Глава 27

На рассвете Джинни проснулась в полной решимости во что бы то ни стало побывать на вечере у Харрингтонов. Птицы приветствовали новый день восторженным хором, и она босиком сбежала вниз, на утреннюю росу, слегка дрожа от предрассветной прохлады. Осенний туман поднимался над ручьем и топями, но ничто пока не напоминало, что близится конец теплым октябрьским дням. Красный шар солнца, появившийся на небосклоне, обещал ясный день.

Она накормила кур, напоила лошадей и отвела их пощипать травку. В отсутствие Лиззи ей пришлось еще и доить двух коров, но ни одно из этих занятий не казалось сегодня слишком тяжелым, и она весело напевала, втаскивая медную лохань в кухню и наполняя ее кипятком из котла, висевшего над огнем. Прежде чем принять ванну, она сходила к колодцу за холодной водой и, согнувшись под тяжестью ведра, наполнила котел и снова повесила его над огнем.

Сверху не доносилось ни звука; Гилл все еще крепко спал, и Джинни, сняв рубашку, погрузилась в воду, окунувшись, чтобы намочить волосы. Сегодня, впервые с тех пор, как она покинула Алекса в Престоне, Джинни собиралась надеть бирюзовое платье со стеганой нижней юбкой из тафты, которое сама сшила в прошлом месяце. В волосах у нее будут черепаховые гребни, на ногах — прюнелевые туфли с розочками.

Скрип лестничных ступенек оборвал эти приятные мысли, и она, интуитивно пытаясь защититься, резко села в воде, подтянув колени и прикрыв грудь руками. Гилл вошел в кухню, болезненно моргая, и тут вдруг заметил Джинни, ее мокрые волосы, кремовую кожу обнаженных плеч.

— Так-так, — медленно проговорил он, пересекая комнату и подходя к ней. — И для кого это, жена, ты прихорашиваешься?

— Я просто принимала ванну, давно уже нужно было, — сказала Джинни, пытаясь скрыть дрожь в голосе, когда Гилл присел рядом. — Если ты хочешь, на огне греется вода. Я сейчас…

— Почему такое волнение? — спросил он, разводя ее руки. — Твой муж хочет посмотреть на тебя. — Разве это не мое право?

Джинни почувствовала, как ее охватывает дрожь отвращения. В этот момент его рука обхватила одну грудь, и она подумала, что сейчас закричит, но тут его рот прижался к ее губам, заглушив все звуки. Никогда раньше он не целовал ее, не рассматривал ее тело. Его интересовал только сам процесс совокупления, но каждый раз у него ничего не получалось, и тогда на нее обрушивался град оскорблений. Сейчас она хотела увернуться, но он схватил ее за волосы и удержал, грубо и неумело просунув язык ей в рот. Пальцами он больно мял ее соски, но она чувствовала, что он не стремится причинить ей боль, — просто он не думал о ней, как и всегда.

— Нет… пожалуйста, — услышала она свою мольбу и тут же поняла, что это было ошибкой с ее стороны.

Гилл отстранился; лицо его потемнело.

— В чем дело? Разве ты не этим занимаешься с любовниками? Ты откажешь своему мужу в том, что свободно получают другие?

— Гилл, не надо так говорить, — взмолилась она с отчаянием. — Просто ты застал меня врасплох, и сейчас еще раннее утро, но… но мы должны поторопиться, чтобы приехать к Харрингтонам пораньше. — Она слушала свой лепет и презирала себя, но если он собирался настаивать на близости, здесь и сейчас, она не представляла, как сможет молча снести это.

— Еще есть время, — сказал он, поднимая ее из воды. — Вытрись и иди наверх. Я так хочу.

Она не могла отказать ему, это сделало бы отношения между ними совершенно невыносимыми. Она не должна допустить, чтобы он, ревниво обвиняя ее в удовлетворении своих нужд на стороне, получил бы еще одно оружие. Джинни знала, что он сам не верит в эти обвинения и, оскорбляя ее, просто хочет причинить ей боль, но ему недолго было и поверить. Поэтому она лежала, словно каменная, а спиртное и болезнь снова сделали свое дело, и Гилл, как и всегда, остался неудовлетворенным и злым, твердя, что во всем виновата она, потому что холодна как лед и способна погасить пыл любого мужчины.

Они все-таки отправились к Харринггонам, хотя Гилл намеренно медлил со сборами, зная, что Джинни очень хотелось приехать пораньше и помочь Сюзанне. Не будь его настроение таким безобразным, она бы убедила Гилла, что ей лучше уехать пораньше в каноэ, а ему — позже на лодке или верхом. Но, по правде говоря, она начинала слегка побаиваться его, чувствуя, что алкоголь и болезнь уже разъедают нравственные устои, которые всегда сдерживали его, как бы капризен и раздражителен он ни был.

