— Спасибо за то, что поехала со мной, — сказал падре.

По дороге домой они о чем-то беседовали, а чаще молчали. Она гадала, когда муж заговорит о посещении церкви, если вспомнит о ней вообще.

— Там любили тебя, Энтони. И любят до сих пор.

— Я никогда не сомневался, что так и было. А я любил себя. В этом-то все и дело.

— Ты серьезно думаешь, что, служа в этой церкви, все делал лишь в угоду собственному самолюбию? Что ты не испытывал родства с другими и — может быть, может быть — с чем-то высшим?

— Я вообще ни о чем не думаю, — ответил он. — Кроме того, что уже поздно. День был трудный.

— И такой же трудной будет ночь в постели?

Энтони крепче прижал ее к себе.

— Да.

У Кэрол чуть не остановилось сердце. Перед ней стоял совсем другой человек — человек, которого перестали терзать воспоминания о былых ошибках. Мужчина, смело смотрящий в будущее. А судя по изумрудинкам, сверкавшим в его глазах, это будущее было неотделимо от некой Кэрол Уилфред-Хэкворт.

— Я люблю твои волосы. — Он потянулся и расстегнул скреплявшую локоны широкую позолоченную заколку. — Пусть живут по своей воле. Как и одна моя знакомая женщина.

Кэрол овладело нетерпение. Не в силах дождаться того, что будет дальше, она обвила руками его талию.

— А что еще ты любишь?

— Твои глаза. Они составлены из разноцветных кусочков неба и меняют цвет в зависимости от настроения. Когда ты сердишься, лазурь затмевают грозовые тучи с молниями.

— Поэт…

— И твою кожу. — Он покрыл поцелуями ее шею. — У нее оттенок молочного шоколада, и вкус такой же: горьковато-сладкий…

Она вытянула шею, давая простор его губам.

— Еще…

— О, я и не думал останавливаться. — Он подкрепил слова, подхватив жену на руки.

Энтони целовал ее, неся в спальню. Замерев в его объятиях, Кэрол не ощущала собственного веса. Она не могла дождаться начала новой главы их супружеской жизни и теперь была уверена, в первый раз абсолютно уверена, что супруг хочет ее. Не потому что она соблазняла или обольщала его. Но потому что он был мужчиной, желавшим женщину, на которой был женат.

Он помог ей раздеться, мучительно медленно снимая с ее трепещущего тела один предмет одежды за другим. Кэрол отвечала ему тем же, ее движения были еще более медленными и обольстительными, и, когда они наконец раздели друг друга, их тела горели желанием.

Кэрол могла убедиться в силе его желания. Энтони был полон гордой, уверенной в себе мужественности. Она видела его таким и раньше, но в какой-то миг это желание исчезало. Однако теперь казалось, что он верил в их общее будущее. Сегодня вечером он верил в себя.

Они упали на кровать. Их ноги переплетались, руки сталкивались, торопясь ласкать. Энтони целовал любимое тело так, словно каждый поцелуй был открытием. Она обвила ногами бедра супруга, а он притянул ее к себе на грудь. Супруга глядела в его глаза, зная, что перед ней мужчина, в существование которого она не верила, мужчина, которого перестала искать еще до того, как в ней возникла надежда разбудить в нем Адама.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Такого, каким ты был, какой есть и каким будешь. Всего Энтони Хэкворта — целиком.

Он закрыл глаза, но не от счастья, а от смущения, словно дар ее любви был неизмеримо больше того, чего он заслуживал.

— Люби меня, Энтони, — сказала она, тоже закрывая глаза. — Дай мне стать твоей любовницей.

Кэрол слегка отодвинулась и ощутила, как в нее вошла твердая, горячая и пульсирующая плоть. Наслаждение пронзило ее. Это ощущение было похоже на сон. Но это была явь, сладкая явь, в которой им так долго природа отказывала.

— О да, — прошептала она. — О да, милый.

Они двигались медленно, упиваясь ощущением слияния. Все его тело напряглось, словно слишком острое блаженство не давало ему пошевелиться.

И вдруг это чувство исчезло. У них обоих.

Сначала она растерялась. Они же справились, одержали победу. Они соединились и стали одним целым. Женщина еще двигалась, но не чувствовала ответа. Его тело больше не отзывалось. Она подняла веки и увидела, что он тоже открыл глаза. И вместо веры в себя, веры в будущее в этих глазах был холод, превративший их в лед.

