Она видела его почти каждый день, и они уже хорошо знали друг друга. Она знала многое о его четырех годах службы в армии, о девушке, предавшей его, пока он служил в армии, о том, как он потом легкомысленно обращался с женщинами. Чарли, как сама Линн и как многие другие, потерял из-за войны четыре года своей жизни. Он никогда не говорил об этом в открытую, но однажды в баре «Фокс и Кабс» кто-то упомянул Ататюрка, и внезапно Чарли мрачно сказал:

— Вы мне ничего не говорите о турках! Я с ними достаточно сталкивался, когда служил на Галлипольском полуострове!

В этот момент лицо его было ужасно жестоким.

Но Чарли легко приходил в себя, он был настоящим оптимистом и сохранил свою молодцеватость, хотя многое претерпел во время войны. В тридцать пять он оставался молодым парнем, полным энергии и жажды жизни. В его компании Линн тоже молодела.

Линн всегда начинала улыбаться, и у нее сладко замирало сердце, когда видела, как он вел какой-нибудь рычащий старый трактор по запутанным тропинкам, пренебрегая сиденьем и энергично всматриваясь поверх живой изгороди, чтобы увидеть, что происходит на полях. Чарли водил с щегольством, «стоя в стремени», как выразился Роберт: кепка сдвинута набок, за пояс всегда засунут разводной ключ, а из кармашка комбинезона торчит пачка сигарет.

— Как ты много куришь за день! — как-то сказала она ему.

— Ты это не одобряешь? — спросил Чарли.

— Не в этом дело. Мой отец курит, и я привыкла к его трубке. Я только подумала о тратах.

— Сигареты не такие дорогие, но если хочешь, я брошу курить.

— Ты действительно так сделаешь? — удивленно спросила его Линн.

— Да, если тебе это действительно неприятно.

Линн была поражена. Она посмотрела на него, но потом покачала головой.

— Я не стану просить тебя об этом. Я не та женщина, чтобы ставить тебе какие-нибудь условия.

Чарли расслабился и улыбнулся.

— Господи! У меня отлегло от сердца! — сказал он. — Мне показалось, что ты попросишь меня об этом!

— Что? Ты просто хвастался! Ты никогда не собирался бросать?

— Разве? Я и сам не знаю!

У Чарли хитро блестели глаза.

— Я могу сказать только одно — я очень рад, что ты не стала меня испытывать!

Линн обычно делала покупки по пятницам, когда она ходила в Херрик Сент-Джон. Она запасалась продуктами на неделю.

Однажды Линн, вернувшись дождливым днем в октябре домой, была удивлена, застав отца дома.

— Меня уволили, — мрачно сказал он. — Сейчас такие дожди, что нельзя пахать, и мистер Лон отказал мне от места.

— Боже мой! Это все же случилось!

Линн поставила корзинки на стол и наклонилась над ними, пытаясь расслабить затекшие руки.

— На сколько времени он тебя отстранил от работы? Мистер Лон сказал тебе что-нибудь об этом?

— Он за мной пришлет, когда я ему понадоблюсь! Один Бог знает, когда это случится!

— Но он хотя бы не выгоняет нас из дома?

— Нет, но мы теперь должны платить ему аренду.

— Сколько?

— Два шиллинга в неделю!

— Ну, все не так страшно! — ответила Линн и пошла повесить на крючок пальто и шляпку.

— Мы сможем ему столько платить.

— Да, наверно, мы сможем… Если только мы останемся здесь! — сказал отец.

— Что ты хочешь сказать? — спросила его Линн. Она замерла в ожидании его ответа. — Почему же мы не останемся здесь?

— Потому что нам лучше поехать куда-нибудь и найти место, где у меня будет работа.

— Ты серьезно говоришь это? — воскликнула Линн. — Мы снова начнем путешествовать, переезжать с места на место и втроем будем жить, как цыгане?

Линн стояла перед ним, упершись руками в бедра. Она вылила на него все свое возмущение и гнев.

— Ты хотя бы имеешь представление, сколько раз мы переезжали за последние шесть лет? Всего получилось тринадцать раз! Да, ты можешь удивляться, но это правда! Тринадцать раз мы переезжали, взад и вперед, Роберт и я, и если ты думаешь, что я сделаю это еще раз…

— Я не виноват, что нам приходилось переезжать. Мне надо было ехать туда, где есть работа.

— Сейчас на фермах вообще нет работы! Тебе придется проснуться и принять этот факт! Ты имеешь право получать теперь пенсию. Пора тебе расстаться со своей глупой гордостью и подать иск, как все остальные люди.

