Эмма Уайлдс - Влюбленный виконт

— Сколько назойливых взглядов. — Мать Мэдлин томно обмахивалась веером. — Вы заметили, с каким любопытством на вас смотрят?

Конечно, Мэдлин уже заметила эти взгляды. Заметила она и театральные бинокли, направленные на нее.

— Быть может, дело в моем платье, — сухо возразила она, имея в виду новое платье из золотистого шелка с мелкими жемчужинками по краю коротких рукавов и вырезу. Его принесли только сегодня утром, и она осталась им чрезвычайно довольна, потому что ткань очень подходила к подаренным Люком серьгам. — Но, признаюсь, я не понимаю, почему все так поднимают брови — ведь мо декольте очень скромно по сравнению с декольте Габриэллы Фонтэн.

— Вы хотите, чтобы вас оценивали по этому образцу? — едко заметила тетя Ида.

— Не хочу, — согласилась Мэдлин. — Хотя мне кажется, она очень хороша.

— Мы, бесспорно, в состоянии оценить всю меру ее очарования, потому что бюст у нее просто вываливается из платья. — Осуждающий взгляд Иды обвел заполненные ложи. — Без сомнения, она оделась, чтобы произвести фурор. Здесь сегодня весь свет. Конечно, кроме лорда Олти.

Вот и объяснение, подумала Мэдлин. За несколько недель она впервые появилась в свете без него. Они обращали на себя внимание, появляясь вдвоем, но появившись без него, она стала объектом еще большего внимания.

— Без сомнения, все шепчутся о том, потерял ли он уже интерес ко мне или нет. Не дать ли мне объявление в «Таймс», что он просто уехал на несколько дней из Лондона?

— А еще лучше будет дать объявление о помолвке, — язвительно заметила ее мать, резким жестом складывая веер. — Тревор очень мил, но ему всего семь лет. Хорошо было бы, если бы в семье появился мужчина.

Элис прошептала:

— Это серьезно, да?

От таких размышлений лучше было бы воздержаться.

— Я знаю ваше мнение по этому поводу, мама, а вы знаете мое. Мы с виконтом — друзья. И не нужно надеяться на что-то большее.

Мэдлин говорила твердо, но в глубине души вовсе не испытывала уверенности. Ее пугало, что эта его поездка так повлияла на ее жизнь.

После смерти Колина она была одинока в течение нескольких лет. Как могло короткое отсутствие Люка возыметь такое сильное воздействие?

Это любовь, конечно. Какая радость — снова испытать это чувство. Сочетание наслаждения и боли, совершенно отличное оттого, что она чувствовала с Колином, но такое же волнующее.

Правда заключалась в том, что она не могла дождаться возвращения Люка.

— Я, право же, надеюсь, Мэдлин, что этот вечер послужит напоминанием о том, что думают все, — с недовольным видом сказала мать.

— Я уже прекрасно знаю, что думают все. — Она с облегчением увидела, что бархатный красный занавес поднимается и сейчас начнется второй акт. — Может быть, мы оставим эту тему?

— Я думаю, это будет самое лучшее, что мы можем сделать. — Элис произнесла эти слова со скрытым изумлением, устремив взгляд на вход в их ложу, и добавила тихонько: — Помяни дьявола…

— Прошу прощения. Я опоздал, но вижу, что второй акт только начинается. Могу ли я присоединиться к вам?

При звуке этого низкого голоса дрожь пробежала по ее телу. В протяжном тоне была и знакомая легкая ирония, и чувственный подтекст. «Как будто я знаю его всю жизнь», — подумала Мэдлин, подняв глаза и глядя на Люка, который вошел в их ложу, сначала склонился к руке потрясенной Иды, а потом таким же образом поздоровался с матерью Мэдлин.

— Лорд Олти… конечно, милости прошу, — сказала мать явно в замешательстве, что никак не соответствовало ее недавним сетованиям по поводу его отсутствия.

Или может быть, она не ожидала, что столь важный предмет их разговора появится так внезапно, словно волшебством соткавшись из воздуха.

— Милорд, — любезно приветствовала его Элис, наклонив голову и блестя глазами.

Музыка мешала разговаривать, так что Мэдлин только улыбнулась, когда Люк занял место рядом с ней, но, если бы он сейчас поднес к губам ее руку в перчатке, даже сквозь атлас он ощутил бы, как бьется жилка у нее на запястье.

