Даниэла Стил - Воспоминания

– Помни, дитя мое, что бы ни случилось, не в твоей власти изменить прошлое. Прими то, что есть, и надейся на лучшее.

Слезы наполнили огромные зеленые глаза Сирины, сверкавшие ярче изумрудов. Юная девушка стояла перед старой монахиней, разрываемая противоречивыми чувствами признательности и ужаса, скорби и сожаления.

– Вы были так добры ко мне все эти годы, матушка. Благодарю вас.

Сирина порывисто обняла монахиню. Прозвучал корабельный гудок, на этот раз пронзительнее прежнего, и мать Констанция покинула каюту. Ее последние слова были:

– Храни тебя Бог.

Это было девять дней назад. Воспоминания о матери Констанции все еще всплывали в памяти, когда Сирина наблюдала, как наступает рассвет. Она с изумлением смотрела на розовато-серое небо, а поезд продолжал мчаться мимо полей, не обрабатывавшихся уже несколько лет. На них виднелись воронки от бомб. У Сирины сжималось сердце от боли за свою страну, за тех людей, что были вынуждены переносить лишения и страдания, пока сама она жила в Америке в полной безопасности. Сирина чувствовала себя так, словно была чем-то обязана всем им, словно должна отдать им часть себя, часть своего сердца, своей жизни. В то время как она вкусно ела и сладко спала на берегу Гудзона, итальянцы страдали, боролись и умирали… Сердце Сирины бешено колотилось под стук колес мчавшегося вперед поезда. Она смотрела на восходящее солнце, золотившее раннее утреннее небо. Наконец-то она была дома…

Полчаса спустя поезд прибыл на вокзал Санта-Лючия. Медленно, почти не дыша, Сирина вышла из поезда, пропустив вперед старых женщин, детей, беззубых стариков и солдат. Девушка стояла на перроне вокзала, который можно было сравнить с черным ходом в Венецию, припоминая знакомую картину, которую она наблюдала дважды в год, когда ребенком вместе с родителями возвращалась из Рима. Но теперь родителей нет, да и она вернулась сюда отнюдь не с каникул. Перед ней лежал новый мир и новая жизнь. Сирина неторопливо вышла на привокзальную площадь, окунувшись в яркий солнечный свет, заливавший старинные здания и отражавшийся в воде канала. Несколько гондол покачивались у причала, целый флот лодок виднелся на водной глади у пирса. Гондольеры зычно зазывали пассажиров. С ее появлением все пришло в сумасшедшее движение. Сирина впервые за последние годы счастливо улыбнулась.

Ничто как будто не изменилось, и в то же время все стало другим. Война закончилась, огненный смерч пронесся над страной. Сирина, как и многие итальянцы, потеряла всех своих близких. Сияющая золотом Венеция уже не раз была свидетельницей подобных трагедий и опять выстояла. Господи! Какое счастье вернуться на родину и жить жизнью своей страны!

– Синьорина! – прокричал гондольер, с восхищением глядя на длинные стройные ноги девушки. – Синьорина!

– Да… гондолу, будьте добры.

– К вашим услугам. – Гондольер низко поклонился и помог ей устроиться. Сирина назвала адрес и откинулась на спинку сиденья. Искусно управляя своим судном, гондольер повел его в потоке гондол и лодок, скользивших по Большому каналу.

Гондольер уверенно вел гондолу по Большому каналу. Сирина погрузилась в нахлынувшие воспоминания: воспоминания, которых она страшилась целых четыре года… Залитая солнечным светом фигура Духа-Хранителя на здании таможни, казалось, проводила ее взглядом, когда они проплыли мимо. Гондола покачивалась в знакомом до боли ритме. Сирина помнила его с детства и любила. Не изменившиеся за многие столетия достопримечательности Венеции выплывали буквально повсюду. От их поразительной красоты перехватывало дыхание. Вот Золотой собор во всем своем великолепии, а вот собор Писарро… Внезапно выплыл мост ди Реальто. Они проплыли под ним, продвигаясь дальше по Большому каналу мимо многочисленных дворцов: Гримани, Пападополи, Пизани, Мосениго, Контарини, Грацци, Резонико – мимо самых знаменитых и красивых дворцов Венеции, пока, наконец, неторопливо не проплыли под Академическим мостом, затем мимо дворца Садов Франчетти и дворца Дарио, потом справа показалось стройное здание церкви Санта-Марии делла Салюте. Проскользнув перед дворцом Дожей и колокольней, гондола неожиданно оказалась перед собором Сан-Марко. Гондольер приостановил гондолу, и Сирина насладилась открывшимся ей прекрасным зрелищем, почти лишившим ее дара речи. Она чувствовала то, что, должно быть, чувствовали во все времена венецианцы, возвращавшиеся домой из долгих морских странствий, возвращавшиеся, чтобы с наслаждением вновь открыть то, что оставили дома.

