На следующий день было очень жарко. Алфея и Рой отправились на пляж в Роудсайд. Они лежали на полотенцах, хихикали, когда какой-нибудь мальчишка бежал, обжигая ноги о раскаленный песок, прежде чем нырнуть в воду.

Алфея ни словом не обмолвилась ни о «Бельведере», ни о событиях предыдущего дня. Не коснулась этой темы и Рой.

17

Вопрос о возвращении Мэрилин в школу Беверли Хиллз осенью не стоял. Если бы ей было меньше восемнадцати, ей пришлось бы посещать занятия в обшитом досками бунгало — школьном здании компании «Магнум», но Нолаби предъявила свидетельство о рождении, и Мэрилин была от этого освобождена.

Когда трепет и благоговение новичка притупились, Мэрилин поняла, что студия представляет собой мобилизованную войной фабрику, вроде завода Хью, с той лишь разницей, что она не производит самолеты, а использует большую группу людей с тонкой нервной организацией, чтобы поддерживать моральный дух гражданского населения и военнослужащих путем постановки на отпускаемые средства фильмов, и к тому же — отнюдь не изредка — получает от этого неимоверно большие прибыли.

К большому огорчению Нолаби, на студии совершенно не работали с Мэрилин. Арт Гаррисон напрочь выбросил девушку из головы, как только передал ее в отдел, который занимался воспитанием «талантов», — этим словом заменяли термин «актер». Мэрилин Уэйс — руководство студии даже не сделало попытки изменить ей имя — оказалась на положении одной из смазливых неоперившихся актрис, чей испытательный срок истечет в конце года. А пока что вся реклама ее имени свелась к тому, что в иллюстрированном журнале появилось ее фото в бикини, которое продемонстрировало не столько ее сексуальность, сколько уязвимость, а в «Современном экране» был опубликован групповой снимок восходящих звезд, среди которых была и она.

Мэрилин, все еще переживающая потерю Линка и страдающая комплексом вины, была лишена доходящей до патологии напористости, необходимой для достижения успеха. У нее не было планов дальнейшего продвижения. В городе хищных и амбициозных красавиц она оказалась лишь благодаря настойчивости матери да в силу явной жажды искупления, овладевшей Джошуа Ферно. Она была той спицей в колесе, без которой можно обойтись. В ноябре, когда истекал ее испытательный срок, контракт с ней продлили. Но могли этого и не сделать.

Осенью она сыграла целый ряд ролей без слов.


Перед самым Рождеством Рой принесла домой известие о том, что мать Би-Джей умерла.

Уэйсы не виделись с Энн и Джошуа Ферно с июня, когда Мэрилин подписала контракт. Тем не менее для всех троих ее смерть означала чудовищное вмешательство в устоявшийся образ жизни в Беверли Хиллз. По их мнению, Энн Ферно являла собой образец жены. Мэрилин оплакивала мать Линка. Нолаби и Рой несколько дней ходили с печальными лицами.

Сразу после похорон Джошуа и Би-Джей отправились в дом Ферно в Палм-Спрингс.

Уэйсы направили им письменное соболезнование.


В декабре Мэрилин предложили сыграть в фильме «Ангелы». Это был наспех поставленный шпионский боевик, где она впервые получила роль со словами.

Ранним утром третьего января, в первый рабочий день 1944 года, Мэрилин была на сцене номер два, где снимались «Ангелы». Она должна была сыграть роль коллаборационистки — французской дамы полусвета. В платье в обтяжку, с высоко взбитыми волосами, густо размалеванная — оранжевые румяна, накладные ресницы, почти черная губная помада — она выглядела печальным, милым ребенком, который волей обстоятельств оказался на панели. Она сидела на складном стуле в сторонке от декораций, изображающих пивной бар. Реквизитор под наблюдением немолодой полногрудой и крикливой помощницы режиссера доводил интерьер до кондиции, чтобы все было так, как при съемках накануне.

В соответствии с ролью Мэрилин должна была отчаянно вихлять задом в пивном баре, и она смотрела на мраморные столики, мысленно представляя свои телодвижения.

К ней вернулась способность полностью погружаться в роль. Это было единственным спасением от отчаяния, вызванного смертью Линка. Она все время видела его во сне, но в последние несколько месяцев эти сны приобрели откровенно эротический характер, и Мэрилин просыпалась в поту, с учащенным дыханием и плотно сжатыми бедрами.

