Бриттани Черри - Воздух, которым он дышит

– Молодец, ты Олимпийский бог! – крикнула она. Я никогда не видел, чтобы кого-то так радовали вещи, которые я считал откровенно противными.

– Ладно, пойдем, – сказала она, шагая в сторону моего дома.

– Идем? Куда идем?

– Хм, к дому моего босса. Там я смогу по-взрослому поджечь это дерьмо и смотреть, как оно горит.

– Я думал, ты пошутила.

Она закатила глаза.

– Тристан, я шучу про размеры члена, а не про бросание дерьма на веранду моего босса.

– Но почему я должен участвовать в этом? А разве мы немного не… староваты для выходок такого рода?

– Да! – она закричала, и голос ее дрожал. – Да, это абсолютно не по возрасту для меня бросать дерьмо на крыльцо моего босса. И да, это совершенно незрело для меня, думать, что мне будет легче, но если я этого не сделаю, я буду злиться и грустить. А я не могу грустить, потому что это значит, что он побеждает. Это означает, что когда он позвонил мне сегодня вечером и сказал, что возвращается к своей бывшей жене, я поняла, что он всегда имел верх надо мной. А я думала, это была я. Это значит, что этот мудак позволил мне любить его и доверять ему только для того, чтобы вырвать мне сердце. Я не влюбилась! Мне не больно! – Слезы наполнили ее глаза, и она старалась не моргать, потому что они бы покатились по щекам. Слезы были для нее своего рода слабостью, и я могу сказать, что последнее, что хотела бы чувствовать Фэй, была слабость. – Но сейчас все, что я чувствую, это ломка. Я буквально ощущаю, как каждый дюйм меня разваливается, а я даже не могу пойти к моей лучшей подруге с этим, потому что она потеряла мужа и, б…ь, это был дерьмовый год для нее. Я не пришла бы и к тебе, потому что, оказывается, твой год был даже еще дерьмовее, но я не знаю, что делать! Я, б…ь, убита горем. Я имею в виду – зачем он это делает?! Зачем люди влюбляются, если это огорчает их. Что есть шанс чувствовать себя вот такими? Что за х…я творится с людьми?! ЛЮДИ – ГРЕБАНЫЕ БОЛЬНЫЕ ИЗВРАЩЕНЦЫ! Я, знаешь ли, поняла, что такое, когда чувствуешь себя хорошо. Влюбляешься, становишься счастливой. – Она дрожала, слезы лились быстрее, дыхание сбивалось. – Но когда этот волшебный ковер вырывается из-под тебя, он забирает все счастье и добрые чувства с собой. А твое сердце? Оно просто ломается. Оно ломается и не примиряется. Оно разлетается на миллион осколков, оставляя холод и пустоту, ты смотришь на осколки, потому что вся твоя свободная воля, здравый смысл, все, что когда-то было в вашей жизни, – их больше нет. Ты сдался этому дерьму под названием любовь и теперь просто уничтожен.

Я быстро обнял ее. Она рыдала в мое плечо, но я держал ее крепко. Мы стояли на углу улицы некоторое время; пока она плакала, я оперся подбородком о ее голову.

– Я думаю, Зевс накакал в моем дворе сегодня, и я уверен, что забыл убрать.

Она отстранилась и подняла бровь.

– Действительно?

Я кивнул.

Мы обыскали весь двор и добавили хорошую порцию в мешок, прежде чем она вскочила в мою машину и я отвез ее к дому Мэтти.

– Это будет здорово, – сказала она, потирая руки. – Ладно, ты не глуши мотор, я положу эту чертовщину, подожгу его и постучу в дверь, затем прибегу обратно и мы уберемся.

– Идеально.

Она поспешила прочь, сделала именно так, как сказала, и, прыгнув в машину, захихикала, как пятилетняя.

– Хм. Фэй?

– Да? – Она засмеялась, оборачиваясь на свою пакость.

– Мне кажется, деревянное крыльцо горит.

Она пристально взглянула в окно. Крыльцо Мэтти занималось огнем.

– Точно! – Она бросилась открывать свою дверь, чтобы потушить его, но я остановил ее.

– Нет. Если он увидит тебя, он тебя уволит.

Она замолчала.

– Черт! Дерьмо! Дерьмо!

Я задавался вопросом, сколько раз она еще могла бы это повторить, прежде чем это превратится в скороговорку.

– Сползи ниже на сиденье, если он случайно видит нас. Я вернусь.

Поспешно выскочив из машины, я помчался к крыльцу. Я уставился на огонь и прочел короткую молитву, прежде чем начал топтать огонь и мешок с говном, в котором очень скоро, к сожалению, у меня были все ноги.