— Боже Всемогущий! Шесть шиллингов в неделю! Хотелось бы мне знать, какой толк от этих денег!

— Я работаю, поэтому нам хватит денег, чтобы прожить. Сейчас многие люди уходят на пенсию. Ты заслужил свой отдых, тем более что у тебя больная нога.

— Больная нога или нет, но я могу еще работать, и, если постараться, всегда можно найти работу!

— Может, стоит оставить работу для более молодых людей? Для тех, кому нужно обеспечивать жен и малых детей! Ты не обязан больше работать и можешь освободить им место.

— Ты хочешь сказать, что моя песенка спета?

— Я хочу сказать только одно, что не желаю покидать это место и снова шататься по свету, как мы это делали раньше!

В комнате воцарилась тишина. Джек сидел с каменным лицом, и дым из трубки клубился вокруг него, прилипая клочками к усам и бороде. Линн, продолжая дрожать после своей вспышки, повернулась к корзинам на столе и начала разбирать свои покупки — чай, сахар, спички, лярд. Она проверяла все по списку. Потом она посмотрела на отца и попыталась говорить с ним нормальным тоном.

— Я рада, что сварила варенье из терна. В лавке оно уже подорожало на полпенса. Вот тебе шнурки. Я купила тебе кожаные, правильно? Я попросила миссис Беннет выбрать покрепче. Да, чуть не забыла! Я спросила ее о вельветовых штанах, и у нее нашелся твой размер за двенадцать шиллингов и шесть пенсов. Я попросила отложить их для меня.

Джек вынул трубку изо рта и сильнее примял табак в чашечке трубки.

— Ты не хочешь уезжать отсюда из-за Чарли Траскотта?

— Я хочу жить на одном месте. Вот и все! Мне кажется, что это вполне достаточный довод.

— Ты собираешься за него замуж?

— Господи, ты прямо как Роберт! — воскликнула она, заставляя себя отвечать весело. — Вы оба не даете мне покоя.

Она снова наклонилась над корзинкой и вытащила оттуда свечки, изюм и рис.

— Чарли еще не сделал мне предложения, — заметила она очень сдержанным тоном.

— Если он сделает тебе предложение, что ты ему ответишь?

— Я буду думать об этом, когда наступит время. Если оно вообще наступит!

Джек встал и, хромая, пошел к двери. Он снял с вешалки шапку и надел ее на голову.

— Ты уходишь? — спросила Линк. — Я собиралась заварить чай.

— Не беспокойся обо мне! — ответил отец и вышел на улицу, где моросил дождь.

Он прошел по дороге совсем немного, когда подъехал Чарли в фургоне Клю Вильсона.

— А я собирался заехать к вам.

— Но только не ко мне, я в этом уверен. — Джек ткнул пальцем в сторону дома. — Линн только что вернулась из магазина. Я уверен, что ты сам знаешь к ней дорогу.

— Что-то стряслось? — спросил Чарли.

— Да! — ответил Джек. — Подорожало варенье!


— Я только что повстречал твоего отца. Мне кажется, что он в плохом настроении.

— Это потому, что его отстранили от работы.

— Ну, конечно, мне нужно было догадаться самому, — сказал он, наблюдая, как Линн готовила чай. — Джек не единственный, в это время года многие остаются без работы.

— Я знаю это, как и отец. Однако он говорит, что нам нужно уезжать отсюда!

Линн поставила на стол чайник и села напротив Чарли.

— Мы даже поругались из-за этого. Я сказала ему, что больше не стану переезжать.

Она палила чай в две кружки и подала одну из них Чарли.

— Мы только хорошо устроились здесь. Это так много требует.

Чарли видел, как она была расстроена, и подумал, что пришел как раз вовремя.

— Я только вернулся из Херрик Грина. Там сдастся дом. Это очень приятное место, прямо у прудов, у поворота на Раерли. Дом только нужно немного покрасить и переклеить обои. А так он в порядке.

Он остановился и внимательно посмотрел на Линн, пытаясь перехватить ее взгляд.

— Он как раз подойдет нам… тебе и мне, отцу и Робу… Что ты скажешь по поводу того, чтобы переехать туда? Для тебя это не будет слишком далеко? Ты не побоишься этого переезда?

Линн уже почти не могла сдерживать слезы, в ее горле застрял комок, когда она попыталась ему ответить.

— Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать? — спросил ее Чарли. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь?

