— Тогда привет, Сэл.

— Вы могли бы позвонить мне попозже на неделе, если вас это устраивает.

— А ты постучи карандашиком мне в окошко. Ладно, я понимаю. Поговорим в другой раз.

Луиза бросила трубку.

— Себялюбивая корова, — сообщила она в пустоту и сильно шмыгнула носом.

Луиза подозревала, что, если бы Джон был таким же любящим, как Фергюс, у нее и Салли было бы еще меньше возможностей встречаться фундаментально, и в тех случаях, когда это происходило бы, большую часть времени они тратили бы на удовлетворенные вздохи. А при существующем положении дел, когда бы они ни втиснулись в какой-нибудь бар, чтобы поговорить о Джоне, Салли почему-то смотрела на подругу странным взглядом. Словно считала, будто во всем виновата сама Луиза. Дело тут было не только в Фергюсе, но и в том, что Салли заслуженно пользовалась репутацией преуспевающего и блестящего адвоката. Луиза не могла решить, которая из двух сторон вполне состоявшейся жизни Салли раздражает ее сильнее.

Во всяком случае, сейчас она успокоила себя соображением, что ноги не донесли бы ее в такую даль, как Чансери-Лейн[1]. Быть может, попозже она слегка пройдется по магазинам. Несколько новых вещичек должны показать Эндрю и Джезу, с кем они имеют дело, и завтра она вернется в контору «Зверских весельчаков» в свежем прикиде. Но выйдет она только после того, как еще часок поспит. Луиза забралась на кровать, небрежно провела пятерней по спутанным русым волосам и повалилась на гору пестрых, неудачно подобранных подушек. Повалилась и тотчас уснула, ни на йоту не беспокоясь о том, что храпит как лев.

Уже просыпаясь снова, Луиза увидела перед собой Джона, который, взгромоздившись на письменный стол, тянул руки к грудям Келли. Луиза попыталась проглотить комок в горле, но не смогла, и даже не в состоянии была открыть глаза. Это конечно же сон. Из тех снов, которые показывают нам то, что происходит наяву.

Что касается мужчин, всегда существовало некое случайно оброненное имя, вызывавшее у Луизы нервное сердцебиение и ночной пот. Джон назвал имя Келли. Луиза ни разу ее не видела, но говорила однажды по телефону, когда позвонила Джону на работу. Голос приятный, веселый, живой и запоминающийся. Как утверждал Джон, Келли была «безопасной». Луиза знала, что Джон спит с любой женщиной, которую считает «безопасной», но забывает упомянуть об этом ей. Таков его кодекс. Он был настолько уверен в неуязвимости собственных чувств, что даже не знал о существовании этого кодекса, но Луиза знала. По непонятной причине интуиция подсказывала ей, что в данный момент он вожделеет к чьим-то грудям. И понимала, даже в полубессознательном состоянии, что груди эти не ее.

— Хватит!

Луиза соскочила с кровати и переключала диапазоны радио до тех пор, пока не нашла нечто громкое, неблагозвучное, но энергичное. Настало время перемен. И первый день остатка ее жизни начнется с похода по магазинам. Позже, когда она почувствует себя лучше, необходимо разобраться во всем, что имеет отношение к Джону, разобраться раз и навсегда.


Во «Вспышке», ее любимом магазинчике, где торговали свечами, Луиза поразмышляла насчет ароматических масел. Она слышала, что лавандовое масло отлично успокаивает. И поставила флакончик на место. Лимонное возбуждает, и это вполне подходит к ее наволочке. Коричное хорошо зажечь, когда она будет поедать что-нибудь купленное у Азиза. Эвкалиптовым стоит обрызгать все подушки, чтобы прочистить нос. Негромко напевая, она зажала крохотные бутылочки в ладони и направилась было к кассе. Внезапно остановилась и улыбнулась женщине с удивленным лицом, которая старательно наклеивала ярлычки с ценами на ароматические светильники, выставленные на прилавке. Луиза невольно окинула взглядом свою одежду. Она хотела надеть красновато-коричневый свитер с довольно короткой розовой юбкой, но то и другое, увы, лежало на самом дне в корзине для грязного белья. Пришлось ограничиться длинным кардиганом, который она купила, чтобы носить с брюками. Пальто Луиза расстегнула, — пусть прохладный воздух проникает к разгоряченной коже, но может, это выглядит как-то не так? Да нет, колготки у нее плотные, а сапоги доходят до колен. Вроде бы ничего непристойного, и тем не менее мелкие черты женщины выражали явное неодобрение, даже более того, тревогу. Луиза улыбнулась еще шире, но женщина сердито нахмурилась.

