Это была Хелена, жена Стивена. Мод ее сразу узнала.

Ей стало дурно; она была напугана, испытывала чувство вины. Женщины стояли по разные стороны скрипучей вешалки, выбирая подходящие пальто, и теперь, одновременно подняв головы, встретились взглядами. Момент был ошеломляющий, выбивающий из равновесия, но деваться было некуда.

— Здравствуйте, — поприветствовала Хелену Мод.

— Здравствуй, — медленно произнесла та. — Мы разве знакомы?

— Вы, наверно, меня не помните, — сказала Мод. — Я — Мод Лейтем. Мы встречались в Оксфорде, миссис Кендалл. Ваш муж был моим наставником.

Хелена помедлила и кивнула.

— Ах, да, вспомнила.

Мод отметила, что вид у жены Стивена осунувшийся, лицо без косметики, губы бледные, веки такие же тяжелые, как и в ту их единственную встречу на крытом рынке в Оксфорде. Правда, вместо модной шляпки с пером теперь на голове у Хелены был простой кашемировый капюшон, лишь подчеркивавший ее болезненность.

— Я хочу купить пальто, — смущенно объяснила Мод, но ей отчаянно хотелось сказать совершенно другое: «Хоть я и не вправе это знать, но, прошу вас, расскажите все, что вам известно про Стивена: где он, как он, не грозит ли ему опасность, когда я вновь увижу его?»

— Я тоже, — сказала жена Стивена. — Правда, выбор удручающий, черт бы побрал эту войну.

— Разве вы не должны были эвакуироваться? — спросила Мод.

— Формально я в эвакуации, — отвечала Хелена. — Когда началась война, сразу же уехала из Оксфорда в Глорихед, наше семейное поместье в Девоне. Но в деревне я места себе не нахожу и время от времени выбираюсь в Лондон, чтобы немного развлечься. — Она помолчала. — Слушай, пойдем выпьем по чашечке чая.

Мод вздрогнула. Нелепая ситуация: она пьет чай в неформальной обстановке с женой своего возлюбленного! Мод понимала, что ей следует отказаться, придумать какую-то отговорку, но мысль о том, что она может узнать хоть что-то о Стивене, была слишком заманчива, и вместе с миссис Хеленой Кендалл она отправилась в кафе универмага «Харродз».

Они устроились у окна, хотя в их распоряжении был весь зал. Все столики пустовали, за исключением одного, за которым одиноко сидел опечаленный мужчина, сжимавший в руках бокал лимонного сока с содовой водой. К ним подошел официант. Хелена, даже не удосужившись выяснить желания Мод, сделала заказ за двоих: два сандвича с кресс-салатом, две тарелки рокет-салата под майонезом, два пирожных и две чашки чая с молоком и сахаром.

Официант нервно заморгал.

— Простите, леди, — оправдывающимся тоном заговорил он, — но прежде покажите ваши талоны.

Вздохнув, Хелена достала из кошелька продовольственную книжку и выдрала из нее оставшиеся два талона.

— Вот, держите, — сказала она. — Это все, что у меня есть с собой. — Мод, следуя ее примеру, быстро достала свои талоны.

— Простите, леди, — повторил официант. — На эти талоны все, что вы заказали, я принести не могу. Разве что сандвичи и чай, но без салата и без пирожных.

— О, ради бога, — сердито воскликнула Хелена. — Я очень богатая женщина. Все эти карточки чепуха. Пожалуйста, принесите мне то, что я просила.

Сконфуженный официант стоял на своем. Мод, наконец, не выдержала и вмешалась.

— Ничего страшного, Хелена, — тихо сказала она — Я все равно не очень голодна — На самом деле это было не так, но надменность Хелены ее привела в смущение, да и, в общем-то, ей было все равно, что им принесут. Ей просто хотелось узнать что-нибудь о Стивене.

Хелена вздохнула и взмахом руки отослала официанта прочь.

— Ладно, принесите, что можете, — милостиво разрешила она.

Вскоре перед ними поставили тарелки с бутербродами и чай, и женщины принялись за еду. Обе испытывали неловкость. Мод сообщила о том, что работает в госпитале. Хелена как-то неопределенно сказала, что она и сама хотела бы трудиться на благо победы, но из-за «нервов» не в состоянии приносить большую пользу стране.

— Я всегда была жертвой своих нервов, — призналась она — С самого детства. Познакомившись со Стивеном, я сразу отметила, что он очень чуткий и внимательный. Он с радостью заботился о моем благополучии, оказывал поддержку, когда у меня случались нервные срывы. Ты не представляешь, какое это было утешение!