Кэрол не могла сказать ему, что все в порядке. Какой там порядок… Она оскорбила бы его своей снисходительностью, если бы сделала вид, что ничего не случилось. Просто лежала у него на груди, но руки супруга больше не обнимали ее.

Наконец она легла рядом.

— На этот раз нам придется поговорить, — сказала Кэрол.

Он подумал о том, сколько боли может выдержать человек, через какие унижения должен пройти мужчина, чтобы узнать о себе правду.

— О чем?

— Что происходит у тебя в голове, Энтони? Какое воспоминание, какие мысли становятся между нами?

— Если бы я знал, неужели не справился бы с этим.

— Сегодня мы сильно продвинулись вперед.

— Как будто это имеет какое-то значение! Секс — это не восхождение на Эверест. Тут никто не станет хлопать тебе за каждую сотню ярдов подъема по отвесному склону.

— Может, и нет, но это дает мне надежду, что в конце концов мы доберемся до вершины.

Энтони уставился в потолок. Он ни в чем не был уверен, но в этот последний невыносимый миг все стало предельно ясно.

— Ничего не получится, Кэрол. Я не хочу больше мучить тебя. Брачные клятвы здесь ни при чем. Ты вышла замуж не для того, чтобы хранить мне верность до смертного часа, а чтобы я мог помочь тебе в трудную минуту. Эта минута кончилась. Теперь ты в безопасности. Никто не будет преследовать тебя. Кентавр в тюрьме.

— Значит, я не могу быть рядом, чтобы помочь тебе в твою трудную минуту?

— Эта трудная минута продлится всю жизнь.

— Смешно… Все изменится. Сегодня было намного лучше.

— Лучше? — Энтони сел и уставился на нее. Он не мог смириться с тем, что любимая женщина лежит рядом, теплая, желанная и совершенно недостижимая. — Ты имеешь в виду эту жалкую пародию? Ты знаешь, как я мучаюсь при каждой неудаче?

— Знаю. Милый, я знаю, что это должно быть ужасно. Наверно, все внутри разрывается от обиды. Но ты не потерпел неудачу, ты только не добился большего…

— Я обманул тебя! — Он встал и потянулся за одеждой, лежавшей рядом с кроватью. Руки тряслись так, что не могли подобрать ее с полу.

— Нет, ты…

— Я привык к разочарованию. Я долго живу с ним. Но с тобой я жить не могу и знаю, что буду обманывать твои ожидания каждый раз, когда попытаюсь любить. Ты живая, чувственная женщина, которой нужен мужчина, способный сдержать обещание!

— Ты говоришь так, будто я ищу себе платного партнера для танцев…

— Тебе нужен мужчина, а не евнух! Я не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как ты тратишь жизнь на того, кто не может дать тебе ни секса, ни детей…

— Но ты можешь. Всему свое время.

На миг, на один-единственный миг ему страстно захотелось поверить ей. Но тут в его сознание бесцеремонно вторглась действительность. Он стоял рядом с самой желанной женщиной, которую когда-либо знал, и был не в состоянии овладеть ею. Даже сейчас, когда их совместная жизнь подходила к концу, его тело не соглашалось с тем, что приказывал мозг.

Энтони яростно обернулся.

— Это время не наступит никогда! Я надеялся, что сегодня получится. Казалось, что сегодня мои демоны решили отдохнуть. Но этого не случилось. Ни на секунду. И лучше не будет. Я не могу измениться! Тебе пора подумать о будущем. — Супруг отвернулся, уставившись в стену. — Но не связывай его со мной. Потому что меня там не будет.

— Значит, ты заботишься только обо мне? Раз уж ты стал таким благородным, то будь им до конца. Ты привык заботиться обо мне?

— Это не имеет значения.

— Имеет, и еще какое!

— Привык. Привык настолько, чтобы дать тебе свободу.

Она села и завернулась в простыню.

— И что это значит?

— Это значит, что тебе пора подумать о переезде.

Кэрол уставилась на него.

— О переезде?

— И скором, дорогая. Мы морочим друг другу голову и все глубже увязаем в том, что причиняет боль нам обоим. Пора выбираться, пока не дошло до беды. Ты говорила, что старую квартиру почти отремонтировали. Поговори с хозяином дома и скажи ему, что после Рождества вернешься.