— Что-нибудь не так?

— Не двигайтесь! — выпалила продавщица и выскользнула из-за прилавка.

Луиза послушно застыла на месте.

— Пояс вашего пальто, дорогая. Он зацепился за канделябр. Если вы пошевелите хоть одним мускулом, канделябр грохнется на пол.

— Ох!

— Пояс зацепился очень основательно. Отодвиньтесь чуть-чуть влево.

— Хорошо.

Они улыбнулись друг другу, в то время как продавщица, быстро перебирая пальцами, старалась поправить дело.

— Не выходит, сдвиньтесь в другую сторону.

— Ладно.

— Только помедленней.

Луиза поморщилась от боли, когда верхушка канделябра пришла в соприкосновение с ее головой. Звякнул колокольчик над дверью магазина. Луиза бросила взгляд на фигуру у входа и изогнулась назад, чтобы снять с себя пояс.

— Красивое пальто, — заметила продавщица. — Эти длинные сейчас, кажется, в большой моде.

— Правда?

— О да. Вы, наверное, предполагали надеть что-то под него?

Луиза не без усилия рассмеялась и слегка приподняла кардиган, чтобы показать розовую плиссированную юбку. Глянула вниз и обнаружила, что демонстрирует колготки и белые обтягивающие панталончики под ними покупателю, который терпеливо дожидался у кассы.

— Луиза? — услышала она знакомый брюзгливый голос.

Она посмотрела на говорящего более пристально, в то время как кованый металлический канделябр вернулся на свое место вместе с несколькими прядями ее волос. Она снова поморщилась и уставилась в глаза мужчине, который, облокотившись о прилавок, постукивал по нему пальцами.

— Эндрю? — выдохнула она, как будто здесь еще могло быть сомнение.

Тот в ответ только поднял рыжеватые брови.

— Эндрю, все это не так, как может показаться. Я пришла в магазин купить ароматическое масло. Для моего носа.

Она сморщила этот самый нос, чтобы стало видно, какой он красный. И постаралась снова выжать слезы из глаз. Они слезились от ледяного ноябрьского ветра, когда она шла в магазин. Но разве убедишь этих педерастов? Эндрю не обращал на нее внимания и, когда продавщица рысью вернулась за прилавок, завел с ней разговор об уличных лампионах.

— А ты… что ты здесь делаешь?

Луиза, еле волоча ноги, двинулась к нему. Лицо у нее побагровело, флакончики позвякивали в руке. Эндрю поглядел на нее через плечо без малейшего интереса, и это было ужасно.

— Ведь это ты рекомендовала «Вспышку», не помнишь? Для всех наших потребностей в освещении. Очень досадно, что ты была слишком больна, чтобы приехать сегодня на работу, потому что я как раз собирался просить тебя во второй половине дня отправиться сюда и оформить заказ на все, что нам необходимо для приемов в саду. Понятно, что в твоем истощенном состоянии ты бы с этим не управилась. Или как?

Луиза открыла рот и молила небеса, чтобы ей удалось чихнуть. И чтобы брызги от этого чиха покрыли этого типа с головы до кончиков пальцев на ногах, передали ему ее микробы, и тогда бы он на должный срок заткнулся со своими сарказмами. Но ничего подобного не произошло. И Луиза закрыла рот.

— Ходила за покупками? — спросил он, глядя на хозяйственную сумку возле ее ног.

Луиза задрала свой воспаленный нос как можно выше, решив, что в данном случае бравада — наилучший для нее способ защиты.

— Если тебе, Эндрю, так необходимо знать, я купила себе новый костюм для работы. Я поняла, что это будет выглядеть более профессионально. Я вообще поняла множество вещей, имеющих отношение к моим занятиям на службе. Несмотря на то что я чувствовала себя ужасно, вышла из дома, ощутив потребность, так сказать, перевернуть новую страницу. И если тебе необходимо знать все, то в минуту, когда ты вошел в магазин, я как раз направлялась к прилавку, чтобы расспросить о лампионах, но зацепилась поясом от пальто за канделябр.

Все это, разумеется, не оправдывало демонстрацию панталон, однако сейчас было бы по меньшей мере неуместно входить в такие подробности.

— Как знаешь, Луиза, — скучающим тоном бросил Эндрю через плечо, бегло просмотрел рекламный проспект, врученный ему продавщицей, и сунул его под мышку.

