Она взглянула на Кента невидящими глазами. Взгляд ее серых глаз был устремлен куда-то далеко.

— Где же еще посмотреть… чтобы найти коллекцию странных вещей.

Он пожал плечами.

— Антиквариат?

— Уже пробовала.

— Хорошо. — Он задумался. — Как насчет «Предметы коллекционирования»… «Любопытные вещи»… «Ломбарды»… «Магазины уцененных вещей»… «Утиль»?

Она попробовала все это и со вздохом закрыла книгу.

— Ничего! И мы движемся в неправильном направлении. Эти вещи… в общем, они были еще более странными, чем все это. Весь магазин был очень странным. В нем было что-то… Я не знаю…

— Что? — спросил он, моргая, как сова.

— Что-то мистическое.

— Ну да, конечно, — засмеялся было он, но тут увидел выражение ее лица. — Ты не разыгрываешь меня? Ну тогда попробуй на «Магический». Тоже нет? Ладно, попробуй «Театральный реквизит»… Нет? Сожалею, но больше ничего не могу придумать.

Джейми, разочарованно, протянула ему справочник.

— Тем не менее спасибо, — мягко сказала она.

— А что это такое? — спросил он. — Какое-то место, где ты бывала?

Она кивнула.

— Тогда почему просто не пойти туда?

На ее лице опять появилось отстраненное выражение.

— Я думала об этом. Не знаю, смогу ли найти эту лавку.

— Я помогу. Не торопись сказать мне «нет». Позволь помочь тебе. У меня репетиция только в два, и я с удовольствием совершу утренний моцион.

— Спасибо, — сказала она. — Очень любезно с твоей стороны.

— Я делаю это с большим удовольствием. Иногда необходимо, чтобы тебе кто-то помог, понимаешь?

В ее голубино-серых глазах мелькнуло воспоминание. Она отвернулась.

— Ты сможешь выйти минут через десять?

— Да я буду готов через пять. Нет проблем.

Они ходили по улицам все утро. Джейми вела его. Время от времени ей казалось, что она уже у цели… но она так и не нашла той лавки. Она ни разу даже не вышла на нужную улицу.

В час дня они расстались с Кентом на автобусной остановке.

— Спасибо, что составил мне компанию. — Пожав плечами, Джейми выдавила улыбку. — Извини, что зря потратил на меня свой день.

— Совсем не зря. Я с удовольствием прошел… все сорок пять километров! — Засмеявшись, он вскочил в автобус. — Между прочим, для этого и существуют друзья.

Она почувствовала себя странно растроганной этой его фразой, сказанной одновременно и обыденно, и сердечно. Неужели это так просто для других людей? Только протяни руку — и тебя кто-то ждет? Попроси — и кто-то откликнется? Может быть, это первый, крохотный шаг к тому, чтобы стать открытой, раскованной, участливой и любящей, впустить кого-то в душу?..

И Джейми вдруг заревела, как маленький ребенок, прямо посередине улицы. Из глаз ее полились слезы и заструились по щекам. Как будто в ее душе произошел эмоциональный взрыв. Его невозможно было ни предупредить, ни сдержать. Дрожа, она сунула руку в карман, нашла бумажный носовой платок и высморкалась. «О Господи! Что же это со мной происходит?» Опустив голову, она уставилась себе под ноги и заспешила домой.

Вернувшись в студию, Джейми сварила себе чашку горячего шоколада. За окном все еще было двадцать два градуса, но горячий шоколад был одним из тех средств, которые, как она считала, помогали ей чувствовать себя лучше, как в детстве любимый медвежонок. Она думала, и над чашкой поднимался пар, в котором ей чудились образы: сначала ее мать, потом отец. Видения поднимались, двигались, исчезали. Потом возник странный старичок из той лавки. Его лицо расплылось в улыбке и тоже исчезло. И тут появилось лицо Эдварда. Красивое, полное страстного желания, дерзкое и требовательное. Даже будучи всего-навсего видением, он требовал слишком многого!

Она выпила шоколад до дна и вытерла ладони о джинсы.

— Возьми себя в руки, женщина! — громко сказала она, взорвав на мгновение безмолвие, царившее в студии. — Принимайся за работу. Делай что-то полезное.

Она начала опять рисовать, работая над пейзажем, потому что иного выбора не было. Она выжала из тюбиков все до последней капли, скрутив их, как тюбики с зубной пастой, но капли эти были такими же яркими и сочными, как тогда, когда она открыла тюбики. В первый раз она положила на ладонь все девять штук: берлинская лазурь, темно-красный, чисто белый, сажа, сиена жженая, охра, кадмий, киноварь, венецианский кармин. На полотне они обретали жизнь, теплые, трепещущие, сверкающие и вместе с тем нежные и глубокие… удивительно! Сама картина была удивительной, как и та, первая. Джейми сама это видела. Картина была прекрасной. Она была живой.