Любовные игры с Линком были удивительно явственными. Они не растворялись и не заменялись другой сценой, как это часто бывает во сне. Линк ласкал ее тело с такой правдоподобностью, что она стала вновь склоняться к первоначальной версии: лейтенант Абрахам Линкольн Ферно жив и находится на далеком атолле. Иначе следовало признать, что от длительных переживаний она свихнулась. Нормальная женщина не может испытывать подобную страсть к человеку, чья плоть давно растворилась в теплых течениях Тихого океана. Ее тело — близкий ее друг, сообщающий ей, когда нужно есть и спать, — ее тело должно знать то, чего не знало министерство военно-морского флота.

Сама того не замечая, она прерывисто вздохнула. Не заметила она и того, как позади нее из-за декораций вышел Джошуа Ферно и некоторое время молча наблюдал за ней.

— С Новым годом! — проговорил он.

Мэрилин уставилась на него, не веря собственным глазам. Рой говорила, что его и Би-Джей не будет целый месяц.

— Мистер Ферно, мы слышали, что вы в Палм-Спрингс. — После небольшой паузы она с искренним сочувствием добавила: — Мы были весьма опечалены известием о миссис Ферно. Она была замечательным человеком, славной женщиной.

— Да, я получил ваше соболезнование… Но не следует предаваться печали, Мэрилин. Последние несколько месяцев были ужасными для Энн. Рак не очень деликатная болезнь.

— Рак? — понизив голос, спросила Мэрилин. Этого слова не было в некрологе, его редко произносили вслух.

— Да, рак… Два года назад ей удалили матку, прошлой зимой — грудь, но он уже дал метастазы. Если бы милосердный Христос моего детства действительно существовал, она должна была бы умереть раньше Линка. — Тяжелое, сильно загорелое лицо его помрачнело.

Впервые Мэрилин почувствовала жалость к отцу Линка.

— Для вас этот год оказался ужасным, мистер Ферно, — тихо сказала она.

Он пожал плечами и пододвинул к ее стулу еще один складной стул.

— Джошуа. Это нетрудно научиться произносить. Всего три слога: Джо-шу-а.

— Джошуа…

— Вы способная ученица, — сказал он. — Мэрилин, «Рэндом-хаус» хочет опубликовать роман Линка.

Несколько месяцев назад — кажется, это было в самом начале лета — Джошуа попросил на неделю рассказы, чтобы перепечатать их.

— Опубликовать? — удивленно спросила она. — Роман?

— Будет небольшая компановка с добавлением нескольких абзацев для связки. Я направил его прямо Беннету Серфу.

Ее наманикюренные ногти впились в бедра.

— Вы не должны этого делать.

— Почему? Это изумительное, самое тонкое произведение, которое когда-либо было написано об этой войне… Я цитирую Серфа.

Подошел лысеющий молодой человек. Это был Джонни Каплан, второй помощник режиссера.

— Привет, Мэрилин, — сказал он.

— Джонни, привет.

— Придется подождать еще пятнадцать минут, — улыбнулся Джонни Каплан.

Когда он возобновил бурную деятельность на съемочной площадке, Мэрилин сказала:

— Это субъективные размышления Линка о людях на «Энтерпрайзе».

— Потому он и придал им художественную форму.

— Он не собирался их публиковать.

— Если на этой земле существует что-либо, в чем я уверен, так это в том, что любой писатель мечтает, чтобы его детище увидело свет — в виде книги или кинофильма.

— Только не Линк.

— Почему вы так уверены, так глубоко уверены? Скажите мне, откуда вы знаете, чего хотел этот чрезвычайно сложный молодой человек с коэффициентом умственного развития выше шестидесяти пяти? Я, например, не знаю, а ведь я, — голос Джошуа внезапно потух, — я был его отцом двадцать четыре года.

Опять эти дурацкие слезы. Она глубоко вздохнула, как часто делала, чтобы успокоиться перед камерой.

Джошуа положил руку на спинку ее стула. Она почувствовала тепло, идущее от его тела, запах одеколона и пота.

— Вы получите авторский гонорар, — сказал он.

— Значит, книга моя?

— Юридически и морально — да.

— Я не продам ее.

— О Боже! Эти огромные аквамариновые глаза сверлят меня так, словно у меня рожки на голове! Послушайте, это ведь не какой-нибудь акт гробокопательства… Это тонкая, великолепная книга, которую Линк написал кровью своего сердца. Это его наследие, которое он должен оставить миру! У него не было ребенка… — Джошуа осекся, затем сказал: — Вычеркните это… Забудьте, что я сказал… Простите, Мэрилин.

