Я выхожу из фургона. Ноги касаются земли, и я не могу сдвинуться с места.

— Не хочу, чтобы на этом все закончилось, — выпаливаю я.

— Это необязательно, — отвечает он.

— Но ты ужинаешь с мамой и Эбби, а мы весь вечер будем собираться. Утром мы с мамой уедем.

— Сделай кое-что для меня, — говорит он.

Я жду, о чем он попросит.

— Верь в нас.

Я киваю, закусив губу. Потом отступаю назад, закрываю дверь и машу ему рукой. Он уезжает, а я молю:

Пожалуйста, пусть мы еще увидимся.

Глава двадцать четвертая

Рабочие складывают шатер; Луис и Джеремайя помогают. Другие ребята сворачивают иллюминацию и провода. Я помогаю покупателям разобрать оставшиеся елки. Мы продаем их по дешевке: древесину высушат и пустят на дрова. Приезжают ребята из бюро национальных парков, и мы отдаем им оставшиеся елки. Их увезут на фургонах и утопят в близлежащих озерах, где они превратятся в естественный озерный риф.

Весь день я то и дело тереблю цепочку. Мы с родителями заказываем в трейлер китайскую еду, а после ужина кое-кто из ребят возвращается. Каждый год мы разводим на опустевшем базаре огромный костер. Сидим у огня на складных стульях и деревянных скамейках и жарим зефир. Луис передает по кругу крекеры и шоколад, чтобы приготовить самый вкусный в мире зефирно-шоколадный бутерброд[24]. Хизер и Девон тоже здесь и спорят, чем заняться на Новый год. Девон хочет посмотреть футбол, а Хизер — пойти погулять.

Ко мне подсаживается Джеремайя.

— Какая-то ты грустная, Сьерра. Рождество ведь.

— Терпеть не могу послепраздничный отходняк, — признаюсь я. — А в этом году особенно тяжело.

— Из-за Калеба?

— Ага. Из-за этого города. Из-за всего. — Смотрю на лица ребят, сидящих у костра. — В этом году я полюбила это место больше прежнего.

— Можно совет? — спрашивает он.

Я поворачиваюсь к нему.

— Смотря какой.

— Я потерял кучу времени и собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы наверстать упущенное с Калебом. Поэтому вот что я тебе скажу: постарайся не упустить его. Чего бы это ни стоило. Вы так хорошо подходите друг другу.

Я киваю и сглатываю застрявший в горле комок.

— Он мне подходит. Я знаю. Но если рассуждать логически, как я могу…

— Забудь о логике, — прерывает меня он. — Логика не подскажет, чего ты хочешь на самом деле.

— Я знаю. И это не каприз, — я смотрю на огонь, — а нечто большее.

— Значит, тебе повезло. Ведь тот, кто тебе небезразличен, хочет того же, что и ты.

И он похлопывает меня по плечу. А когда я поворачиваюсь к нему, вытягивает руку в сторону темного силуэта Кардиналз-Пик. На вершине поблескивают сотни мерцающих огней.

Я хватаюсь за сердце.

— Это мои деревья?

— Только что зажглись, — отвечает он.

В кармане жужжит телефон. Я смотрю на Джеремайю, но тот лишь пожимает плечами. Достаю телефон и вижу сообщение от Калеба:

Мы с твоей лесной семьей уже скучаем.

Я вскакиваю на ноги.

— Он там, наверху! Я должна его увидеть!

Мама с папой сидят напротив, завернувшись в один плед.

— Можно я?.. Мне нужно… — Я показываю на гору. — Он…

Родители улыбаются, и мама говорит:

— Завтра рано вставать. Не задерживайся.

— И не теряй голову, — добавляет папа. Мы с мамой смеемся.

Я поворачиваюсь к Хизер и Девону. Девон обнял ее, а она прижалась к нему, свернувшись калачиком. Я крепко обнимаю своих друзей на прощание.

Убедившись, что родители не слышат, Хизер шепчет мне на ухо:

— Не замерзните там.

Я подхожу к Джеремайе.

— Отвезешь меня?

— С радостью, — отвечает он.

— Спасибо, — говорю я. — Вот только возьму кое-что.


Дорога до шлагбаума у подножия Кардиналз-Пик кажется невыносимо длинной. Наконец, Джеремайя останавливается на поросшей травой обочине и говорит:

— Дальше сама. Не хочется быть пятым колесом. — Мы смотрим вверх, на гору и мерцающие огоньки. Джеремайя открывает бардачок и дает мне маленький фонарик.