Линн отыскала носовой платок и пыталась вытереть слезы с глаз.

— Знаю ли я это?

— Прошло почти двенадцать лет с тех пор, как моя девушка предала меня и вышла замуж за другого человека, — сказал Чарли. — Двенадцать лет — это долгий срок, и все эти годы я никогда не думал о браке.

Он посмотрел на Линн, и в глазах у него мелькнула неуверенность. Потом он снова заговорил, но смущенно и отрывисто посмеиваясь, как будто он смеялся над собой.

— Теперь появилась ты и все переменилось! Теперь я мечтаю об этом все время!

Он перегнулся через стол и протянул к ней руки с немой просьбой. В ответ Линн вложила свои руки в его, и Чарли крепко сжал их своими твердыми теплыми руками; казалось, что он никогда не выпустит их.

— Я для тебя сделаю все что угодно! Ты мне веришь?

Прильнув к нему, Линн кивнула головой, и когда у нее из глаз ручьем полились слезы, она не в силах была сдержать их. Они падали мелкими каплями, дрожали и блестели у нее на щеках, а потом скатывались на платье.

— Ты меня не спрашиваешь, что я для тебя сделаю?

— Если ты выйдешь за меня замуж, — сказал Чарли, — мне больше ничего не нужно.

Он вдруг нахмурился и заволновался.

— Но я еще не знаю, что скажет на это твой отец…

— Отцу придется успокоиться, — спокойно и уверенно заметила Линн. — Я уверена, что он так и сделает, когда узнает, как важен для меня этот брак.

Она мягко отняла у него свои руки и начала искать платок, упавший на колени. Линн вытерла слезы с щек и глаз и посмотрела на Чарли из-под влажных ресниц.

— Расскажи мне о доме, — попросила она, — в котором мы станем жить в Херрик Коммонс.


К тому времени, когда они в ноябре поженились, их новый дом уже освободился, и они договорились, что отец и Роберт переедут туда, пока молодожены будут в свадебном путешествии. Было куплено много разных нужных вещей, включая новую двуспальную кровать. У Джека теперь полно свободного времени, и он должен был начать ремонт в доме.

Фред Оукс настоял, чтобы свадебный завтрак прошел в «Фокс и Кабс», и именно оттуда Линн и Чарли отбыли в свадебное путешествие. Клю одолжил им свой фургон, и они днем отправились из Херрик Кросса, еще не зная, куда поедут. Они ничего заранее не планировали, а просто поехали по дороге на запад. И вскоре зеленые холмы, которые они обычно видели далеко на горизонте, оказались рядом с дорогой.

Они чувствовали, что путешествовать на машине подобным образом — большое приключение, но в то же время были совершенно спокойны, потому что теперь они соединились друг с другом навсегда, и неизвестность была им не страшна. Они сидели рядышком в маленьком теплом фургоне, и с каждой пройденной милей их близость росла, так что обещания, данные сегодня утром в церкви, уже глубоко утвердились в их сознании. Они утвердились в их плоти и крови, их подтверждало каждое мимолетное прикосновение, взгляды, которыми обменивались Линн и Чарли, и каждое слово, с которым они обращались друг к другу.

Знакомые холмы остались позади. Вместо них возникали неизвестные холмы и горы, которые круто вздымались по обе стороны дороги и плотно смыкались позади. Тяжелые, моросящие облака висели на вершинах гор и скатывались вдоль серо-зеленых склонов. В три часа разразился дождь. Он шел косыми струями, которые сбивал в сторону порывистый ветер. На этих дорогах не было машин, и часто они видели только одно живое существо — овцу или корову с вьющейся шерстью, которые паслись у подножья гор. Линн и Чарли чувствовали, что им принадлежит мир, и они проносились по нему миля за милей, сидя в маленьком, тесном и уютном фургоне, в то время как снаружи лил дождь. От дождя пейзаж посвежел, и через полуоткрытое окно до них доносился душистый запах горного дерна.

— Ты только подумай! — сказал Чарли. — Ни одна душа не знает, где мы!

— Да, — сказала Линн, — даже мы сами не знаем!

— Ты что, волнуешься? — спросил Чарли.

— Нет, но мне хотелось бы знать, где мы заночуем?

Она пыталась что-нибудь разглядеть сквозь мутные окна, но видела только холмы и дождь, а впереди петляла мокрая дорога.

— Прошло столько времени с тех пор, как мы проехали через деревню, не говоря уже о городе, — сказала она. — Мне кажется, что мы просто потерялись.