— Я… ничего…

— Ваши ресницы отклеются, слезы смоют румяна. — Он протянул руку и похлопал ее по накладному плечу. — В компании «Магнум» плакать не разрешается — во всяком случае до тех пор, пока мы не сделаем вас звездой.

Мэрилин выдавила из себя грустную улыбку.

— Когда это будет, — пробормотала она, освобождаясь от его руки.

— Мы обсудим это за завтраком. Вы бывали у Люси через улицу?

— Это очень любезно с вашей стороны, но…

— Перестаньте говорить «нет», Мэрилин, нужно положить конец вашим «нет».

— Я обещала Джонни Каплану позавтракать с ним, вы его только что видели.

— Хорошо, тогда я подвезу вас домой после съемок.

— Моя машина…

— Она может побыть на стоянке. Я привезу вас сюда завтра утром. — Он поднялся. Приобретенный на курорте загар придавал еще больше властности этому крупному, кряжистому человеку.

— Ну хорошо, — вздохнула она.

Он улыбнулся.

— Увидимся у главного входа в пять часов.


Она стояла у входа в «Магнум». Спускались сумерки. Ее то и дело ослепляли фары проносящихся мимо машин, сырой январский ветер обжигал ноги в вискозных чулках.

«Возможно, я иногда буду посылать тебе кое-какие свои опусы».

«Твои рассказы?»

«Это только для тебя».

Мэрилин ожидала увидеть Джошуа либо в большом «паккарде», принадлежавшем миссис Ферно (Линк пользовался им), либо в собственном «линкольне», поэтому не обратила внимания на странный, выглядящий по-иностранному автомобиль, настойчиво подающий сигналы. Затем раздался знакомый басовитый голос:

— Мэрилин!

Джошуа открыл дверцу низкого двухместного автомобиля.

Когда они с ревом рванулись вперед, она сказала:

— Никогда не ездила на спортивном автомобиле.

— Ручная работа… Ее несколько месяцев делали на заводе Ронни Кольмана, чтобы продать мне это совершенство.

Он стал с увлечением рассказывать об английской гоночной машине, что заставило Мэрилин забыть о своей непреклонной решимости выполнить последнюю волю Линка.

Привезя Мэрилин домой, он проводил ее по неосвещенной деревянной лестнице.

— Моя мама дома, поэтому у нас не будет возможности поговорить, — сказала Мэрилин. — Но, Джошуа, я хочу, чтобы вы знали: я намерена защищать собственность Линка.

— Милая маленькая Мэрилин, — поддразнил он ее, — ваша мама будет на моей стороне.

Мэрилин остановилась и повернулась к нему. Светло-каштановая прядь выбилась из-под шляпки и легла ей на лицо.

— Ну зачем этот гнев? — спросил Джошуа. — Линк говорил, что я достигаю своей цели честными и нечестными способами, так?

— Эти рассказы — мои.

Крупные пальцы сжали перила.

— Выслушайте мою точку зрения. Во мне что-то есть, называйте это даром или как угодно еще, но это моя отличительная особенность. А вы — актриса, и мне не нужно объяснять вам, что такое творчество… Теперь… У меня есть единственный сын. Он унаследовал мой нос, мои глаза, а также мой Богом проклятый дар… Он едет воевать, но присылает часть своей души, что не менее реально, чем его глаза и нос… И вот он убит… И эта книга — продолжение меня, только лучше всего того, что я сделал. Так как я могу позволить все это похоронить?

Мэрилин вздохнула.

— Джошуа, Линк сказал бы, если бы он хотел опубликовать эти рассказы.

— Да, он перестраховался — так часто бывает у писателей… Он боялся, Мэрилин, поверьте, боялся, что его работу сочтут слабой и отвергнут.

Дверь распахнулась. В дверях появилась Нолаби, силуэт которой вырисовывался на фоне светлого прямоугольника дверного проема. Она наклонила голову в тюрбане.

— Мэрилин, это ты? Мы ждем тебя. Я думала, что мы поедем в Ранч-Хаус и поедим гамбургеров… А кто это с тобой?

— Я. Джошуа Ферно.

— Джошуа! Господи, какое горе, мы так переживаем! Почему вы здесь стоите, на холоде? Мэрилин, где твои манеры?