– Какого черта ты делаешь? – спросил Мэтти, открывая дверь и глядя на меня. Запах какашек моментально ударил ему в нос, и он зажал его рукой. – Это что, собачье дерьмо?!

Мое сознание опустело. Я не знал, что сказать и как объяснить, почему мои ноги в настоящее время покрыты дерьмом моей собаки.

Итак… Я запаниковал.

– Я городской мудак! Я случайно разбросал дерьмо вокруг, потому что я городской мудак! Так что… пошел ты!

Он уставился на меня.

Я уставился на него.

Он поднял бровь.

Я поднял бровь.

Он пригрозил вызвать полицию.

Я побежал к машине и рванул с места.

– Святое дерьмо, – говорила Фэй, рыдая, но на этот раз это были слезы веселья. – Это было потрясающе. Ты буквально влез в собачьи какашки, чтобы выполнить мою работу.

– Я знаю. Я сожалею об этом.

Она засмеялась, я подъехал к дому и припарковал машину.

– Он на самом деле не любил меня, не так ли? Я имею в виду, что он говорил, что да, но только в те моменты, когда хотел секса. И он рассказывал, что расстался со своей женой в три часа утра, когда просил приехать к нему.

– Похоже, он мудак, Фэй.

Она кивнула.

– Меня привлекают именно такие парни. Мне просто интересно, что было бы, если бы я нашла того, кто полюбит меня так же, как и я его. Знаешь, вроде такого человека, который смотрит на тебя и улыбается, потому что чувствует себя так же, как и ты.

– И зачем ты спишь с этими парнями, если ты знаешь, что они дебилы?

– Потому что я надеюсь, что однажды они влюбятся в меня.

– Я думаю, ты можешь почувствовать любовь и в одежде.

– Это все долбаные мечты. – Она нервно рассмеялась, ее глаза наполнились неуверенностью. – Но я завязала с этим дерьмом – любовью. Выбросила белый флаг.

– Она того стоит, Фэй. – Я посмотрел в ее глаза, красные от слез. – Разбитое сердце стоит тех немногих моментов счастья, и куски разбитого сердца можно сложить обратно. Я имею в виду, останутся трещины и шрамы, а вспоминая о прошлом, ты не должен жалеть. Это просто напоминание, что ты выжил. Что горение – это твое перерождение.

– Ты переродился?

Я бросил взгляд на дом Элизабет, прежде чем ответить Фэй:

– Я работаю над этим.

Она поблагодарила, затем вылезла из машины, чтобы перебраться в свою.

– Тристан? – крикнула она, потирая пальцем нос.

– Да?

– Сегодня я была довольно легкомысленна и разбита, но ты справился, как чемпион, как папочка моих детских шалостей. Чарли повезло, что ты был его отцом.

Я улыбнулся. Она понятия не имела, как много это для меня значило.

– Ах да! – воскликнула она. – И я сожалею, что назвала тебя мудаком.

– Ты не назвала меня мудаком.

Она кивнула:

– Поверь. Я это сделала. Еще одна вещь, как благодарность… – Она поспешно подошла к спальному окну Элизабет и постучала в него. Когда Элизабет открыла, я не смог сдержать улыбки. Она всегда такая красивая. Всегда.

– Эй, Лиз? – сказала Фэй, глядя на свою лучшую подругу.

– Да?

– Подари этому парню минет в качестве благодарности от меня. – Она улыбнулась, потянулась и поцеловала Элизабет в щеку. – Споки, детка. – С этими словами Фэй поспешила прочь, и при этом казалась гораздо счастливее, чем когда плакала. Иногда разбитому сердцу нужен мешок с говном и немного огня.

Элизабет вылезла из своего окна и подошла ко мне, я обнял ее.

– Ты сделал что-то хорошее для моей подруги сегодня вечером? – спросила она.

– Думаю, да.

– Спасибо. – Она притянула меня ближе и положила голову на грудь. – Детка?

– Да?

– Что это за запах?

– Поверь… – Я посмотрел вниз на свои носки, которые когда-то были белые, а теперь коричневые. – Ты не захочешь знать.

– Ну не стой и не пялься. Разве ты не рада меня видеть? – улыбнулась мама, появившаяся на крыльце с чемоданом в руке.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я в замешательстве. Я взглянула в сторону БМВ перед домом, недоумевая, в чем теперь приняла участие моя мама. Или, скорее, в ком.

– Что? Твоя мама не может просто приехать? Ты не отвечала на звонки, и я скучала по моей дочери и внучке. Это что, преступление? Ты даже не хочешь позволить мне обнять тебя и сказать «здравствуй»! – бушевала она.

Я наклонилась, чтобы обнять ее.

– Я просто не ожидала тебя увидеть. Извини, что не позвонила, я была занята.

Ее глаза сузились.

