Я лишь киваю.

— Довольно мило. — Он делает несколько шагов навстречу мне и облокачивается о прилавок. — Я рад, что ты оказалась здесь – я не был уверен, работаешь ли ты по вечерам в пятницу.

— Обычно не работаю. Но мои родители пошли на вечеринку в городе. — Больше я не знаю, что сказать, поэтому тоже подхожу к прилавку и повторяю его позу.

— Знаешь, я хотел извиниться. Мне не следовало быть таким грубым.

— Все нормально.

— Нет, не нормально. Мне было очень приятно, что ты пришла. — Выражение его лица мягкое, голос добрый, а следы раздражения бесследно исчезли из глаз.

— Лучше было бы, если бы я просто позвонила, вместо того, чтобы приходить.

— Нет, это мне не следовало уходить из парка тем вечером. Но я не помнил о том, что ты была там, пока ты не рассказала. — Он внимательно смотрит на меня, словно пытаясь оценить, что я по поводу всего этого думаю, и понять в каком ключе дальше продолжать беседу.

— Что бы ни случилось, спасибо, что помогла мне. И жаль, что не сказал тебе этого раньше.

— Всегда, пожалуйста.

Он смотрит мне прямо в глаза и еще шире улыбается.

— Могу я как-то загладить свою вину?

— Загладить вину?

— Как насчет чашечки кофе?

— Кофе?

— Ну да. Если только, — обводит глазами пустой магазин, — ты не занята.

Чувствую, что морщу лоб.

— Ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь для того, чтобы пить кофе?

Он пожимает плечами. Кивает.

— На самом деле оно даже помогает избавиться от мигрени. Ну же! Соглашайся! Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя после того, как выставил из своего дома.

Он стоит и ждет от меня ответа, я вспоминаю слова, которые Эмма сказала мне сегодня в Пончике. «Просто скажи это», настаивала она. «Тебе ведь нравится этот парень, так ведь?” Хоть и нельзя сказать, что я хорошо его узнала, но, пожалуй, это так.

— Хорошо. Пошли. — Может быть, пока мы пьем кофе, мне удастся узнать его лучше. Может быть, я даже смогу получить ответы на вопросы, которых становится все больше.

Прохожусь по магазину, выключаю повсюду свет, меняю вывеску на «Закрыто». Пока закрываю дверь, Беннетт снимает с моего плеча рюкзак и перекидывает через свое.

◄►◄►◄►

Мы медленно в полном молчании идем до конца квартала. Слышу шум, доносящий из кофейни, и чем ближе мы подходим, он становится все громче, в морозном воздухе проплывает аромат, превращается в облачко и исчезает где-то вверху. Мы входим, когда как раз уходит небольшая компания людей, и, лавируя между переполненными столиками, занимаем диван из мягкого бархата в углу.

— Чего бы ты хотела?

— Кучу объяснений, — я тянусь, чтобы достать бумажник из рюкзака, — и латте, пожалуйста.

— Понял. — Беннетт слегка дотрагивается до моей руки, тихо ругаю себя – опять это прикосновение вызвало дрожь во всем теле. Он поднимается и спустя несколько минут возвращается с двумя стеклянными бокалами, наполненными латте с горячей молочной пеной.

Он ставит их на столик и занимает свое место на диване. Выжидающе смотрю на него.

— Для серьезного разговора не помешали бы бисквиты, — говорит он. Позволяю себе ему улыбнуться.

Он несколько раз обмакивает печенье в свою кружку с кофе и начинает его жевать. Ловлю себя на мысли, что просто сижу, уставившись на него, приходится перенести свое внимание на кружку. Кофе теплый и нежный.

— Ну и? С чего мне начать? — Он продолжает макать печенье в кофе, но теперь уже смотрит на меня.

— Наверное, начать нужно с воскресного вечера. С парка? Должен признаться, мои воспоминания в некоторых местах весьма туманны, но я, кажется, уже говорил тебе про мигрень?

Чувствую, как мое лицо смягчается, мне очень любопытно, я киваю в ответ.

— Если честно, то даже не понимаю, что произошло. Я бродил по городу и вдруг почувствовал надвигающуюся головную боль. Но прежде, чем я успел сообразить, что происходит, она уже накрыла меня… — он снова откусывает печенье и делает глоток кофе прежде, чем продолжить. — В любом случае, совершенно не представляю, сколько времени я просидел в том парке, когда ты нашла меня. Все, что я отчетливо помню, это как пытался попасть домой.