Когда они добрались до Харрингтонов, Роберт холодно приветствовал их и повел Гилла в дом, а Джинни отправилась на поиски Сюзанны, поэтому пропустила встречу Александра Маршалла и Гилла Кортни.

Алекс увидел довольно худого человека среднего роста с бледными голубыми глазами и пергаментным цветом лица, свидетельствовавшим о нездоровье. Он был одет пышно и тщательно, как и подобает джентльмену-землевладельцу. На нем был камзол серо-сизого цвета с мягким круглым воротником, серые шелковые чулки и накидка с рукавами. Пышный плюмаж красовался на шляпе в форме сомбреро. Руки были мягкими и белыми, и Алекс подумал о загорелых, с короткими ногтями, умелых руках Джинни, которые брались за любую работу, какой бы трудной или недостойной она ни казалась.

Гилл увидел высокого, широкоплечего мужчину с ясными зеленовато-карими глазами, которые изучали его так пристально, что это нервировало его. От него веяло уверенностью в себе, привычкой командовать. Он был одет аккуратно, но явно без дани моде или положению — в простой камзол и бриджи. Он был без шляпы и гордо держал голову с коротко подстриженными волосами. Речь его текла гладко и мягко, но за этой мягкостью чувствовался металл, от которого Гиллу стало не по себе. Это вызвало у него раздражение, и с чувством облегчения он принял от Роберта стакан с персиковым бренди.

Возбужденные крики детей за окном возвестили о прибытии новых гостей, и Роберт, сопровождая своего почетного гостя, направился вниз встречать их. Все утро к пристани подходили лодки с приглашенными. Некоторые приехали верхом, но это были ближайшие соседи, жившие вблизи вьючных троп. Слуги сновали среди гостей, собравшихся в саду над рекой, разнося подносы с закусками. Сам банкет был назначен на два часа. Группа музыкантов настраивала скрипки, готовясь к танцам, которые должны были начаться после обеда.

Джинни настояла, чтобы Сюзанна отправилась к гостям, а сама осталась на кухне, руководя последними приготовлениями. Джинни была более чем счастлива оставаться в тени; пока она не могла спокойно думать о перспективе увидеть любовника и мужа рядом. Контраст между ними будет, как удар молота, и по какой-то необъяснимой причине ее гордость взбунтовалась при мысли о презрении в глазах Алекса, когда он увидит ее мужа, причем в самом его худшем виде. Но она не могла уклониться от своих обязанностей, когда гости расселись под деревьями и Джинни позвали за стол Харрингтонов, усадив ее рядом с мужем и напротив генерала Маршалла.

Алекс, видя напряженность в серых глазах, которые она едва подняла, пробормотав приветствие, постарался сделать беседу как можно более общей и легкой, чтобы на ее необычную молчаливость не обратили внимания. Гилл, однако, заметил и громко спросил, не проглотила ли она язык. Сюзанна тут же засуетилась, пытаясь выяснить, хорошо ли Джинни себя чувствует, не слишком ли ей жарко на солнце, не болит ли у нее голова, что было бы неудивительно, учитывая, что Джинни сделала всю тяжелую работу, пока она сама веселилась.

— Прошу, Сюзанна, не надо. Я чувствую себя прекрасно. — Словно подчеркивая это, она положила в рот устрицу, но тут же сильно закашлялась, привлекая к себе всеобщее внимание, отчего еще больше залилась румянцем.

Алексу было так жалко Джинни, что до боли хотелось подхватить ее и унести в тишину. Вместо этого он потянулся через стол и наполнил ее бокал водой из кувшина, оказав услугу, которую ее муж подчеркнуто проигнорировал. Она поблагодарила его несмелой улыбкой, а он бросил на нее суровый взгляд, в котором совершенно не было сочувствия. Напротив, он будто приказывал ей взять себя в руки. Джинни с благодарностью откликнулась на этот взгляд, осознав, что она чуть было не раскисла, тем самым рискуя снова привлечь к себе ненужное внимание. Она отпила большой глоток воды, и кашель утих, потом пошутила насчет своего неумеренного аппетита, который выставил ее в неприглядном свете, — и неловкий момент был преодолен. Снова началась общая беседа, Джинни тоже приняла в ней участие, несколько увлекшись кларетом, который лился рекой. Это помогло немного отогнать целый рой неприятных мыслей, что вполне стоило тех последствий из-за неумеренности в вине, которые она почувствует на следующий день.