Отложив кисть, Джейми подошла к окну. На улице темнело. Ночь опускалась на Вашингтон. В Амстердаме сейчас очень поздно, за полночь. На шесть часов позже. Что же реальней — семь вечера или час ночи? Было еще сегодня или уже завтра? Что в действительности? И существовало ли вообще что-то реальное?

Эдвард… Что он сейчас делает? Сидит за столом в своем отеле и проглядывает записи, составляет корпоративные планы? Лежит в постели, спит и видит сны или лежит с открытыми глазами и думает? О чем? О ней? Положив одну руку на свою голую грудь, а другой прикрыв глаза, все думает о ней, скучая без нее, желая ее, нуждаясь в ней?

Эта мысль сжала грубой рукой ее сердце, выдавив до последней капли все ее эмоции: смятение, замешательство, страстное желание, страх и любовь. Такой боли она никогда еще не чувствовала. Не отдавая себе в этом отчета, она выглянула в ночь и прошептала его имя. Она не представляла, что сказать еще. Были же какие-то слова, должны были быть, но она не могла найти их, не могла произнести.

Джейми закрыла окно. Зажгла свет. И снова забылась тяжелым сном на неразобранном диване, укрывшись шалью.


Когда кто-то постучал ей среди ночи в дверь, она моментально проснулась. Ее чувства были обострены, и она была готова к этому. Накинув цепочку, она выглянула наружу, потом закрыла дверь и, сбросив цепочку, распахнула ее снова.

— Привет, — прошептала она.

Перед ней стоял Эдвард Рокфорд, с взъерошенными черными волосами, затуманенными глазами и однодневной щетиной на подбородке.

— Привет. Я вернулся из Амстердама. Не мог больше там оставаться ни дня.

Протянув руку, она втащила его в комнату.

— Иди сюда. Давай мне свой пиджак.

— Спасибо. — Опустившись на краешек дивана, он потер шею рукой. — Я тебя разбудил, да? Извини.

— Ничего. Сколько времени?

— Три тридцать утра. — Он посмотрел на свои часы. — Почти четыре. Извини.

— Все в порядке. Как странно…

— Как будто я не знаю!

Она мягко засмеялась.

— Я хотела сказать, что это странно, но я почти ждала тебя.

— Правда? — спросил он, встав и подходя к ней. — Ты хотела, чтобы я пришел?

Она посмотрела ему в глаза, глаза, которые обещали все на свете… и отвела взгляд.

— Не знаю, Эдвард. Я бы солгала тебе, если бы сказала другое.

— О, только не ложь! Нет, мне нужна суровая правда. К черту все мечты, предположения, надежды. Все это нам не нужно.

— Эдвард, не начинай.

— Хорошо, хорошо: Прости. Не шарахайся, пожалуйста. Я буду спокойным. Покладистым и разумным. Воплощение терпения! Правда. Пожалуйста, сядь со мной.

— Сажусь.

— Сядь поближе. — На лице его мелькнула обычная усмешка, но он тут же снова стал серьезным. — Джейми, нам надо поговорить.

— Знаю, — ответила она, встретив взгляд его черных глаз. — Я знаю, мне просто нужно было время, чтобы подумать.

— Вот это-то меня и пугает.

Она моргнула.

— Почему?

— Потому что ты позволяешь своей голове управлять твоим сердцем.

— Подожди минутку. Не ты ли говорил мне, что научился быть осмотрительным, осторожным…

— Да, и смотри, к чему это привело — десять горьких лет одиночества и отчаяния. Но хватит, Джейми. Хватит! Я примирился со всем этим. Все, что я делал, я делал, лишенный любви, и хотя все закончилось печально, я, по крайней мере, пытался. Но прошлое есть прошлое, а все, чего я хочу сейчас, — это настоящее… и будущее. Я хочу тебя. Я люблю тебя. И правда заключается в том, что ты тоже меня любишь…

Она встала.

— Ты говоришь за меня. Врываешься сюда и говоришь…

— Ты сама это сказала когда-то, на пике страсти. Сознайся!

С пылающими глазами она закусила губу.

— Я не собираюсь говорить ничего такого, что не хочу сказать.

— О, Джейми… говоришь ты это или нет, я знаю, что это правда. Я обнимал тебя. Я любил тебя. Я видел тебя засыпающей в моих объятиях. Я знаю, что ты меня любишь!

— Прекрасно. Тогда я подтверждаю это. Я тебя люблю.