Я обнимаю его.

— Спасибо.

Я включаю фонарик, выхожу из машины и закрываю дверь. Джеремайя дает задний ход. Вскоре свет его фар удаляется, и я остаюсь одна. Только я, тусклый свет фонарика и высоченная гора. Вокруг темно; единственный источник света — мои деревья с разноцветными гирляндами лампочек там, наверху, где меня ждет самый удивительный человек на свете.

Но вот до последнего поворота тропинки остается всего несколько метров. Я преодолела подъем словно на крыльях. Вижу впереди фургон Калеба. Пассажирское окно опущено, и из него тянется длинный провод. Калеб стоит за кустами спиной ко мне, лицом к городу. Гирлянды на деревьях светят ярко; я выключаю фонарик и уверенно иду к нему. Он смотрит на экран телефона: наверное, ждет моего ответа.

— Ты удивительный, — говорю я.

Он с улыбкой оборачивается.

— А как же семейный ужин? — спрашиваю я, пробираясь сквозь кустарник.

— Так мы и ужинали. Но вид у меня, наверное, был совсем несчастный. И Эбби велела прекратить мне мучиться и пойти повидаться с тобой. А я решил сделать так, чтобы ты сама захотела ко мне прийти.

— И тебе это удалось.

Он делает шаг мне навстречу. Разноцветные отблески пляшут на его лице. Мы беремся за руки, встаем ближе друг к другу и целуемся. Один этот поцелуй отметает все мои сомнения. Я этого хочу.

Хочу, чтобы мы были вместе.

Я шепчу ему на ухо:

— У меня тоже кое-что для тебя есть. — И я достаю из заднего кармана сложенный вдвое конверт.

Он берет его, а я свечу фонариком ему на руки. У него дрожат пальцы — то ли от холода, то ли от волнения. Хорошо хоть не одна я нервничаю. Он достает билеты на зимний бал с парой, танцующей внутри снежного шара… Потом смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что мы оба улыбаемся до ушей.

— Калеб, пойдешь со мной на зимний бал? — спрашиваю я.

— С тобой — куда угодно, — отвечает он.

Мы долго стоим, тесно прижавшись и греясь в теплых объятиях друг друга.

— Правда пойдешь? — спрашиваю я.

Он поднимает голову и улыбается.

— А на что еще теперь мне тратить чаевые?

Я смотрю ему в глаза.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. — Это звучит как утверждение, а не вопрос.

Он наклоняется и шепчет:

— Ты знаешь, что я тоже тебя люблю.

Он целует меня в шею и идет к фургону. Я жду. Он сует руку в окно, поворачивает ключ и включает магнитолу. В прохладной ночи звучит песня: «Это самое прекрасное время в году». Я усмехаюсь, а Калеб улыбается.

— Сентиментальная чушь, да? — спрашивает он.

— Ты что, забыл? Сентиментальная чушь — наш семейный бизнес.

Мне видно пламя костра, у которого греются мои родители и самые близкие в мире друзья. Может, они сейчас смотрят на нас? Если так, надеюсь, они улыбаются. И я улыбнусь им в ответ.

— Потанцуешь со мной? — просит Калеб.

Я протягиваю руку.

— Нам нужно тренироваться.

Он берет меня за руку и кружит, а потом мы кружимся вместе. И деревья в разноцветных огнях кружатся на теплом ветру.

Благодарности

Бену Шрэнку, моему издателю

Лауре Реннерт, литературному агенту

за то, что были со мной с первой книги

и оказывали поддержку в минуты,

когда я сомневался в своих силах


Джессике Элмон, редактору.

Когда я сомневался, ты верила в меня;

когда мне казалось, что я закончил,

ты заставляла меня добиваться большего.

«Это похоже на песню Тейлор Свифт»!


Маме, папе и Нейту

(а также моим двоюродным братьям, сестрам, тетям, дядям, бабушкам и дедушкам, соседям и друзьям)

за волшебные праздники в детстве


Люку Гису, Эми Кирли,

Тому Моррису,

Аарону Портеру, Мэтту Уоррену,

Мэри Уэбер, Донне Джо Вуллен

— Моим ангелам-хранителям

Hopper Bros из Вудберна, Орегон

Heritage Plantations из Форест-Гроув, Орегон

Halloway’s Christmas Trees из Нипомо, Калифорния

Thorntons’ Treeland из Ванкувера, Вашингтон


Спасибо владельцам еловых плантаций за обзорные экскурсии и ответы на профессиональные, личные и глупые (но закономерные!) вопросы.