— Я могла тебе помочь. Почему ты просто не дождался меня? Я бы проводила тебя. — Уставившись в свою кружку, делаю очередной глоток. А когда поднимаю глаза, вижу, что он все еще смотрит на меня.

— Я ушел, как только смог идти. — Он делает паузу и осматривается вокруг, как будто ищет что-то, что мне не дано увидеть, потом снова поворачивается ко мне и смотрит в глаза. — Мне жаль, но я совершенно не помню, почему ты ушла.

— Я побежала в кофейню, чтобы принести тебе воды.

Он кивает, возникает чувство, будто он начинает что-то вспоминать.

— Извини, я не собирался сбегать от тебя. Просто мои мысли перепутались.

Он качает головой, словно пытаясь отогнать воспоминания о том вечере.

Никогда еще не чувствовала себя настолько неловко, видно насколько он сбит с толку из-за всего произошедшего.

— Так ты болел всю неделю?

— Время от времени. Я уже собирался пойти в школу в четверг, но вновь почувствовал, как начинается приступ головной боли, и забеспокоился, что подобное может произойти снова. Было бы очень неприятно потерять сознание в новой школе, едва отучившись две недели.

Удивительно, что его волнует, что мы можем о нем подумать.

— И теперь за эти выходные мне нужно будет выполнить тонну домашних заданий. После того, как ты ушла, пришла женщина из школы и принесла их.

— Мисс Доусон.

— Когда ты пришла, я подумал, что это она. Вот почему я был так удивлен, увидев тебя.

— Удивлен? — Я приподнимаю брови. — Вот как ты это называешь.

Беннетт теребит рукой спинку дивана.

— Я и правда, сожалею, что заставил тебя уйти сегодня вечером. Он улыбается и отклоняется на спинку дивана, замечаю, что только что сделала то же самое. — Но сейчас все в порядке.

— Да ты практически… вышвырнул меня.

—Вышвырнул тебя?

Он опускает взгляд, затем снова поднимает на меня глаза, и я вижу на его лице смущенную улыбку.

— Но ведь я выглядел просто ужасно. У меня на пороге появляется красивая девушка, а я весь потный, воняю и выгляжу так, словно месяц не спал. — Он не сводит с меня глаз. — Но мне все равно не стоило быть таким грубым.

— Ладно, не беспокойся об этом. — И я улыбаюсь.

— Спасибо, что ничего не сказала Мэгги. Не хочу, чтобы она беспокоилась.

— Конечно. — Он продолжает пристально смотреть на меня, и из-за повисшего в воздухе напряжения решаю сменить тему.

— Твоя бабушка довольно милая, — говорю я, и замечаю, как просветлело его лицо.

— Да, она замечательная.

— Так ты переехал из Сан-Франциско, чтобы жить с ней?

— Я пробуду здесь только месяц, пока мои родители не вернутся из Европы.

— О, — вот и все, что мне удается сказать в ответ. Наклоняюсь вперед, а у самой сердце уходит в пятки. — Я этого не знала.

Ну, это объясняет, почему он так старается ни с кем не сближаться.

— Да, но это еще не все.. у меня такое ощущение, что тебе я могу сказать правду. Ты же сможешь хранить секрет? — Он замер в ожидании, пока я кивну. — Дело не только в том, что мои родители путешествуют.

— О? — Откусываю кусочек бисквита и жую. Надеюсь, он понял, что это значит, что ему нужно продолжить рассказ.

— Я должен был ехать с ними, но совершил ошибку, — говорит он. — И более того, в итоге она превратилась просто в огромную ошибку. Родители меня поняли, но сказали, как бы это поточнее выразиться, что сейчас лучшее место для меня – это Эванстон. Лучше заботиться о Мэгги, чем провести этот месяц с ними… или в исправительной школе.

Огромная во весь рот улыбка, застывшая на его лице, заставляет меня задуматься – а не разыгрывает ли он меня?

— Ну и? — спрашиваю я.

— Что «и»?

— Ты не собираешь рассказать мне, чем заслужил такое наказание?

В ответ он качает головой и снисходительно улыбается.

— Поверь мне, тебе не захочется об этом знать.

— Да ладно! Не может быть, чтобы все было настолько плохо. Ты же никого не убил. — Собираюсь откусить еще печенья, но рука застывает в воздухе, и я смотрю на него. — Или убил?

Он старательно помешивает кофе в кружке, словно пытается найти в ней ответы.

— Нет, я никого не убил. Но кое-кто… исчез. И это полностью моя вина.