Эта девчоночья реакция на его внезапное появление могла бы — и даже должна была бы — вызвать у нес раздражение, но Мэдлин была так счастлива, так остро ощутила близость его стройного тела, когда он неизменно замкнутый и элегантный, сел рядом с ней на том месте, которое всегда занимал Колин, — как будто так и надо, — как будто, добавим, она его пригласила.

Чего она, конечно, не делала. Здесь были ее мать и тетка. Она не знала, что к ним присоединится и Элис, а это еще более ухудшило положение дел. Понимал ли он, что делает? Было довольно трудно заглушить живой интерес общества к их роману, который был с его стороны всего лишь чувственной страстью, по его собственному заявлению, но прийти в оперу с опозданием и присоединиться к ним в их семейной ложе… это уже просто безрассудно.

Разве только его намерения были благородными, но ведь он сказал, что это не так.

— Что я пропустил? — спросил он, наклоняясь к ней вопиюще близко, так близко, что его дыхание касалось ее щеки. — Разрешите мне высказать предположение. На сцене должно произойти что-то трагическое.

— Вы ведь не любите итальянский драматизм, помните? — шепотом ответила она, сжимая в пальцах театральный бинокль.

— В последнее время я сделал для вас кое-какие исключения, милая.

Это ласковое слово лишило ее дара речи, хотя она быстро напомнила себе, что это всего лишь его манера очаровывать, просто легкое, мнимое внешнее обаяние.

Сколько человек, присутствующих в зале, заметило появление в ее ложе виконта Олти? Мэдлин прошептала очень тихо, упорно глядя на сцену:

— Надеюсь, вы не жалеете об этом.

— Я слышал парочку опер и остался жив.

— Вы часто так поступаете с незамужними дамами, их матерями и пожилыми тетками?

— На самом деле, никогда такого не было.

Профиль у него был чистый и надменно-аристократический, что соответствовало полуулыбке, игравшей на его губах.

— Тогда почему вы здесь?

— Сам не знаю.

— Весьма загадочно. А между тем вы вызвали сенсацию.

— Оказавшись в опере? Как это?

Она сказала как можно более чопорно, подражая тете Иде:

— Разумеется, я говорю о том, что вы появились в нашей ложе на глазах у всех.

— Мы с вами уже появлялись на глазах у всех не один раз.

— Это совсем другое дело, и вы это знаете. Здесь моя мать и тетка.

— Действительно, они здесь. И что же?

— Вам не идет, когда вы пытаетесь изобразить невинность.

— Дорогая Мэдлин, а что мне идет?

Он сидел неподобающе близко к ней, в голосе его слышалась едва заметная насмешка.

Господи, он красив до неприличия, его грозовые глаза обещают бурю, и этого достаточно, чтобы соблазнить любую женщину… гораздо менее околдованную, чем та, что сидит сейчас рядом с ним.

Они говорили шепотом, и ее мать явно пыталась услышать их разговор сквозь очередную арию, Ида неодобрительно хмурилась, а Элис старалась выглядеть как можно спокойней.

Мэдлин прошептала:

— Вам пошло бы, если бы я вылила вам на голову бокал теплого шампанского, а я это сделаю, если вы не перестанете сыпать зерно на мельницу сплетен, Олти. Это явно не способствует тому, чтобы держать на расстоянии лорда Фитча, так что не говорите, будто бы мне пойдет на пользу, если нас увидят здесь вместе, потому что он все еще…

— Фитч больше никогда не будет вас тревожить. Мы обсудим это позже.

Она замолчала на полуслове, потому что он говорил очень уверенно. И хотя она и понимала, что связь с бесконечно независимым лордом Олти наносит урон ее репутации, она доверяла ему безоговорочно.

Если бы она ему не доверяла, она не ждала бы с таким нетерпением возможности разделить с ним ложе. Или может быть, эти две вещи никак не связаны… В его присутствии было очень трудно думать.

В зале звучала музыка, хрустально-чистые тона сопрано приковывали к себе внимание, но все внимание Мэдлин было устремлено на одно — на высокого человека, сидевшего рядом с ней.

Она понимала, что ей еще предстоят сложности, когда они будут выходить из театра, потому что и мать, и тетя Ида приехали в одной с ней карете, и если она покинет их и позволит Люку довезти ее до дома, это будет означать очень и очень многое.

Они приблизились к настоящему скандалу.

