— Он любил меня, и я… и потом… кто еще мог понять, какие чувства испытывала я к тебе? И какие испытываю до сих пор…

— Да, кто еще?

Чувствуя себя несчастной при виде боли в глазах Линка, Мэрилин лихорадочно думала, как ей убедить его в своей любви к нему. Она подошла к письменному столу, вынула записную книжку в синем переплете и достала оттуда перстень, который всегда был с ней. Мэрилин протянула его Линку.

— Вот талисман от тебя… АЛФ…

— Надеюсь, его носил достойный человек, — в том же язвительном тоне отреагировал Линк, прихрамывая, подошел к туалетному столику и взял в руки одну из двух заключенных в рамки фотографий Билли. — Мой брат, полагаю? В детстве я мечтал о братишке… Конечно, он еще немножко юн, чтобы поговорить с ним по душам, однако…

Мэрилин крепко сжала пальцами перстень с инициалами, чувствуя, что сейчас взорвется от негодования. Она понимала, что переживал Линк в эту минуту, и могла стерпеть любые упреки в свой адрес, адрес Джошуа и самого Господа Бога. Но она не могла позволить ему даже интонацией обидеть Билли. Выхватив фотографию сына из руки Линка, она прижала ее к груди.

— Мы все оплакивали тебя и страдали! — сказала она дрожащим голосом. — Где ты пропадал все это время? Почему не приезжал домой?

В глазах его сверкнули искры; затем он сел на кушетку, вытянув правую ногу, прижал ладонь ко лбу и прикрыл. Сердце перевернулось в груди Мэрилин.

Она быстро пересекла комнату и опустилась на колени перед Линком.

— Линк, я не хотела обидеть тебя… Но я не могу сдержаться, когда дело касается Билли… Он мне так дорог… Ты и он — самое дорогое, что у меня есть.

— До сих пор? — спросил он, не глядя на нее.

— Да, до сих пор… Когда я узнала, что ты пропал без вести, я думала, что умру… Ты можешь представить, что было со мной? Я была беременна…

Он резко поднял голову.

— Билли? — вдруг живо спросил он.

— Нет, — вздохнула она.

Он также вздохнул.

— Было не ко времени?

— Я страстно хотела сохранить ребенка… поверь. Но мы были бедны… Словом, мама считала это наилучшим выходом, а я была слабой, отчаянно слабой…

— Мэрилин, ты не слабая, ты деликатная… Не надо плакать.

Она промокнула салфеткой глаза, оставив на ней пятна румян.

— Я был в Детройте, — сказал он.

— В Детройте? Но что произошло? Когда твой самолет стал падать, по сообщениям, ни один парашют не раскрылся.

— Просто они не видели, как мой парашют раскрылся, вот и все. После боя те из нас, кто уцелел, собрались возвращаться вместе. У всех у нас почти кончилось горючее, а идти нужно было против сильного встречного ветра… Японцы появились из ниоткуда… В качестве первого предупреждения они выпустили очередь трассирующих пуль. Мой самолет загорелся, в том числе и кабина. Должно быть, люк заело, потому что Баззи и Доуделл так и не выпрыгнули. — Линк говорил ровным голосом, но его щеки из абрикосовых стали бледными. — Я решил, если японцы увидят, что мой парашют раскрылся, они расстреляют меня с бреющего полета… Поэтому я не стал сразу дергать за кольцо. Я не знаю, сколько времени я падал, но затем испугался, что опоздал. Потянул за вытяжной трос, парашют раскрылся, дернул меня за плечи, и мне показалось, что сам Бог раскачивает меня на гигантском маятнике… Я сильно ударился о воду и сломал ногу.

— Кто тебя подобрал?

— Один из их миноносцев, через двое суток… Их медик отремонтировал мне ногу. У меня была гангрена, но он сумел спасти и ногу, и меня. Он был не выше тебя, Мэрилин, но с мощными плечами и страшно кривыми ногами… Они положили меня в трюме. Медик иногда опускался вниз и осматривал ногу. Он не был офицером и, стало быть, не был доктором. Может, он был студентом медицинского колледжа… Я так и не узнал, потому что не говорил по-японски, а он — по-английски. Но он сделал все, что мог. Я часто думал о нем, надеюсь, что он остался в живых. Видит Бог, что он спас мне ногу, а значит, и жизнь. Сейчас все позади, и мне хочется написать ему, может, он в чем-то нуждается…

Мэрилин сжала руку Линка.

— Продолжай.

