Это лишь усугубляло мрачную атмосферу замка.

Маккинни откашлялся, а затем весомо произнес:

– Ваша светлость, к вам пожаловал барон Олриг.

– Хорошо. – У Лахлана сжалось сердце.

По возвращению домой, в Шотландию, охваченный грандиозными планами восстановления и обустройства родового гнезда, Лахлан разослал всем своим баронам приглашения посетить замок Кейтнесс. Хотя они были его вассалами, Лахлан, не зная, как они воспримут его повеления, готовился к встрече с каждым из них не без внутреннего волнения. Однако сегодня у него не было никакого настроения говорить о чем бы то ни было с кем-либо из них.

Тем более что первые встречи произвели удручающее впечатление. Бауэр, Халкерк и Уик выслушали его указания, язвительно и неприязненно улыбаясь, а Даннет – тот вообще держался откровенно грубо. С недовольным и хмурым видом выслушал все от начала до конца, а потом, не говоря ни слова, повернулся и, громко топая, быстро вышел из зала. Своевольные и упрямые, как черти, бароны ни за что не хотели ему подчиняться.

Ничего удивительного, таковы шотландцы. В Лондоне все было иначе, титул герцога, даже родом из Северной Шотландии, вызывал у английских дворян намного большее почтение. Хотя к английскому почтению и примешивалась изрядная доля презрения к шотландцам. Волей-неволей, но Лахлану пришлось привыкать к подобной манере общения, и хотя он и был шотландцем, все-таки сумел приспособиться к царившей в лондонском свете атмосфере.

Лахлан не был настолько глуп, чтобы надеяться на проявление приязни или доброжелательности со стороны своих вассалов, однако все-таки рассчитывал на взаимную вежливость и, разумеется, на повиновение. Прежде чем умереть, он хотел успеть завершить многое из того, что задумал, но для этого нужно было, чтобы все его пожелания и повеления исполнялись.

Странно, но поведение Даннета больно его задело. Более того, оно казалось просто возмутительным, но, что еще удивительнее, импонировало Лахлану. Спокойная самоуверенность грубоватого шотландца пришлась ему по душе, к тому же Даннет был не лишен здравого смысла и обладал явными задатками лидера. В другое время и при других обстоятельствах Лахлан был бы рад дружбе с таким сильным человеком, как Даннет, но не сейчас.

– Ваша светлость, Олриг ждет вас в синей гостиной.

Однако упомянутая гостиная никак не соответствовала своему названию. В действительности она выглядела серой и мрачной. По всей видимости, в Шотландии под словом «синяя» подразумевалось что-то другое, нежели в Лондоне. Впрочем, для Шотландии подобные расхождения были в порядке вещей.

Лахлан встал.

– Мне надо умыться и переодеться. Постарайся как-нибудь развлечь гостя.

Как ни горько в этом себе признаваться, но ему больше не к кому было обратиться за помощью.

– Постараюсь, ваша светлость.

Маккинни отправился развлекать барона Олрига, а Лахлан поспешно прошел к себе. От его быстрых шагов ветхие стены замка осыпались буквально на глазах, сами собой отваливались куски штукатурки, а местами, там, где валялись выпавшие из них камни, стены были опасно наклонены, грозя окончательно обвалиться.

На пороге спальни его уже поджидал верный Дугал.

– Где вы были ночью? – коротко буркнул он.

Не обращая внимания на вечное ворчание старого слуги, Лахлан честно признался:

– Не мог уснуть.

– Как, опять? – Дугал недовольно скривился. – Неужели вы забыли принять лекарство?

– Не забыл. Но от него только хуже.

– М-да, – протянул Дугал и задумался.

Он все понимал без лишних слов, и у Лахлана не было от него никаких тайн. Дугал был не просто его родственником, а именно четвероюродным кузеном, он был другом детства. Когда они выросли, Дугал стал его поверенным лицом, тем, кому можно было доверить любую тайну. По возвращении домой на плечи Дугала, кроме всего прочего, легли обязанности секретаря. Дело в том, что нанятый специально для этой цели человек после одной-единственной ночи, проведенной в замке Синклеров, позорно бежал назад в Лондон. Ночью его навестило привидение, напугавшее его до смерти. Оно грозно выло и назойливо шумело, выбрасывая книги из книжного шкафа в спальне гостя.

