Вита Витренко - Вне зоны доступа

Рассказывать ничего не пришлось — хозяйка, обиженная мимолетной фразой одного из многочисленных внуков, неожиданно вернулась с дачи. Плов ели втроем, пенсионерка нахваливала Айсолтан за порядок и кулинарные способности, стараясь и перед ней, и перед Костей. А потом, переполненные невысказанными эмоциями, желаниями, вином и вкусной едой, они опять топтали городской асфальт. Айсолтан от обиды хотелось заплакать, Костя был рад, что все обошлось.

Дома он уже стыдился своей радости, понимая, что бегство, пусть и вынужденное, не избавит от проблемы. И он уже было решился рассказать о таджикской девушке маме, но у той вечером ни с того ни с его случился гипертонический криз. Какая уж тут Ася!

На следующий день Костя шагал к Айсолтан с большим букетом цветов — впервые за их знакомство. Та, увидев белые розы, обрадовалась, разглядев в этом тайный знак: значит, все-таки что-то есть. Был Костя в этот вечер необыкновенно нежен, и в парке, под сенью желтеющего клена, впервые ее поцеловал — долго и сладко. А на прощанье достал из-за пазухи конвертик и усмехнулся: «Прочтешь, когда я уйду. Не вздумай сейчас — тут любовная записка».

Ох и не любила Айсолтан эти конверты! Не приносили они ей ничего хорошего. Она еле дождалась, пока останется сама. И все же дома не стала распечатывать письмо сразу: приняла душ, выпила чаю. Потом же, подрагивая от нетерпения, взялась за конверт.

В нем оказались деньги. Пять стодолларовых купюр. Если прибавить то, что накопила она, хватит и на дорогу, и на подарки. Любовной записки не прилагалось. Зато внутри, на отгибающемся треугольничке, был нарисован маленький самолетик, парящий в облаках, три сердечка и улыбочка. «Костя остался без сбережений, Ася осталась без Кости», — подумала Айсолтан.

Через три дня самолет уже уносил ее туда, где снятся самые сладкие сны, живут самые добрые люди и громче всего поют по утрам птицы. На родину! «Своего единственного я еще встречу», — думала Айсолтан, засыпая в удобном кресле.

«Не улетай, — попросила она его. — Нам хорошо вместе».

«Я через год вернусь, — пообещал он. — Год пролетит мгновенно».

Она ждала. Сначала нетерпеливо, потом буднично, затем обреченно. Наконец, перестала ждать…

— Пива, пива-то еще плесни! — гнусавил полный усач в кожаной куртке.

Влюбленная парочка так заигралась, что казалось, сейчас уляжется прямо на столе.

Парни за соседним столом дымили, громко хохотали и похлопывали друг друга по плечу: кто-то сдал важный экзамен.

В кафе было тесно, накурено, слишком громко играла музыка. Но Женя не уходила.

Ей было хорошо. Два выпитых глинтвейна растекались по венам.

Мысли стали легкими, как перышки, и разлетелись в разные стороны. Ее ничего не тревожило больше. Она знала, что еще двадцать раз передумает, но решила для себя: не отвечать. Всему свое время.

Дома, когда вино бесследно выветрилось, и ныли натруженные ноги, и хотелось есть, но не было сил варить, она в сотый раз перечитала смс. Теперь в душе стало не легко, а пусто, подобралась давняя и, казалось, забытая обида, и в то же время нашло какое-то странное торжество, будто она победила в соревновании. В общем, она не справилась с собой и набила ответ, раз пять выправила его и отправила по незнакомому номеру. Стала ждать.

Она уже засыпала, когда зазвонил мобильный. С перепугу сбросила звонок. Он затрезвонил снова.

— Привет, — выдохнула она едва слышно.

— Привет, — так же тихо ответил он.

От этого голоса мороз до сих пор шел по коже. Женя поежилась.

— Давай завтра встретимся, — без обиняков предложил он.

— Зачем? — спросила она.

— Ты не хочешь меня увидеть? — в его голосе почудилась насмешка.

— Мне все равно, — соврала она. — И завтра я не могу.

Соврала дважды.

— Я все понимаю, — сказал он. — Ты имеешь право так отвечать. Давай послезавтра.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась она. — На старом месте в семь вечера.

— В «Елках»? До встречи! — обрадовался он.

Женя повесила трубку.

«К чему все это?» — спросила себя. Хотела снова заснуть, но куда там… Воспоминания стали выпархивать из памяти, как привидения. Вопросы обручем сжали голову. Захотелось подвести итоги.