– Прекрасно, а, синьорина?

Гондольер с гордостью посмотрел на собор Сан-Марко, затем перевел взгляд на девушку. Сирина молча кивнула. Как странно вернуться после стольких лет отсутствия и увидеть, что ничто не изменилось. Весь мир оказался перевернутым вверх дном, но война не коснулась Венеции. Бомбы падали поблизости, но по какой-то счастливой случайности сама Венеция не пострадала. Гондола проплыла под мостом ди Палья, затем под мостом ди Соспири и мостом Вздохов, а потом свернула в сеть более мелких каналов, минуя менее известные дворцы и старинные статуи, венчающие величественные фасады. Повсюду виднелись красивые здания и площади, привлекавшие в Венецию людей на протяжении тысячи лет.

Однако Сирина уже не восхищалась творениями архитектуры. С того момента как они свернули в сеть маленьких каналов, лицо ее сделалось напряженным, брови нахмурились при виде знакомых берегов, проплывавших мимо. Гондола приближалась к концу пути, и теперь до ответа на мучившие Сирину вопросы осталось совсем немного.

Гондольер повернулся к девушке, желая уточнить адрес, но, заметив выражение ее лица, удержался от вопроса. Он все понял. Уже многие вот так же возвращались домой. Главным образом солдаты. Некоторые возвращались после плена, разыскивая своих матерей, возлюбленных, жен. Ему хотелось узнать, кого надеется отыскать эта юная красавица и где она была. Но кого бы девушка ни искала, ему хотелось, чтобы она нашла. До родного дворца осталось всего несколько сотен футов, Сирина уже видела его. Она видела шторы на окнах, ставни на некоторых из них, узкий канал, ведущий к каменным ступеням, поднимающимся к железной площадке причала. Когда гондола приблизилась к зданию, Сирина встала.

– Хотите, я позвоню?

На дверях висел большой старомодный колокольчик и молоток, но Сирина поспешно покачала головой. Гондольер подал руку и помог ей сойти на причал. Она взглянула на темные окна, пытаясь отгадать, какую историю они приготовили для нее.

Сирина решительно и резко дернула цепь колокольчика, закрыла глаза и стала ждать, вспоминая о прошлом, когда вот так же ее рука касалась этого колокольчика… ждала, считая мгновения, пока появится одно из знакомых лиц, за ним ее бабушка, улыбающаяся, жаждущая обнять свою Сирину, подняться вместе с ней по ступенькам в главную залу, стены которой увешаны коврами, картинами… Маленькие миниатюрные бронзовые фигурки лошадей Сан-Марко, стоящие на верхней площадке лестницы…

Но на этот раз ответом была тишина, нарушаемая лишь плеском воды у причала. Сирина поняла: ответа не будет.

– Никого нет, синьорина? – поинтересовался гондольер. Вопрос был совершенно напрасным. Нет, разумеется, никого не было дома, дворец пустовал уже несколько лет. На мгновение взгляд Сирины остановился на дверном молотке: может, испробовать и его, чтобы вызвать кого-нибудь из глубин здания, заставить их распахнуть двери, заставить часы идти назад?..

– Эй!.. Эй! – раздался вдруг раздраженный окрик сзади. Повернувшись, Сирина увидела торговца зеленью, проплывавшего на лодке мимо и с подозрением смотревшего на нее.

– Разве не видно, что никого нет?

– Вы не знаете, где хозяева? – спросила Сирина, вновь испытывая наслаждение от звука родной речи. Казалось, она никогда не уезжала отсюда. Словно и не было четырех лет, проведенных в Америке.

Торговец зеленью пожал плечами:

– Кто знает? – Затем философски добавил: – Война… множество людей сменили местожительство.

– Вы не знаете, что стало с женщиной, которая жила в этом доме?

В голосе девушки послышалось отчаяние. Гондольер внимательно посмотрел ей в лицо.

– Дом продан, синьорина, – неожиданно сказал почтальон, медленно проплывавший мимо.

– Кому? Когда? – с трудом выговорила Сирина. Продан? Дом продан? Она предположить такого не могла. Но почему бабушка решила продать дом? Осталась без денег? Подобная мысль никогда прежде не приходила Сирине в голову.

– Дом продали еще в прошлом году, когда шла война. Его купил кто-то из Милана. Новые хозяева сказали, что, когда война закончится, они отойдут отдел и переедут в Венецию… Отремонтируют дом… – Почтальон пожал плечами.

– Отремонтируют дом?.. – растерянно переспросила Сирина.