Трудно представить, каково было бы Лахлану, не окажись рядом с ним также Колина, отца Дугала. Горько бы ему пришлось, очень горько. После неожиданной трагической смерти отца именно дядя Колин взял на себя все заботы о пятилетнем герцоге. Он увез бледного, напуганного мальчика из шотландского замка в Лондон, где юный герцог смог получить образование, достойное его высокого титула и положения в обществе. Отъезд в Лондон принес немало выгод. Лахлану не пришлось все это время жить в замке, ставшем причиной сумасшествия его отца. Он на протяжении многих лет жил в Лондоне и был избавлен от угнетающей атмосферы родового гнезда, которая постоянно напоминала бы о страшном проклятии рода Синклеров.

Но, как известно, от проклятия нельзя никуда спрятаться, на то оно и проклятие, в назначенный срок оно обязательно сбывается.

– Может, обратиться к другому врачу? – сказал Дугал. Порой, волнуясь о здоровье своего господина, он бывал чересчур заботлив, если не назойлив. Но Лахлан устал от врачей и от их бесплодных попыток его вылечить.

Он не сомневался в том, что страдает непонятным душевным расстройством, перед которым медицина бессильна.

– Раз вас мучает бессонница, почему бы тогда не пить на ночь еще больше лекарства?

Лахлан досадливо поморщился. Меньше всего ему хотелось отуманивать свое сознание, отравляя себя смертельно опасным ядом.

– А не отказаться ли мне совсем от этого лекарства? Я уже подумывал об этом.

Дугал, отступив на шаг назад, удивленно вытаращился на него:

– Что это за глупости?! Врач считает, лекарство необходимо…

– Брось, Дугал. Я все равно плохо сплю, а от опия мне только хуже.

– Лучше плохо спать, чем не спать вовсе.

Нет, не лучше. Ничуть не лучше. Лахлан готов был поспорить.

– Вам нельзя отказываться от настойки, – проворчал Дугал.

В ответ Лахлан буркнул что-то нечленораздельное. Ему не хотелось ни спорить, ни соглашаться: в конце концов, кто из них здесь хозяин? Почему он, будучи герцогом, не может поступать так, как ему хочется?

– Надо пригласить другого врача, – упорно гнул свое Дугал.

Подобная настойчивость действовала на нервы. Лахлан предостерегающе поднял руку и твердо произнес:

– Довольно.

Дугал сразу расстроился. Лахлан улыбнулся, желая улыбкой смягчить невольную резкость своего отказа.

– Ко мне пришел гость. Мне надо переодеться. Позови, пожалуйста, Талли.

В Лондоне все было намного проще. Для того чтобы вызвать лакея, достаточно было позвонить в колокольчик, дернув за шнур. Но здесь казалось – в этом Лахлану пришлось не раз убедиться на собственном опыте, – что звон колокольчика наполняет собой весь замок, поднимая ненужную тревогу.

Вместо того чтобы позвать Талли, Дугал, негромко ворча что-то себе под нос, подошел к шкафу с вещами и принялся там копаться.

Лахлан удивленно вскинул брови:

– Где Талли?

Дугал, словно не расслышав вопроса, пару раз кашлянул.

– Сегодня я помогу вам одеваться.

– Где Талли?

– Он, гм-гм, уехал, – глухо проворчал Дугал, чуть отвернувшись в сторону. Но в этом не было никакой необходимости – даже не видя его лица, Лахлан знал, как горько верному Дугалу и как ему жаль своего господина. Впрочем, бегство прислуги стало обыденным явлением.

– Уехал?!

Слуги, которые приехали с ним в замок, сбегали один за другим, пока не удрали обратно в Лондон все до единого. Как бы Лахлан ни притворялся, что его это не волнует, но каждый такой уход причинял ему боль. Бегство Талли расстроило его сильнее всего. Лахлану даже не приходило в голову, что Талли, бывший солдат, который, как ему казалось, был скроен из более крепкого материала, тоже сбежит, поддавшись страху.

Лахлана не тяготила уединенная жизнь в замке, но жить без прислуги было и неудобно, и непривычно, и, что уж греха таить, совсем безрадостно.

– Да, уехал, как и все остальные. Он не захотел больше оставаться в замке, он божился, что… – Дугал запнулся на полуслове и смущенно замолк. Но Лахлану все было ясно без слов. Об этом шептались все и выводы делали одинаковые.

В замке жили привидения. Что было сущей правдой. Да, привидения, без всякого преувеличения.