— Через несколько дней после того как подобрали меня, они выудили еще одного американского парня, который болтался в море в спасательном жилете. Две трети его тела было обожжено, он страшно кашлял. Мне не удалось узнать, что стало с его судном. Был он помощником орудийного наводчика, звали его Дин Харц. Коротышка-медик сделал ему искусственное дыхание, обработал ожоги. Но через несколько часов Харц умер. У него был газолин в легких… Множество ребят с флота умирают из-за этого… Я взял его солдатский номерок, надеясь вернуть его семье… Японский медик наблюдал за мной. Он взял мой номерок. А на следующий день принес выстиранную форму Харца и заставил меня переодеться.

— А… зачем он сделал это?

— Он знал, что меня отправят на Филиппины.

— В лагерь?

— Это можно называть и так. Японцы не подписывали Женевской конвенции. Брать пленных противоречит их кодексу. Комендант нашего лагеря считал, что все военнопленные — хлам. И если офицер пал настолько низко, что оказался в плену, он не заслуживает того, чтобы с ним считались.

— Ой, Линк…

— Словом, медик знал об этом коменданте и понизил меня в звании до рядового. Я стал Дином Харцем. Поэтому меня иногда пороли, держали впроголодь, а так, в общем, — ничего особенного.

— Любимый, — прошептала она.

— Седьмой круг ада в изображении «Техниколер пикчерз». Рубили головы, пытали, держали на каторжной работе… Мне хотелось раз и навсегда выйти из игры… Мэрилин, только ты поддерживала меня… Ты помнишь «Остров»? Я вспоминал, в чем ты была одета, что ты говорила… Думал о том, что твои глаза кажутся более зелеными, когда ты улыбаешься. Вспоминал, какая у тебя нежная кожа… Не было сексуальных мыслей. Малюсенькая чашка риса с червями, иногда рыбья голова — такой дневной рацион не способствует появлению либидо… Ты была моим убежищем, моим щитом, который защищал меня от скотства и грязи. Вопреки тому, что пишется в популярных книгах, лагеря отнюдь не воспитывают в людях лучшие человеческие качества.

— Линк, — тихо сказала она. — Но ты не способен быть плохим.

Он выдавил грустную улыбку.

— Я знаю тебя, — добавила Мэрилин.

— Ладно, пусть будет так. Я по крайней мере ни у кого не украл пайку. Это было самым отвратительным и в то же время самым соблазнительным преступлением… К концу пребывания я подхватил брюшной тиф. Меня вышвырнули из лагеря… Я очнулся на чистой койке на «Брэди» — госпитальном судне. Конечно же, я оставался Дином Харцем. У старого доброго Дина не было семьи, если не считать кузена Гарри, который не ответил на его письмо. На судне были журналы. Дин стал читать их и наткнулся на сообщение о лейтенанте Ферно… Жизнь полна неожиданностей.

— Линк, нам сказали, что ты погиб.

— Ты прости меня, что я было полез в бутылку… Я вижу, что тебя все это расстраивает гораздо больше, чем я ожидал… Я не собирался обвинять. — Он посмотрел в окно. — А мать… Она умерла от рака?

— Значит, ты знал, что у нее рак?

Закрыв глаза, он покачал головой.

— Нет, но я должен был догадаться. Она перенесла операцию и во время моей последней побывки выглядела очень напуганной. Но у меня были свои страхи, и мы так и не поговорили с ней.

— Линк, она была славная, изумительная женщина. Когда я впервые увидела ее, она только что потеряла тебя и знала, что тоже обречена. И тем не менее была очень любезна со мной. — Мэрилин порылась в памяти, пытаясь отыскать какие-нибудь утешительные семейные новости. — Ты знаешь, что Би-Джей вышла замуж?

— Малышка Би-Джей? Замуж?

— Его зовут Маури Моррисон… Очень приятный молодой человек. Он учится в юридической военной школе.

Муж Би-Джей был еврей. Раньше она лишь вскользь упоминала — если говорила вообще — о вероисповедании матери, а вот брачными узами связал ее раввин, и с того времени она не скрывала еврейского происхождения матери, причем говорила об этом спокойно, не впадая ни в хвастовство, ни в самоуничижение. Молодые Моррисоны входили в еврейский клан Голливуда, и Би-Джей то и дело пересыпала свою речь еврейскими словечками, которые ее отец, некогда католик, употреблял уже десятки лет. Мэрилин, всегда считавшая Би-Джей своей лучшей подругой, еще больше сблизилась с этой пышнотелой, доброжелательной, громогласной молодой еврейской домохозяйкой.