— Поняла. — Она отвела глаза и прижала к груди прохладную простыню. Стена, в которую смотрела Кэрол, была бледно-желтой; в один из уик-эндов они сами выкрасили ее. Почему-то раздражал шум сновавших внизу машин. За окном шел мокрый снег. Ее беспокоило многое, но все это было такими пустяками…

— Прости, — сказал он. Слова с трудом сходили с языка. — Я не желал тебе зла.

— Энтони, ты никогда никому не желал зла. И женился на Клементине, тоже не желая ей зла. Похоже, ты всегда все делаешь по шаблону, верно?

Ответа не последовало. Муж исчез в гостиной. Судя по раздававшимся оттуда звукам, он одевался. Затем Кэрол услышала, как хлопнула входная дверь.

Она задумалась. Почему Энтони решил дать ей подождать до окончания каникул? Сделал подарок на Рождество? Позволил провести еще несколько недель рядом с человеком, на любовь которого она претендовала? Еще несколько недель, чтобы заставить его поверить, что они вместе смогут справиться с его бедой?

Ей не нужны были эти недели. Женщина глядела в стену, понимая, что больше не сможет оставаться в этой квартире. Она думала о том, куда переехать на то время, пока не закончится ремонт. Многие люди были бы рады приютить ее. Даже соседка Долли, несмотря на крохотную комнатку, в которой они жили с крохой Люси. Огаста и Роберт тоже были бы счастливы. Она перебрала дюжину других знакомых и отвергла их. Все было не то.

Ни одного места, где она могла бы чувствовать себя как дома.

Волоча за собой простыню, она прошла в гостиную. Как и думала, супруг ушел.

Кэрол нашла записную книжку и полистала страницы. В первый раз за годы, прошедшие со времени клятвы не уезжать из Кейвтауна, ей казалось, что нет сил больше здесь оставаться.

Она набрала номер Огасты, обменялась с ней парой слов, а затем позвонила матери в Денвер.

Глава 14

После ясной недели на сочельник пошел легкий снежок. Он тихонько похрустывал под ногами прохожих, торопившихся домой встречать праздник. Белые хлопья падали на Альбион-парк, и на фоне сугробов ярче сверкали рождественские лампочки, развешанные городской службой благоустройства. Снег падал на тротуар у церкви Двенадцати апостолов, падал на паперти всех городских церквей и постепенно превращался в слякоть под подошвами участников шествия, со свечками в руках двигавшихся к отелю «Альбион».

Энтони вывел безмолвную процессию из своего скромного храма. За ним по двое в ряд двигались его прихожане. Их было намного больше тридцати, считавшихся официальными членами общины. Тут было несколько мужчин, помогавших ему ремонтировать здание. Других привела сюда облетевшая город новость о предстоящем событии.

Рекламная кампания была проведена великолепно. С помощью связей в приходе Изумрудной долины и людей, которых Энтони узнал за годы службы в тамошнем храме, призыв распространился по всей округе. Когда же к шествию согласились присоединиться и другие церкви, в Кейвтауне и предместьях не осталось ни одного человека, который был бы к нему равнодушным.

В процессии участвовали и представители общины Долины. Джереми Милфорд и его семья собирались подойти позже, после окончания службы в собственной церкви. И все же около двух дюжин тамошних прихожан приехали, чтобы поддержать Хэкворта.

На подступах к отелю процессии свеченосцев сливались. Кое-кто шел больше мили, вновь зажигая свечи, потушенные снегопадом. Некоторые процессии были совсем коротенькими, но та, которая приближалась сейчас к отелю, растянулась на целый квартал.

Колонна Энтони двигалась медленно. Им предстояло слиться с остальными у заброшенного склада позади отеля в семь тридцать. Время было выбрано так, чтобы не помешать службам разных церквей. Оно приходилось между традиционным временем ранней вечерни и всеношной.

Они остановились у перекрестка, где падре впервые столкнулся с Кэрол. На противоположной стороне улицы выстроилась колонна из Грейфолдских камней, которую возглавлял отставной священник, живший в новостройке вместе с дочерью и ее семьей. Он был другом Глории Макуэн, а сейчас стал другом Энтони. Он был стар, а старикам в новостройке приходилось особенно трудно. Они становились легкой добычей молодых вооруженных бандитов. Но когда ему рассказали о том, что планируется на сочельник, преподобный Эмерли Симпсон, высохший и согбенный, обошел все квартиры в микрорайоне, вербуя собственных добровольцев.