«Еще как представляю!» — подумала Мод, а вслух спросила:

— Вы… получаете от него известия? — Свой вопрос она постаралась произнести небрежным, беспечным тоном.

— В общем-то, нет, хотя мне сообщили о его местонахождении, — отвечала Хелена. — Он служит в разведке. А разведчики, насколько я могу судить, помешаны на секретности. Никто не знает, где они находятся и чем занимаются. Мне лишь сказали, что сейчас он жив и здоров. Это все, что мне известно.

— Понятно, — протянула Мод. Разведка. Что ж, подходящее поприще для Стивена Кендалла, ведь он умен и проницателен. Мод представила, как он сидит где-то и посылает шифровки или декодирует перехваченные донесения СС. Она вообразила его у радиопередатчика на корабле: вот он внимательно слушает, что-то выстукивает своими тонкими пальцами. Мод была так счастлива, что получила эти сведения от Хелены. Ей сразу и день показался прекрасным, и Лондон засиял, перестал быть мрачным, незащищенным, наполненным страхом.

— Итак, Мод, скажи-ка мне, — вдруг обратилась к ней Хелена, — я сообщила тебе то, что ты хотела знать?

Мод смотрела на жену Стивена, пытаясь по ее лицу определить, куда та клонит.

— Да, конечно, — наконец промолвила она.

— Вот и замечательно. — Хелена Кендалл улыбнулась одними губами. Это была недобрая улыбка, и Мод стало ясно, что Хелена знает об ее отношениях со Стивеном и хочет дать ей понять, что она это знает. Это был момент откровения между двумя женщинами. Они не были подругами и, безусловно, ими не станут.

У Мод никогда прежде не было соперницы, и она не знала, как вести себя в такой ситуации, но инстинкт, как ни странно, подсказывал ей, что она должна быть доброжелательной. Пусть Хелена Кендалл все еще оставалась женой Стивена, и Хелене, а не Мод, сообщали о его судьбе, зато только одна Мод могла претендовать на его сердце. Хелена давно уже не любила Стивена, они давно не были близки. Супругов теперь связывала лишь глубокая взаимная холодность.

«А ему нужно гораздо больше, — хотела сказать Мод жене Стивена. — Ему нужна женщина, которая любила бы его. И, в отличие от тебя, я могу ему это дать. У тебя был шанс, но ты его не использовала. Пожалуйста, не испытывай ко мне ненависти».

Но Хелена Кендалл конечно же ненавидела ее и имела на то полное право. Мод не находила себе оправдания. Стивен был женатый человек, и ее родители, узнай они об этом романе, устыдились бы своей дочери. Но это произошло, стало реальностью, и изменить ничего было нельзя. Очевидно, даже Хелена Кендалл это понимала.

— Что ж, — продолжала жена Стивена, — мне пора возвращаться в Глорихед. А ты, полагаю, намерена вернуться в отдел женской верхней одежды.

— Да, мне очень нужно новое пальто, — пробормотала Мод.

Женщины поднялись и вместе вышли из кафе. Когда они вернулись в центральный зал с глянцевым полом и услышали вдалеке звон колокольчика, призывающего кого-то из персонала, Хелена как бы между прочим заметила:

— Тебе ведь, наверно, и шарф нужен. Если, конечно, ты его уже не купила.

Шарф. Так, значит, Хелена запомнила, что в тот день почти год назад на ней был шарф Стивена. Запомнила, зная, что это важная подробность, которую она теперь извлекла на свет, четко давая Мод понять, что она не дура.

— Нет, — ответила Мод. — Шарф я так и не купила.

Женщины стояли у витрины галантерейного отдела, где продавали ножницы, игольницы и прочие мелочи, и пристально смотрели друг на друга в освещении «Харродза». Казалось, они так стоят и смотрят друг на друга уже несколько часов — нервная Хелена Кендалл, во всей своей холодной красе, и Мод, взволнованная, с трудом сохраняющая самообладание, твердящая себе, что сейчас она сама находится на грани нервного срыва, но скоро это все пройдет.

— Что ж, до свидания, — наконец произнесла Хелена.

— До свидания, — попрощалась Мод.

Женщины пожали друг другу руки, и, поскольку сейчас на миссис Хелене Кендалл перчаток не было, Мод ощутила холод ее ладони.

Глава 5


Мод не могла притворяться, что встреча с женой Стивена прошла для нее бесследно. Когда бы она ни представляла лицо Хелены Кендалл, ее пробирал холод и мучило чувство вины. Тогда она быстро вытесняла из воображения лицо соперницы образом Стивена и на некоторое время успокаивалась. Хотя Стивен не был ее мужем — он оставался супругом другой женщины, — Мод знала, что однажды он будет принадлежать ей и что она будет скорбеть о нем, как самая настоящая вдова, если Господь не убережет его от гибели.