Он повернулся к выходу. На мгновение Луиза подумала, что он так и уйдет, не сказав ей больше ни слова, но Эндрю остановился и окинул ее взглядом с ног до головы, несколько задержавшись на промежутке между нижним краем кардигана и верхним краем сапожек.

Он кивнул продавщице, заверил, что свяжется с ней позже, и покинул магазин. Колокольчик над дверью долго дребезжал ему вслед.

Луиза испустила глубокий вздох:

— Садистская свинья.

— О Господи!

Луиза со стуком поставила флакончики на прилавок.

— Я решила, что эти штучки мне не повредят.

— С вас семь фунтов сорок, дорогая.

— Более того, я возьму и канделябр. Кажется, между нами возникло душевное родство.


Поздним вечером перед Луизой предстал в дверном проеме Гаррис; брови его были угрожающе сдвинуты. Луиза почти ничего не знала о нем, кроме того, что он живет этажом выше прямо над ее квартирой вот уже несколько месяцев и что он актер. Он умудрялся упомянуть о своем успехе в «Катастрофе» каждый раз, как они сталкивались на лестнице. По этой причине Луиза не могла с уверенностью определить, то ли он искренне выражает собственные эмоции, то ли, как говорится, вошел в образ. Однако сегодня вечером он был явно возмущен.

Она сделала удрученное лицо:

— Прошу прощения, Гаррис, это фортепиано?

Надо признать, что он привлекателен. У нее до сих пор как-то не было случая разглядеть его хорошенько. Каждый раз, когда они случайно натыкались друг на друга, он либо вел под руку какую-нибудь женщину, либо спускался вниз, чтобы встретить оную. Несколько недель назад он постучался к ней и попросил одолжить ему пену для ванны, и потом Луиза, сидя вечером на кухне, слушала вскрикивания, всплески и стоны, доносившиеся из ванной комнаты сверху. Она была не настолько наивна, чтобы вообразить, будто Гарриса привел в бравурный экстаз мускусный аромат ночи. Нет, он определенно находился в ванне не один. И не стоило выражать по такому поводу протест. Что поделаешь, если он прекрасно знает, что привлекателен. Об этом просто кричит его манера одеваться. Сегодня на нем отглаженные полотняные брюки и светло-голубая рубашка с расстегнутым воротником. Луиза готова была держать пари, что рубашку он подбирал под цвет своих глаз. Брови, все еще сдвинутые, черные словно гуталин, как и волосы. Она часто думала, не красит ли он их. А может, пользуется тушью для ресниц. Или от природы наделен этими густыми черными ресницами, за которые она могла бы его убить.

Луиза покраснела, вспомнив, как они недавно повстречались в холле и Гаррис со смехом спросил, правда ли, что она играет на своем пианино или просто становится ногами на клавиатуру, чтобы сменить электрическую лампочку.

— Да, это фортепиано, — ответила она сама на свой риторический вопрос. — Слишком громко, я понимаю.

— Нет, Луиза. Есть в Венесуэле маленькая деревенька, в которой не слышат вас. Они сообщили мне об этом по электронной почте и просят вас петь погромче.

— И вам это не нравится? — спросила Луиза, широко раскрыв глаза.

— Я полагаю, невозможно играть на пианино и не петь.

Он согнул руки, и Луиза втайне залюбовалась его мускулами. Не слишком выпуклые. Более крупные, чем у Джона. Любопытно, обладает ли он еще кое-чем, более крупным, чем у Джона. Она откашлялась.

— Без ансамбля это плохо получилось бы. Припев очень нудный.

— Он нудный во всех случаях, — терпеливо пояснил Гаррис. — Вы играли «Я выброшу тебя из головы…» шесть раз. Я знаю точно. Я посчитал.

Луиза тяжело вздохнула, плюнув на то, что Гаррис может это заметить. У нее потекло из носа и, не удержавшись, она чихнула прямо на Гарриса. Схватив бумажный носовой платок, она уткнулась в него лицом.

— Поняли, в чем дело? — сдавленным голосом проговорила она. — Я больна. Уши у меня тоже заложены. Я не могу определить, с какой громкостью играю.

Некоторое время Гаррис смотрел на нее очень внимательно, как бы оценивая ее состояние. Луиза съежилась под этим взглядом. Она не позаботилась переодеться, когда пришла домой, и короткая розовая юбочка все еще пряталась где-то под длинным кардиганом. Гаррис, казалось, только что это заметил и несколько оживился. Он слегка переместился в дверном проеме, разглядывая ноги Луизы под другим углом, а когда снова поднял на свою соседку глаза, в них промелькнула смешливая искорка.