Ей 28. У нее есть любимое дело. Нет семьи, но много обожаемых детей. Она молода, энергична, реализована. Все еще хороша собой. «Опасаться нечего, — решила Женя. — Я не буду выглядеть жалко».

В два ночи она выпила валерьянку и наконец-то уснула. Сны унесли ее в прошлое.

Макс не узнавал родину. Это был его город и одновременно чужой. Такое бывает в фильмах: взгляд из прошлого — смена кадра — контраст настоящего. Он уезжал из цветущего лета. Сейчас стояла хмурая зима. Тогда люди на улицах носили воздушное, если мороженое и улыбались. Теперь они были в серых пальто, ежились от холода, а их лица сводило от напряжения. Они теряли работу. Их зарплаты превращались в пыль. Их накопления сгорали. Некоторых забирали на войну. Другие возвращались калеками. Макс не мог понять, как такое могло случиться. Это не укладывалось в его голове. Одно дело — читать в Интернете. Другое — видеть. Он переживал. Жертвовал средства. И в то же время считал свой приезд ошибкой. Что он может изменить? Ничего. Но правду-то он сам знал точно. Макс здесь не из-за ностальгии.

Он не мог написать Жене по e-mail, прошло слишком много времени. Да и на его мэйлы она давно перестала отвечать. Макс хотел посмотреть ей в глаза. Это дало бы ответы на многие вопросы. Что чувствует он. Что чувствует она. Есть ли у них шанс. Можно ли снова войти в ту же реку.

Но сейчас его преследовало ощущение, что он вернулся зря. Ему было неуютно.

«Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз!» — нараспев считала Женя. По залу кружилось несколько пар. Лучше всего получалось у Валеры с Майечкой. Худенькие, грациозные, они были словно половинки одного целого, легко вписывались в ритм и чувствовали душу вальса.

«Алеша, ты спешишь. Оля, спину струной. Тарас, ослабь хватку, нежнее…» — комментировала Женя.

Занимались юниоры, 12–14 лет. Это были уже бывалые воины, тертые калачи, прошедшие не одно соревнование и стоптавшие не одну пару туфелек. В то же время Женя знала, что блестящее будущее можно пророчить лишь двоим. Что Тарас и Дина, как только смогут решать сами, скорее всего оставят танцы. Что Денис уйдет на хип-хоп. Что Оля с Алешей будут сражаться с Валерой и Майей за первенство и сдадутся.

Женя была хорошим тренером, если не сказать великолепным. У нее имелось чутье. Вдобавок к таланту. К ней стремились попасть все. И те, кто уже определил, что танцы — это призвание, и те, кто хотел быстрых результатов, и те, которые просто могли выбирать. Женя не учила — она влюбляла в танцы. Она заражала детей энергетикой джайва и нежностью вальса, страстью танго и истомой фокстрота. Ее ученики забывали о школе, родителях, других увлечениях. Они болели танцами. Женя передавала не только умения, но и чувства.

Она тренировала неистово, может быть, жестко. Не все могли вынести этот ритм. Некоторые сдавались. Но Женя любила своих учеников. Она знала о жизненной ситуации каждого. Если надо, приходила домой, разговаривала, наведывалась к учителям. Когда видела, что у ребенка есть шанс. Что нужно просто преодолеть очередной кризис. Но если чувствовала, что в мальчишке или девчонке погас свет, не давила. Вовремя уйти — тоже искусство.

Женя жила танцами. Сама занималась с шести лет. Была победительницей многих соревнований. Танцы дали ей профессию. Они же подарили ей первую любовь…

Они танцевали в паре с двенадцати лет. Женя хорошо помнила, как Максим пришел в их коллектив. Он переехал в Женин город из столицы (отца перевели управлять банком). Подавал надежды. Имел награды с важных турниров. На его веснушчатом лице были написаны презрение и скука. Он танцевал сногсшибательно.

Ему сразу отдали лучшую — строптивую темноглазую балерину, которая, в зависимости от мелодии, умела превращаться то в цыганку, то в нежную фею. Они сцепились в соперничестве. Это была схватка двух юных максималистов, двух гибких тел, двух страстных, дерзких сердец, которая спустя год окончилась тяжелейшей для обоих влюбленностью. Виталик, бывший партнер Жени, усердный, уравновешенный мальчик, ревновал так, что перестал учиться. Его родители, боясь непоправимого, перевели сына в другую студию. А Женя с Максом сносили все на своем пути. Когда они выходили на сцену под азартные звуки румбы, когда Женя задиристо вскидывала голову и шаловливо топала красной туфелькой с каблучком, а Макс в искрящемся пиджаке резко, но грациозно притягивал ее к себе, зал замирал, как струна. Они шли напролом, собирая награды, словно грибы после дождя. С 15 лет они по-взрослому любили друг друга. Сначала тайком, потом не скрываясь. Клялись в вечной верности. Мечтали о свадьбе. Казалось, это сумасшествие не закончится никогда.