Но он не погибнет. Она не позволит, чтобы он погиб.

Именно это ощущение всемогущества, которое Мод внушила себе, помогло ей пережить долгую холодную зиму и последовавшую за тем безрадостную весну со слякотью на дорогах, которая тоже не дарила надежды. Почему поют птицы в липах и тополях, стоящих по сторонам аллеи, ведущей к госпиталю? Они не должны петь, не имеют на то никакого права. Теперь уже никто не поет, никто не может позволить себе и минуты отдохновения.

В сентябре, когда началась война, премьер-министр Невилл Чемберлен, обращаясь к народу своей страны, заявил: «Нам предстоит бороться со злом — с грубой силой, коварством, несправедливостью, тиранией и гонениями». Зло пока еще не было побеждено, но тяжело было сознавать, что именно тот человек, которого ты любишь больше всего на свете, должен бороться с грубой силой, несправедливостью и тому подобным. Мод понимала, что это эгоистичные рассркдения. Ныне ни один человек не был вправе думать о себе — только о своем отечестве и о том, какой вклад он может внести для достижения победы.

Тем временем она усердно трудилась на благо Англии, и в ее стараниях никто бы не смог усомниться. Когда Великобритания вступила в войну, только из-за Стивена Мод не уехала в Америку, но теперь ее изначальные побуждения не имели значения. Она стала хорошей медсестрой, пусть не гениальной, но компетентной и проницательной, и Брэкетт-он-Хит в ней нуждался. С утра до ночи она находилась в отделении травматологии на третьем этаже, ухаживая за ранеными солдатами, которых, казалось, грудами привозили в госпиталь, сваливали у входа и разносили по палатам, словно тюки белья. Для относительно немногочисленного персонала госпиталя это была почти непосильная задача. Врачи и медсестры едва успевали позаботиться обо всех раненых, доставляемых домой с фронта на поездах и грузовиках. С конца мая, после того как побитую британскую армию начали эвакуировать из-под Дюнкерка, переправляя из Франции на родину на английских судах, поток раненых значительно увеличился. Многих солдат привозили прямо в Брэкетт-он-Хит и другие госпитали.

Новый премьер-министр Уинстон Черчилль выступил перед народом с суровой волнующей речью, сообщая, что битва за Францию проиграна и скоро начнется битва за Англию. Все пытались подготовить себя к тому, что надвигалось, но Мод даже не представляла, что их ждет. Да и как можно подготовиться к чему-то ужасному? Никому не удалось остановить то, что происходило в Европе. Так разве англичане сумеют защититься от Гитлера, если это оказалось не под силу ни одной другой стране? Разве алюминиевые кастрюли и сковородки, которые жертвовали на постройку самолетов домохозяйки по всей Великобритании, откликаясь на призывы правительства, помогут спасти положение?

День за днем медленно шли месяцы. Англия словно застыла в ожидании, но Мод, работавшая без продыху, даже не успевала по-настоящему испугаться. Когда выдавалась минута покоя, она думала о Стивене. А потом, в сентябре, начались первые бомбежки, ночные авианалеты на Лондон, загонявшие все население города — тех, кто не ушел на фронт, не погиб в бою и не эвакуировался в сельскую местность, — в укрытия: в бомбоубежища или в метро, хотя правительство предупреждало, что в метро прятаться не следует.

Ревели сирены, и все вновь и вновь бежали в укрытия. Падали бомбы, падали градом бомбы и зажигательные снаряды, от которых загоралось все, к чему они прикасались. Потолки обваливались, людей хоронило под обломками, гибли семьями, и сотни обычных граждан — домохозяйки, молочники, клерки — оказывались в Брэкетт-он-Хит. Ночью Лондон — город, находившийся неподалеку от госпиталя, который днем Мод могла бы разглядеть с крыши больницы, — превращался в жуткий сгусток темноты. Огни светофоров были затемнены; из-под маскировки пробивались лишь тончайшие крестики света. Машины тоже ездили с затемненными фарами, излучая узенькие сияющие полосочки. Черчиллю следовало бы отдать приказ, чтобы жителей тоже замаскировали, думала Мод, дабы никому не пришлось наблюдать это чудовищное нескончаемое светопреставление. На какое-то время было запрещено даже курение на улицах, и все равно по ночам Лондон источал характерное мглистое мерцание, которое нельзя было не заметить с воздуха, и бомбы продолжали падать, и пострадавшие от авианалетов продолжали поступать в госпиталь, не позволяя медсестрам и врачам сомкнуть глаз.