– У тебя на лбу кровь?

Я провела по лбу и пожала плечами:

– Кетчуп.

– Почему кетчуп на лбу?

– Я хочу съесть ТВОЙ МООООЗГ! – зарычал Тристан, ковыляя мимо фойе, гоняясь за Эммой, как зомби-маньяк, со спагетти в руках, а кетчуп капал с его лица.

Мама склонила голову и взглядом проводила Тристана.

– Я полагаю, этим вы и были заняты.

– Это не то, что ты думаешь, – начала я, но Эмма перебила меня.

– Бабушка! – закричала она, подбегая к двери и прыгая в мамины руки.

– Моя маленькая девочка, – ответила мама, хватая Эмму в объятия и получая в дополнение кетчуп. – Только посмотрите, кто тут грязный с головы до ног.

– Мама, Клещ и я играли в зомби и вампиров!

– Клещ? – Мама повернулась ко мне и подняла бровь. – Вы позволили человеку по имени Клещ посещать ваш дом?

– Ты серьезно решила судить мужчин, которых я впускаю к себе? Ты забыла некоторых посетителей твоего?

Она иронично улыбнулась:

– Туше!

– Тристан, – позвала я.

Он провел пальцами по заляпанным кетчупом волосам.

– Да? – Он улыбнулся поворачиваясь, чтобы посмотреть на маму.

– Это моя мать, Ханна. Мама, это мой сосед, Тристан.

Его взгляд встретился с моим, и я заметила, как на долю секунды уголки его губ опустились, будто он разочарован моими словами. Но через мгновение он снова улыбался, пожимая маме руку.

– Приятно познакомиться, Ханна. Я много слышал о вас.

– Забавно, – кивнула мама. – Потому что я не слышала о тебе ни слова.

Тишина.

Неловкое молчание.

– Мне присоединиться к вашему неловкому молчанию или подождать в машине? – пошутил мужчина, поднявшись по ступеням крыльца со своим чемоданом. Он был в очках, в горчичной рубашке на кнопках, заправленной в темные джинсы. У мамы, должно быть, новый сдвиг на ботанов.

Не удивлюсь, если он окажется волшебником.

Тишина.

Чрезвычайно неловкое молчание.

Мужчина откашлялся и протянул руку Тристану, наверное, потому, что не заметил в нем такого сильного замешательства, в котором пребывала я.

– Я Майк.

– Приятно познакомиться, Майк, – ответил Тристан.

– Что случилось с Ричардом? – прошептала я в сторону мамы.

– Это не сработало, – ответила она.

Шок.

– Итак, мы с Майком надеемся, что сможем остаться на ночь здесь. Я имею в виду, что мы могли бы снять номер в отеле, но… я подумала, было бы неплохо для нас всех вместе поужинать и потусить.

– Мама, сегодня мой день рождения. Эмма идет к Кэти и Линкольну на ночь, – нахмурилась я. – Ты должна была позвонить.

– Ты не отвечала, – ее щеки покраснели, она шевелила пальцами, словно была смущена. – Ты не ответила, Лиз.

Я еще никогда не чувствовала себя такой паршивой дочерью.

– Мы можем приготовить ужин, хотя… я могу приготовить твое любимое блюдо, если хочешь. Ты могла бы посмотреть за Эммой. Я могу позвонить и отменить планы с Кэти.

Ее щеки порозовели, и улыбка стала натянутой.

– Это было бы чудесно! Клещ… э… Тристан, вы должны присоединиться к нам за ужином. – Она оглядела его с выражением разочарования. – Хотя для начала вам стоит принять душ.

– Ты все еще делаешь лучшую курицу под пармезаном, которую я когда-либо ела, Лиз, – похвалила меня мама, когда мы все сидели вокруг обеденного стола.

– Она не врет, это потрясающе, – согласился Майк. Я ответила ему натянутой улыбкой и поблагодарила их обоих. Майк казался хорошим, вернее, хорошим по сравнению с последним из той череды, которую я наблюдала у мамы. Время от времени он тянулся через стол и держал мамину руку, это фактически заставляло меня жалеть парня. Он смотрел на нее с таким обожанием. Но я была уверена, когда именно мама причинит ему боль – всего лишь вопрос времени.

– Майк, чем вы занимаетесь? – спросил Тристан.

– О, я стоматолог. Я принимаю семейный бизнес, потому что мой отец через год выходит на пенсию.

Ну, естественно. У мамы талант выбирать мужчин по большому кошельку.

– Это здорово, – ответил Тристан. Все продолжили общаться, но я перестала слушать, мои глаза были прикованы к Майку, который гладил мамины руки. Почему она не чувствует себя виноватой от того, что использует мужчин? Как же это не доходит до нее?