Всего четыре дня, напомнил себе Люк, стоя у здания оперы в толпе, дожидающейся, когда подадут кареты.

Поездка в Сомерсет и обратно стоила этих четырех дней, если в результате Фитч понял всю серьезность его намерений. Мэдлин стояла рядом с ним, ее изящные плечи над вырезом модного платья были обнажены, блестящие светлые волосы были схвачены золотыми шпильками, серьги с топазами, которые он подарил ей, были единственным украшением молодой женщины, кроме, конечно, потрясающей красоты. И он пришел к выводу, что четыре дня вдали от нее — это много, слишком много.

— Вряд ли кого-нибудь одурачит, — тихо сказала Мэдлин, — если я сделаю вид, что еду домой с матерью и теткой.

— Что касается меня, мне все равно, но ради вас я для виду усажу вас в ваш экипаж, а сам отправлюсь своей дорогой.

— Надеюсь, не слишком далеко.

Она улыбнулась ему, выгнув бровь.

«Если бы я мог».

— Вы, возможно, увидите меня немного позже.

— С нетерпением буду ждать. — Она подняла взгляд на бархатное черное небо, усеянное алмазными звездами. — Как хороша эта ночь.

— Я сделаю все, что могу, чтобы быть достойным этих декораций. Мне будет не очень трудно, потому что меня будут вдохновлять теплый летний вечер и самая красивая женщина Англии.

Они говорили, понизив голос, болтающая толпа вокруг них действительно помогала создать ощущение уединенности. Все глазели на них, но, к счастью, это не означало, что окружающие могли разобрать, о чем они говорят. От похвалы Люка щеки у Мэдлин разрумянились, но если она и почувствовала себя польщенной, по всему остальному этого не было видно.

— Вы мне льстите, милорд.

— Я говорю правду, Мэджи.

Подали ее карету, и это помешало ей что-либо добавить. Люк любезно помог сесть в карету сначала ее тетке, потом матери и, наконец, самой Мэдлин, после чего пробормотал только:

— Всего хорошего.

Еще одна дама, находившаяся в ложе, когда он появился, и представленная ему как родственница покойного лорда Бруэра, Элис, каким-то образом — он и не заметил, как именно, — исчезла, как только занавес начал опускаться.

Теперь, подумал он, отходя от театра, ему остается только считать часы, оставшиеся до того момента, когда он войдет в дом Мэдлин и прокрадется в ее спальню….

Заманчиво, но не так заманчиво, как могло бы быть.

Необходимость все делать втайне раздражала его все больше и больше, поэтому он и устроил обольщение в трактире. На следующее утро они пили кофе и поедали лепешки, лежа в постели, им было хорошо друг с другом, оба были все еще обнажены, и он заметил, что эта сонная и растрепанная женщина нравится ему не меньше, чем подтянутая и холеная светская дама… и, как ни странно, быть может, даже больше. Когда они в то утро занимались любовью, это было сладко, медленно и продолжительно, и наслаждение было необычайно сильным. Потом, когда они умылись, оделись и приготовились покинуть трактир, Мэдлин держалась очень спокойно.

Неудивительно. У нее есть сын, и жизнь ее была вполне респектабельна, пока они не встретились. Поскольку он четко разъяснил свои взгляды на женитьбу, ему не следовало чувствовать себя виноватым за последствия, которые их связь могла навлечь на нее и в личном плане, и в обществе, но все же он почему-то находил невозможным отделить свои чувства от их отношений.

И здесь таилась опасность.

— Милорд?

Он поднял глаза, увидел, что его кучер открыл перед ним дверцу кареты, встряхнулся, чтобы отогнать как можно дальше угрызения совести, и уселся в экипаж. Сначала в клуб, решил он, потому что ему нужно было расспросить там насчет дневника. Если дневник был забыт там, это означало, что тот, в чьих руках он находился до Фитча, тоже член их клуба, и это хотя бы сужало список. Как он намеревался выяснить, кто мог оставить дневник на одном из столов несколько месяцев назад, он не знал, но задать несколько вопросов не составит труда. Если и можно сказать что-то наверняка о нравах элитарных мужских обществ, так это то, что управляющие клубами, где часто бывают джентльмены из высшего общества, очень хорошо знают членов этих клубов. Они здороваются с джентльменами, называя их по именам, усаживают их за любимые столики и всегда подают им любимые напитки еще до того, как их об этом попросят.

Кто-то из них, конечно же, должен что-то знать.