Она, безусловно, не была одинока в своем увлечении кларетом, и если ее глаза слишком блестели, смех звучал громче, походка стала слегка неуверенной, никто не обращал на это внимания, поскольку все остальные были в таком же состоянии. За исключением Алекса, который не мог на нее насмотреться и только надеялся, что никто не заметит этого. Когда начались танцы, он воспользовался совершенно обоснованным предлогом, чтобы побыть рядом с ней.

— Не хотелось говорить тебе это, дорогая, но мне кажется, что на сегодня ты уже достаточно выпила кларета. Пообещай, что больше не будешь. А то не сможешь управлять каноэ.

— Ну, тогда я поплыву, — фыркнула Джинни. — Это моментально протрезвит меня.

— Если бы мы были одни, я бы тебя протрезвил, — сказал он с некоторым раздражением, отступая от нее, когда она перешла к следующему партнеру.

— Надо же, генерал, для солдата вы очень искусный танцор, — хихикнула молодая женщина, появившаяся перед ним, и он вспомнил, что у него есть и другие обязанности, кроме любования Вирджинией Кортни.

— Вы льстите мне, мадам, — сказал он, беря ее за руку, когда она кружилась в танце. — А вот музыканты играют прекрасно, с вдохновением.

— Да, у нас танцы — одно из любимых развлечений. Вы, надеюсь, не против?

— Вовсе нет, — сказал он несколько рассеянно.

— Насколько нам известно, на родине сейчас это не одобряется.

— Да, некоторыми. — Когда она двинулась дальше, Алекс воспользовался возможностью и покинул круг.

— Как вам наши развлечения, Алекс? Наверняка кажутся несколько простоватыми для лондонца, но мы очень стараемся, — спросил Гилл Кортни.

Алекс поспешил его заверить, что развлечения вовсе не простоватые.

— Да полно вам, генерал, — упрекнул его Гилл, приподняв голову от кружки. Речь его была немного путаной. — Нет необходимости быть столь сладкоречивым. Мы, видите ли, прекрасно знаем свои недостатки.

Джинни, запыхавшаяся после танца, появилась как раз в этот момент и услышала последнее замечание мужа. Она увидела, как на щеке Алекса дернулся мускул, и, не раздумывая, ринулась в бой.

— Едва ли это учтиво, Гилл. Я уверена, что генерал действительно так думает.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы вы меня отчитывали, мадам, — заявил Гилл, испепеляя ее взглядом. — Я уже раньше говорил вам: попридержите ваш язык.

Алекс побелел, а Джинни вспыхнула.

— Полно вам, — поспешно вмешался Роберт. — Никаких ссор между мужем и женой. Сегодня праздник Я уверен, что Гилл никого не хотел обидеть.

— А я нахожу его поведение оскорбительным, — очень тихо сказала Джинни и, повернувшись, направилась через толпу гостей к дому.

Гилл разразился грубыми ругательствами и, пошатываясь, встал со скамейки. Роберт положил ему руку на плечо и надавил, пытаясь посадить его.

— Полегче, кузен. Я не допущу конфликтов у себя в доме. Если хочешь выяснять отношения с женой, делай это дома.

Алекс пробормотал что-то неразборчивое и решительно зашагал прочь, всем своим видом выражая отвращение. Как посмел этот пропойца разговаривать с Джинни в подобной манере, особенно на людях! И, разумеется, она не смогла смолчать. Это было не в ее характере, уж ему-то самому это было хорошо известно. Но Алекс тоже почувствовал ослабление у Гилла тех нравственных устоев, которые ранее заставляли его придерживаться приличий, и он был абсолютно уверен, что Джинни поступает опрометчиво, провоцируя мужа подобным образом. А он сам, черт побери, ничего не может сделать.

Он увидел ее сидящей под деревьями с дамами, занимавшимися рукоделием. Компания показалась ему относительно безопасной, пока он не заметил Гилла, направившегося к ней.

— Мы едем домой, — сказал Гилл жене без каких-либо объяснений.

— Праздник только начался, — возразила Джинни тихим голосом. — С нашей стороны было бы невежливо уехать так рано.

— Сколько раз мне повторять, чтобы ты не смела указывать мне, как себя вести? — взбешенно воскликнул Гилл. — Я говорю, что мы едем домой, и этого тебе должно быть достаточно. Или твои хорошие манеры на мужа не распространяются? — Губы его скривились в презрительной ухмылке. Джинни охватил такой гнев, что она почувствовала: вот-вот потеряет контроль над собой; но потом увидела Алекса, который стоял рядом и все слышал. Его глаза предостерегали ее, сам он явно расстроился от бессилия изменить что-нибудь. Она прикусила губу, положила шитье и встала.