— Здорово! — заулыбался Линк. — И когда это произошло?

— Два года назад. Она бросила учебу… У них очаровательная малышка, зовут Анни, ей шесть месяцев. Билли пришел в восторг оттого, что стал дядей. Ее назвали в честь твоей матери, и она очень похожа на нее… Линк, подожди, пока увидишь ее!

Линк стиснул ладонями вытянутую ногу.

— «Здесь, на глубине пяти морских саженей, лежит А. Линкольн Ферно, его кости, как кораллы, глаза, как жемчуга…»

— Линк, ты хочешь сказать, что никого не собираешься видеть?

— Моя квота исчерпывается одним визитом.

— Даже Би-Джей и Анни? Или Джошуа?

Он вздохнул и покачал головой.

— Если бы ты знал, как он переживал…

— Мэрилин, мне вообще не следовало сюда приходить.

— Если только один раз — тогда зачем вообще?

— Пламя спрашивает об этом у мошки? — Он поднялся и стал вглядываться в нее, словно пытаясь запомнить тонкие, подчеркнутые гримом черты ее лица.

Также и Мэрилин неотрывно смотрела на него. В его глазах она нашла ответ на вопрос, почему он не давал знать о себе все эти годы. Он не хотел разбивать семейную жизнь ее и Джошуа. Даже в самое критическое для себя время, когда он не знал, справится ли с брюшным тифом, он решил, что не будет мешать их жизни. И выбрал для себя обличье другого человека.

— Любимый, — прошептала она.

Глаза у Линка были такими же влажными, как и у нее.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Мэрилин, — послышался голос Типпи, — я принесла вам апельсиновый сок.

Не прощаясь, Линк открыл дверь и проскользнул мимо гримерши.

Мэрилин не слышала, что говорила ей женщина, произносившая слова с сильным датским акцентом. Сладостно-печальные слезы катились из ее глаз.

Он жив, думала она.

32

Запланированные на утро сцены снимали после полудня. Под солнечными прожекторами Божьей милостью король Франции Людовик XV в первый раз встречается с самой красивой женщиной своего королевства, которая обжигает его улыбкой и очаровывает взмахом накладных ресниц. Мэрилин подыгрывала Тироне Пауэру (Людовик XV) так тонко и обаятельно, что режиссер сразу же принял дубль и перешел к следующей сцене. Дома Билли представил ее своему хомяку, которого окрестили Крысой, и она прижалась щекой к пушистому комочку. В Академическом театре показывали французский фильм, который хотел увидеть Джошуа. Затем в вестибюле они набрели на друзей Ферно, и в течение некоторого времени здесь можно было услышать негромкий, мягкий смех Мэрилин.

Дома, после того как они посмотрели на спящего Билли, Джошуа сказал:

— Что с тобой, Мэрилин? — и обнял ее.

Сейчас ее эйфория улетучилась. Перед ней была реальность, ее муж, от которого пахло лосьоном, виски и чуть-чуть потом. Это был Джошуа, отец троих детей — ее возлюбленного, ее лучшей подруги и ее сына, которому она только что поправила одеяло. Обычно под воздействием мощного натиска Джошуа она волей-неволей возбуждалась, однако сегодня его настойчивые поцелуи не действовали на нее. Мэрилин отстранилась от него, когда они вошли в спальню.

— Гм? — пробормотал Джошуа.

— Не сегодня… Джошуа, у меня утром было что-то вроде обморока.

Он отодвинулся и уставился на нее.

— Черт побери, почему ты не сказала мне? Я бы не позволил тебе выходить сегодня вечером… Обморок? Что ты имеешь в виду?

Он узнает об обмороке рано или поздно.

— Я… словом, я потеряла сознание.

Несмотря на загар, было видно, как побледнело его лицо. Малейшее недомогание его ангела и кошечки приводило Джошуа в ужас — разве не потерял он уже одну жену из-за катастрофического размножения клеток?

— Господи Боже мой!

— Это случилось, когда меня гримировали. Док Грин говорит, это из-за низкого содержания сахара.

— Этот шарлатан, эта жопа!

— Не бери в голову, Джошуа. Это все пустяки.

— А Гаррисон — разбойник и мошенник! — Его покерная дружба с Артом Гаррисоном закончилась, когда «Магнум пикчерз» потребовала, чтобы Мэрилин точно соблюдала все пункты первоначального грабительского контракта. — Неужели этот прохвост продолжал съемки и после твоего обморока?