Что, черт подери, он имел в виду? Что они имели в виду? Отремонтировать бронзу? Бесценные антикварные мраморные полы? Безупречные сады, разбитые за домом? Что они собирались отремонтировать?

Почтальон приблизил гондолу к причалу и взглянул ей в лицо.

– Она была вашей знакомой… та старая дама?

Сирина кивнула, не желая больше ничего добавлять.

– Знаете, она умерла. Два года назад. Весной… – печально проговорил почтальон, не отрывая взгляда от прекрасного лица девушки.

– От чего?

Сирина почувствовала внезапную слабость. Ей показалось, что она теряет сознание. Надежды ее оказались напрасны… Бабушки больше нет.

– Знаете, ведь она была очень старой, синьорина. Ей было почти девяносто.

Сирина рассеянно покачала головой и тихо проговорила:

– Нет, весной ей исполнилось восемьдесят.

– А… – Почтальон сочувственно смотрел на Сирину. – Из Рима приезжал ее сын, но он пробыл всего два дня. Все вещи, как я узнал позже, он отослал в Рим. Всё, все ее вещи. И почти сразу же выставил дом на продажу. Однако прошел почти год прежде чем его купили.

«Итак, опять Серджио, – подумала Сирина, стоя перед родным домом, – Серджио… Он все отослал в Рим».

– А ее письма? – Голос Сирины прозвучал раздраженно, боль утраты была нестерпима. – Куда попадали отправляемые ей письма? Их тоже переправляли ему?

Почтальон кивнул:

– Кроме писем, адресованных слугам. Их он приказал отсылать обратно.

Значит, Серджио получил все ее письма. Почему же он ей ничего не сообщил? Почему никто ничего не написал ей? Больше двух лет она сходила с ума, ждала, надеялась, мучаясь вопросами, и никто не мог ей ответить. Этот мерзавец Серджио должен был написать ей!

– Синьорина? – Почтальон и гондольер ждали. – С вами все в порядке?

Сирина едва заметно кивнула:

– Да… Спасибо… Я только…

Она попыталась объяснить, но не выдержала и разрыдалась. Мужчины сочувственно вздохнули.

– Прошу прощения, синьорина.

Сирина молча кивнула. Почтальон двинулся дальше. Остался один гондольер.

Бросив прощальный взгляд на ворота, девушка в последний раз прикоснулась пальцами к колокольчику, словно дотрагиваясь до частицы своего осязаемого прошлого. Затем повернулась и медленно подошла к гондоле, чувствуя себя так, словно какая-то очень важная часть ее души умерла. Итак, Серджио наконец получил то, чего так страстно хотел, – титул. Сирина ненавидела его. Ей хотелось, чтобы этот титул принес ему несчастье, чтобы Серджио умер более ужасной смертью, чем ее отец, чтобы…

– Синьорина? – Гондольер видел, как ее лицо исказилось от гнева и страдания. Ему хотелось узнать, какая мука терзает душу этой юной девушки. – Куда прикажете вас доставить?

Сирина размышляла несколько мгновений, не зная, что ответить. Направиться сразу на вокзал? Нет, она пока не готова. Пока еще рано. Сначала предстояло еще кое-что сделать. Она медленно повернулась к гондольеру, отчетливо вспоминая небольшую церквушку. Надежды мало, но, может быть, кто-то знает еще что-нибудь.

– Отвезите меня, пожалуйста, в церковь Марии Чудотворицы.

Гондольер протянул руку, чтобы помочь девушке спуститься в гондолу, и легонько оттолкнулся от причала, в то время как Сирина не спускала глаз с фасада дома, который навсегда останется в ее памяти, но которого ей больше никогда не увидеть. Это будет ее последним путешествием в Венецию. Ей незачем больше возвращаться сюда.

Церковь Марии Чудотворицы осталась прежней – почти полностью скрыта высокими стенами и поразительно проста по архитектуре. Лишь тем, кто входил внутрь, церковь Марии Чудотворицы показывала свои чудеса: мраморные стены, панно, удивительные статуи поражали своей красотой. Сирина несколько мгновений постояла молча, ощущая присутствие бабушки, как это случалось всегда, когда они вместе ходили на воскресную мессу. Затем медленно направилась к алтарю, опустилась перед ним на колени, отчаянно стараясь не думать о том, что теперь делать, куда идти…

Боль потери была невыносимой. Две горькие слезинки скатились по щекам к точеному подбородку. Собрав последние силы. Сирина поднялась и прошла в комнатку в дальней части церкви, надеясь отыскать там священника. Войдя, она увидела пожилого священника, сидящего на простом стуле и читающего обернутый кожей молитвенник.