Она снова села на диван, скрестив руки на груди.

— Спасибо, — мягко сказал Эдвард, улыбка промелькнула на его губах. — Это стоило того, чтобы лететь девять часов.

— Пусть это не вскружит тебе голову.

Джейми пыталась подавить улыбку, но это было очень трудно сделать.

Его счастье было слишком заразительным, опьяняющим. Это напугало ее.

— О Эдвард, не надо так. Не нужен весь этот натиск. Пожалуйста, давай поговорим. Пожалуйста, попытайся слушать, попытайся понять меня, понять, что я думаю.

— Единственное, что я хочу знать, — это то, что ты чувствуешь. В данный момент. Скажи мне. Открой свою душу. Дай мне заглянуть в нее. Не прячься за словами и за своей логикой…

— Но проблема именно в этом. Я должна. Я не могу по-другому.

— Не можешь или не хочешь? — Теперь на ноги вскочил он, навис над ней, уперев руки в подушки дивана и почти вплотную приблизив свое лицо к ее лицу. — Доверься мне, Джейми. Попытайся. Не упусти шанса. Доверься мне!

Упершись руками в его твердую, как стена, грудь, она оттолкнула его от себя.

— Видишь, ты совершенно не слушаешь меня. Все только ты, ты, ты… а не я!

Он не сдвинулся с места. Его взгляд жег ей душу.

— Мы. Мы, вместе, на всю жизнь и при любых обстоятельствах. Мы, двое, связанные, соединенные любовью. Вместе, а не поодиночке. Слушай меня, Джейми. Верь мне!

— Не могу. — Она проскользнула у него под рукой и отбежала в дальний конец комнаты. Ее трясло. Она плакала. — Не могу, Эдвард, ты слишком много хочешь.

— Конечно. — Он выпрямился, опустив руки. — Я все знаю, Джейми. Знаю, как тебе трудно. Но я только хочу тебя любить, хочу обнять тебя и дать тебе поплакать, чувствуя себя защищенной и любимой. Хочу чувствовать твои слезы на своей коже, точно так же, как хочу слышать твой смех, разгладить твои нахмуренные брови, заставить тебя хихикать, словно ты маленькая девочка.

— Но я не маленькая девочка! — возмутилась она.

Он закрыл глаза и потер виски.

— Старая история. Опять старая история. Ты позволяешь прошлому взять над собой верх, Джейми. Позволяешь ему контролировать твою жизнь.

— Это моя жизнь.

— Это наша жизнь! Наша. Мое будущее, так же, как твое. Я расплачиваюсь за бессердечие твоего отца.

— А кто тебя просит? И вообще, ты можешь взять и уйти и оставить меня одну. Никто не просит твоей помощи. Никто тебя ни о чем не просит!

— Но я буду делать это, Джейми. Буду делать все что угодно. Только скажи мне, что делать, какими словами доказать тебе, что я не такой, как он. Я не буду причинять тебе боль. Не буду!

Она отвернулась, плача.

Он обхватил ее руками, заключил в свои теплые объятия. Он чувствовал, как она дрожит. Ее слезы капали ему на руки.

— О моя дорогая, — шептал он, касаясь ее волос губами, — если я не могу найти нужных слов, чтобы убедить тебя, позволь моим действиям сделать это за меня. Джейми… Джейми, посмотри на меня. — Он нежно повернул ее к себе. — Джейми, взгляни на меня. Я здесь. Я летел девять часов, преодолел тысячи километров, чтобы быть здесь… потому что я люблю тебя. Ты нужна мне. Я хочу тебя. Я люблю тебя. И я здесь, Джейми. Разве твой отец сделал бы когда-нибудь такое? Пересек бы океан, чтобы быть с твоей матерью? Поставил бы свои чувства выше работы? Бросил бы все ради того, чтобы быть рядом с той, которой он нужен, которая его любит? Он бы сделал так?

Не дождавшись ее ответа, Эдвард покачал головой, закрыв глаза. Это было ужасно, обнимать ее и не чувствовать никакой реакции с ее стороны. Это была пытка… быть рядом и чувствовать ее холодность и упрямство, чувствовать ее закрытость.

— Скажи хоть что-нибудь, Джейми. Ради Бога, скажи что-нибудь! Ответь! Прояви свою любовь!

— Эдвард, я действительно люблю тебя. Ты хотел, чтобы я это сказала, и я сказала. Но… — В ее глазах была мука, губы подрагивали, по щекам катились слезы. — Разве это привело к чему-то? Теперь тебе этого мало. А я не могу дать тебе большего. Я даже не могу дать тебе того, что уже дала. Еще чуть-чуть, и я не выдержу. Я не настолько сильная и не такая мужественная…