Но в одиннадцатом классе Макс вдруг охладел к танцам. «Ты думаешь, мы сможем этим нормально заработать? Мне нужно поступать и получать человеческую профессию. Я же мужчина, я должен кормить семью», — деловито втолковывал он Жене позаимствованные у родителей истины. Она и сама понимала: танцы для жизни — мало. Тоже засела за книжки. Но все это — только для галочки, для мамы, которая растила ее сама и считала каждую копейку.

Они поступили одновременно. Он — в экономический вуз, она — в пединститут. Ходили слухи, что его папа кому-то что-то сказал, чтобы Женю приняли (вне сцены она, дескать, звезд с неба не хватала). Женя их игнорировала. С Максом делили все: радости и огорчения, первые «свои» деньги, постель в девичьей Жениной комнате, когда ее мать-медсестра задерживалась на работе. Макс с воодушевлением учился и по привычке танцевал, Женя наоборот.

Перед защитой диплома Макс окончательно забросил детское, как он теперь выражался, хобби, чтобы углубиться в недра экономики. Последнюю награду они получили в категории «Молодежь» и больше не выступали.

Для Жени это была трагедия. С танцами расстаться она не могла. Она пробовала новых партнеров — все было не то. Никто не обладал живостью и грациозностью Макса, никто не чувствовал Женю так хорошо, как он. Она умоляла его вернуться. Они много ссорились. Она говорила, что он ее разлюбил. Он считал, что его поступок, наоборот, говорит о серьезности намерений.

Женя не помнила, как Макс сообщил ей о решении стажироваться за рубежом. Наверное, память просто стерла этот эпизод, чтобы не травмировать психику. Вдруг стало понятно, что никакой свадьбы не планировалось, а все было четко расписано на годы вперед.

«Это ведь для нашего блага, — уговаривал ее Макс, целуя глаза и непослушные каштановые локоны. — Представляешь, кем я могу стать после стажировки там? У нас будет все!..»

«А как же я?» — чуть не плакала Женя.

«Год пролетит незаметно!» — искренне утешал Макс.

Может быть, для него. Новое место, новые люди, масса возможностей и впечатлений. А для Жени это 365 серых тоскливых дней.

К концу злополучного года Женя своей безошибочной интуицией определила: он не собирается возвращаться. Писал все то же: «Скучаю, люблю. Еще немного — сейчас открылись хорошие перспективы. Придется еще чуть-чуть подождать — и золотой ключик у нас в кармане». Но Жене не нужен был ключик. Ей нужен был Макс, живой, теплый, рядом. Макс, с его особым чувством юмора, нежными пальцами, смешными, так и не ушедшими с лица веснушками. И она знала, что Макс не приедет.

Если бы он не спрятался так далеко, она бы полетела к нему сама. А тут один только билет в Америку стоил за тысячу зеленых. Где ей взять такие деньги?! Попросить у родителей Макса она считала невозможным, а те о Жене как-то сразу забыли. Ну, была такая девочка, танцевала когда-то с их сыном.

Сначала было обидно и больно. Трудно сказать, что больше. Женя порвала фотографии с соревнований. Перестала отвечать на его мэйлы. Всем говорила, что расстались по обоюдному согласию.

Потом боль растворилась в ритмах ча-ча-ча и пасодобля. Она снова танцевала. Но уже для детей. Работа дарила воодушевление. Рана в душе затягивалась. Женя вспоминала Макса со спокойной печалью. Маленькие ангелы оказались отменными лекарями.

Макс волновался. Он много раз думал, что скажет. Нельзя быть многословным. Перед тем как ехать, он, конечно, прозондировал почву: Женя не вышла замуж. Сам он прожил год в гражданском браке с эмигранткой из Беларуси. Катя была напориста и самоуверенна. Она стремилась выжать из жизни максимум. Что не выжималось, готова была оторвать зубами. Наверное, о такой невестке мечтали его родители. Но Максу и самому хватало напора. Все чаще он вспоминал легкую Женю в звуках венского вальса. Когда понял, что ту, вторую, не любит, съехал с ее квартиры. Злился на родителей: они сразу приняли Женю в штыки. «Дочь медсестры, из неполной семьи!» — заезженная пластинка маминым голосом. Отец вел себя сдержаннее, но на защиту сына никогда не становился. С родителями он виделся только в Америке — сам ни разу не прилетел к ним в гости. Может, из-за нее? Или все-таки из-за них?…