Если бы было возможно, он бы снес замок до основания и на его месте построил новый. В соответствии с современными вкусами. В новом замке нечему было бы скрипеть, издавать странный треск или тем более стоны или завывания. Увы, это было невозможно. Призрак отца он видел совершенно ясно. Прежде чем он умрет, он должен полностью восстановить замок, а вместе с ним и честь рода Синклеров. Оставить будущим поколениям память о прошлом – старинный величественный замок, где на протяжении веков жили правители этой земли. Нечто грандиозное…

Но почему-то ничего у него не получалось. Любое его начинание, за что бы он ни брался, гибло в зародыше. Строительные леса обваливались, рабочие разбегались, толком даже не приступив к работе. Иногда казалось, что все его усилия разбиваются о незримую божественную волю.

Когда дела шли наперекосяк и бессильно опускались руки, двое его верных слуг – Дугал и Маккинни – утешали и подбадривали его, как только могли. Трудно было даже представить, каково бы Лахлану пришлось, если бы рядом с ним не было этих двоих. Не будь их рядом, он оказался бы – без всякого преувеличения – в полном одиночестве.

Увидев, какую именно одежду Дугал достал из гардероба, Лахлан поморщился. То, что было в самый раз для Лондона, не очень подходило для Шотландии. Узкие панталоны, фрак, галстук – привычный светский наряд и, мягко говоря, не очень удобный.

Удивительное дело, здесь, у себя дома, в Шотландии, внутри его все восставало против такого наряда.

Светские условности, неписаные, но обязательные к исполнению, все то, что включало в себя понятия «этикет» и «куртуазность», угнетало, раздражало, а порой даже бесило Лахлана. Но титул герцога обязывал, поэтому приходилось вести себя и одеваться так, как того требовали правила этикета. Он даже садился за стол не там, где ему хотелось, а там, где полагалось.

Жизнь, полная ограничений и условностей, действовала на нервы. Тем более здесь и сейчас.

Но, честно говоря, разве он надеялся, разве предполагал, что по возвращении домой его жизнь чудесным образом переменится, что у себя дома, вдали от Лондона и высшего света, он будет жить так, как ему хочется?

Хм, как знать, может, и надеялся на кое-какие послабления.

– А нельзя ли подобрать что-нибудь не столь… – Лахлан неопределенно помахал рукой.

Дугал озадаченно сдвинул брови:

– Не столь что?

«Узкое и стесняющее!» – так и хотелось крикнуть Лахлану.

– Не столь импозантное?

Дугал фыркнул:

– Скажете тоже! Вы должны производить на этих бастардов надлежащее впечатление, внушать им уважение одним своим видом…

– А разве титула герцога для этого недостаточно?

– Но ведь вы сами говорили, что они грубы и свирепы, как дикари.

Да, говорил, и не раз.

– Что они самые настоящие варвары, что они уважают только силу, точнее власть. Вы должны быть ее наглядным воплощением. – Достав из шкафа сперва фрак, затем панталоны и галстук, Дугал аккуратно разложил все на постели.

У Дугала был настолько самодовольный вид, что Лахлан отвернулся и вздохнул:

– Хорошо, будь по-твоему.

Но про себя он решил: как только гость уйдет, он немедленно переоденется во что-нибудь более удобное.

Пока Дугал его брил, причесывал и помогал переодеваться, Лахлан старался держать себя в руках, хотя на самом деле ему хотелось послать все куда-нибудь подальше. Все это такая чепуха! Ему нужны лишь пара простых брюк и рубашка – и больше ничего.

Увы, выйти за рамки условностей было не так просто. Он – герцог, это ему вдалбливали с самого детства, пока он твердо не усвоил, как должен выглядеть в глазах людей, чтобы их не разочаровывать.

Когда туалет был закончен, Лахлан посмотрел на свое отражение. Из зеркала на него глядел величественный лорд.

– Как я выгляжу?

Вопрос был явно излишним, потому что ответ был ясен, и прежде всего самому Лахлану.

– Хорошо. Вы выглядите превосходно. – Дугал, явно любуясь плодами своего труда, смахнул с его плеча пылинку, которой на самом деле не было. – Настоящий герцог, как на картинке!

– Пожалуй, даже слишком хорошо для столь дикого края, как наш, – пробормотал Лахлан.

– Вам надо произвести должное впечатление на Олрига, – с серьезным видом заметил Дугал. – Его уважает здешняя знать. Завоевав его расположение, вы тем самым завоюете расположение всех остальных.

Против этих слов ничего нельзя было возразить. Скверно, очень скверно, если Олриг уйдет, как некоторые, не проронив ни слова, или как другие, невнятно что-то пробурчав себе под нос. Ни отмалчивание первых, ни бурчание вторых никак нельзя было принять за согласие. А ведь ему нужны средства, деньги, без которых невозможно отстроить заново замок. А без этого дух отца не успокоится. И как знать, может, и его собственный дух тоже.