Тут я вспоминаю, как он сидел на скамейке в морозном парке, раскачиваясь то назад, то вперед и постоянно бормоча, что ему нужно кого-то найти. Рассказываю ему, что слышала, и пытаюсь выспросить у него, что это значит, но одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы прекратить расспросы. Повисает мучительное молчание, пытаюсь все-таки что-то выяснить.

— Ну не такой уж это и большой секрет. Это все, что ты хотел мне рассказать?

— Пока да. — Его лицо оживляется, и он спрашивает:

— Сколько лет ты уже живешь в Эванстоне?

Удивленно смотрю на него.

— Теперь мы будем говорить об этом? — спрашиваю я.

— Об этом, — отвечает он.

Позволяю ему сорваться с крючка, но одариваю таким взглядом, чтобы сразу было понятно – ему еще многое придется мне объяснить. Прежде, чем ответить, вздыхаю.

— Всю свою жизнь. Я выросла в том же доме, что и мой отец. В том же доме, где вырос мой дедушка.

— Ух ты! — Сначала мне показалось, что я вижу взгляд понимающих глаз, но уже потом осознаю, что за этим выражением кроется сочувствие. Словно я хоббит, который никогда не покидал Шир.

— Да уж. — Мне становится стыдно. — Ух ты.

Беннетт наклоняется ко мне как можно ближе, заполняя все оставшееся между нами пространство, словно ему действительно интересно, что происходит в моей жалкой и такой обыденной жизни.

— А ты никогда не чувствовала себя так… словно оказалась в ловушке?

Очень хочется рассказать ему о своей карте и планах путешествовать по миру, но, когда пытаюсь сформировать слова в голове, понимаю, как жалко они звучат. Да, сейчас я словно в ловушке, но так не будет вечно. Пока я способна не позволить реальности, в которой живу, полностью поглотить меня – пока я могу мечтать обо всем, о чем захочу. Может быть, когда я стану уже старой и седой, буду сидеть на крыльце с вязанием, а в магазине, который будет принадлежать мне, будут работать мои внуки, они будут считать меня сошедшей с ума старой летучей мышью, потому что я даже боюсь приближаться к разделу с Путешествиями. Но пока еще так далеко все не зашло.

— Каждый день, — отвечаю я.

— Даже представить себе не могу, как можно так долго оставаться на одном и том же месте. — Я отклоняюсь от него, но он наклоняется вперед и подпирает голову руками, заполняя возникшее по моей вине пространство. — Я вот побывал практически везде. Видел больше, чем многие успевают увидеть за всю свою жизнь.

Как это замечание может мне помочь, неужели не понимает? Видимо все-таки понял, потому что меняет тему.

— Но зато у тебя есть то, чего никогда не было у меня.

Выражение на его лице немного смягчается, оно становится даже немного печальным.

— Глубокие корни. История этого места. Ты видишь, как твои друзья, которых знала еще с детского сада, вырастают у тебя на глазах. В отличие от моих родителей и сестры, я живу с постоянным ощущением, что все, кого я знаю, — тут он делает паузу, чтобы подобрать правильное слово, — временные, что ли.

Теперь уже настает моя очередь сочувствовать ему. Я знаю Джастина дольше всех моих друзей, но даже и представить себе не могу, чтобы могла подумать о ком-то из них, как о чем-то временном.

— Только не говори мне, что собираешь поступать в Северо-Западный Университет. — Он продолжает открыто улыбаться мне, а я продолжаю все ему рассказывать, словно кто-то ввел мне сыворотку правды.

— Господи, нет, конечно. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Скорее всего, как и все, я буду подавать туда документы, но не думаю, что это будет мой единственный выбор. — И я рассказываю ему о беге и о моих планах на стипендию, а Беннетт смотрит на меня и жадно ловит каждое мое слово, хоть мне и не понятно, почему. Его глаза широко раскрыты и наполнены интересом, поэтому, когда я в очередной раз вспоминаю о своей карте, то решаюсь рассказать ему больше.

— А еще есть один план, — говорю я, — о котором мои родители пока не знают.

Он восхищенно улыбается.

— Так я тоже узнаю секрет?

— Да, только с небольшим отличием – я собираюсь рассказать тебе все, — отвечаю я, это заставляет его улыбнуться так широко, что его глаза почти превращаются в щелочки.

— Я подумываю о том, чтобы посвятить год после окончания школы путешествиям. Я знаю, что мне нужно поступать в колледж, но чувствую, что для меня это будет единственная возможность увидеть мир после окончания школы.

Опускаю взгляд и сижу, уставившись на диван.

— Но, конечно же, мои родители этого никогда не одобрят.