

– Ну всего лишь две минутки, – просил Малик.

– Сара, кто это? – поинтересовалась Эми, все еще не в силах оторвать взгляд от своего отражения в зеркале.

Сара вздохнула и покорилась неизбежному, впустив Малика и предупредив:

– Учтите, я скоро вернусь!

Малик вошел в комнату и остановился как вкопанный, увидев Эми.

– Ты выглядишь замечательно! – восхитился он.

– И ты тоже, – прошептала невеста.

Она не кривила душой. На Малике был черный фрак, серый атласный жилет, белая крахмальная рубашка и белый шелковый галстук бантом.

– Я, по-моему, очень смешон, – неловко подергал плечами жених.

– Ты очень красивый, – настаивала Эми. Он провел пальцами по воротнику.

– Эта штука просто душит меня.

– Для задыхающегося ты выглядишь слишком здоровым, – пошутила она, подходя и целуя его в щеку.

– Ты могла поверить, что этот день когда-нибудь настанет? – серьезно спросил Малик, глядя Эми в глаза.

– Иногда мне казалось, что его не будет вовсе, – честно призналась она. – А теперь у нас будет все.

– У меня и так уже есть все. Свободная Турция и ты.

Открылась дверь. Вошла Сара и просто сказала:

– Джеймс и Беатрис приехали.

Эми изумленно смотрела на подругу, и Сара не смогла сдержать улыбку:

– Как же так? – прошептала девушка.

– Джеймс уговорил ее, – пояснила Сара.

– А может быть, просто вытащил из дома и привязал к сиденью кареты, – выдвинул свою версию Малик. Он до сих пор помнил то предпочтение, которое Беатрис явно отдавала Мартину Фитцуотеру.

– Ну, пойдемте, влюбленные пташки, – позвала Сара, – все готово к свадьбе!

Малик поднес руку Эми к своим губам и торжественно спросил:

– Вы готовы стать моей женой?

– Если вы готовы стать моим мужем.

Сара отступила в сторону, и молодые люди шагнули навстречу своему счастью.