— Как чувствует себя Билли? — спросила она.

— Пока ничего не говорят. Еще и часа не прошло, как мы приехали сюда.

— Часа! — Она сразу вспомнила посещение больницы, связанное со смертью отца, когда она и мать покорно ждали, а строптивая маленькая Рой криком выражала свой протест недружелюбно настроенной медсестре. — И ты до сих пор не спросил!

— Да спрашивал я, черт побери! Единственное, что я здесь делал, это спрашивал! Эта больница похожа на какого-то мерзопакостного спрута! Какие бы щупальца я не атаковал, ответ везде один: нет сообщений. — Он шумно вздохнул. — Может, это занимает много времени при травме головы?

— Травме головы?

— Я не совсем уверен в этом. Может, что-то внутри. Но он был без сознания, и голова кровоточила.

Ей показалось, что кровоточит ее собственная голова.

— Мэрилин, ради Бога, присядь.

Она продолжала стоять.

— Он упал?

— Это моя вина. — Он сидел, свесив руки вдоль тела и ссутулив плечи в окровавленной рубашке. Мэрилин никогда не видела его таким растерянным и напуганным.

Она опустилась на стул.

— Что все-таки случилось?

Он пододвинул свой стул поближе к ней.

— Мы были на Беверли-драйв… Ты же знаешь, как его интересует зоомагазин. А после того как ты ушла, он стал еще более капризным. Я ведь сказал ему, что ты ушла потому, что не хочешь с ним вместе жить… Что ты бросила его.

— О Господи!

— Я выгляжу эдаким праведником. Настоящим принцем, правда?

— Неудивительно, что он стал неуправляемым.

— Да. Стал мочиться в постель… постоянные вспышки раздражения… Мы были вдвоем на Беверли-драйв. Билли стал требовать, чтобы мы пошли в зоомагазин. Большой Джошуа решил, что сейчас самое время преподать ребенку урок терпения. Я сказал, что у меня есть важное дело, что на щенков мы посмотрим в другой раз. После этого я стал внимательно осматривать витрину фотомагазина, черт бы его побрал.

— Он выскочил на мостовую?

С тяжелым вздохом Джошуа кивнул.

— Я услышал визг тормозов. Какой-то старый драндулет резко свернул в сторону, чтобы не наехать на него, но отбросил его в кювет. Он лежал там без движения, с окровавленной головой… Такой жалкий, маленький комочек… Полицейские оказались на месте происшествия сразу же — в этом сила полицейских Беверли Хиллз, они всегда под рукой, как выясняется ex post facto[8]. Они что-то говорили о скорой помощи. Но разве я мог ждать? Я схватил его и повез сюда… Сигналил всю дорогу, как сумасшедший, и жал на газ. Как только они взяли его, я позвонил Ренквисту, нейрохирургу. Он был занят, но я убедил его приехать.

— И что он сказал о Билли?

— Он еще не приехал. — Джошуа устремил взгляд черных глаз на Мэрилин. — Полицейские сказали, что Билли нельзя трогать, но я не послушался. Как ты считаешь, я навредил ему?

Было ли когда-нибудь такое, чтобы Джошуа с молящим взглядом ждал от нее успокаивающих слов?

— Не знаю, Джошуа, право, не знаю…

— Здесь в зале есть часовня, — проговорил он.

Постепенно затих звук его тяжелых шагов. Мэрилин осталась одна. В голове метались по какому-то замкнутому кругу обрывки мыслей.

Она пошла вслед за Джошуа.

В часовне был совсем иной запах, чем в больнице, — медовый аромат пчелиного воска, который шел от свечей, мерцающих в красных стаканчиках. Впереди стоял коленопреклоненный Джошуа, опустив массивную седую голову. В тишине были слышны произносимые им слова молитвы:

— Святая богоматерь Мария, благословенно имя твое, помолись за нас и в час нашей смерти, святая богоматерь…

Мэрилин не могла сказать, сколько времени наблюдала она за тем, как ее муж возносил молитву Богу, в которого не верил. Затем она двинулась по проходу, устланному толстым ковром.

Он обернулся к ней и прижался лицом к ее бедрам, облаченным в элегантные бриджи для верховой езды.

— Мэрилин, я проморгал обоих своих сыновей, — низким, приглушенным голосом сказал он. Но затем голос его возвысился и зарокотал. — Они были радостью и надеждой моей жизни, а я их потерял… Когда объявился Линк, я был в таком восторге, что готов был написать на небе: он воскрес, он воскрес! Но он хотел тебя, ты хотела его… Какие постыдные вещи я выкрикивал ему! Назвать собственного сына полужиденком! Он мужественный, достойный мужчина, гораздо лучше меня, и я всегда им гордился… Ну почему я не в состоянии сказать ему об этом? Билли дал мне второй шанс — и что я сделал? Боже милостивый, что я сделал? — Он обвил руки вокруг ее талии и покачивался, стоя на коленях, раскачивая их обоих.

Мэрилин дотронулась до влажных седых волос.

— Джошуа, у нас достаточно неприятностей сейчас, не будем углубляться в прошлое.

— Мистер Ферно? Миссис Ферно? — раздался в часовне мужской голос.

Оба резко обернулись. В дверях стоял высокий сухощавый человек.

— Я доктор Ренквист, — представился он, приближаясь к Джошуа и Мэрилин.

Мэрилин похолодела от страха и одновременно удивилась. Она полагала, что Джошуа хорошо знал прославленного нейрохирурга и потому смог оторвать его от работы и пригласить сюда. Но, очевидно, это было не так. Какой силой характера должен был обладать ее муж, чтобы по телефону заставить совершенно незнакомого человека прервать свою практику и приехать в больницу для оказания помощи их ребенку?

Поднимаясь, Джошуа сжал руки Мэрилин с такой силой, что огромное кольцо из горного хрусталя — часть ее реквизита — больно впилось ей в палец.

— Я сейчас осмотрел Билли, — сказал он.

— И что? — резко спросил Джошуа. — Только без сиропа, без вранья. Я хочу правды.

— Имеет место вдавленный перелом черепа и, подозреваю, внутреннее кровотечение. Это означает, что одна из вен на поверхности мозга повреждена.

— Будет хирургическая операция на мозге? — шепотом произнесла Мэрилин.

— Это единственный шанс, — ответил Ренквист.

Пот выступил на лбу Джошуа, складки на лице натянулись.

— А если… — спросила Мэрилин, — если операция пройдет успешно, он… поправится?

Нейрохирург вгляделся в ее лицо и, похоже, узнал ее.

— У меня, к сожалению, нет ответа на этот вопрос, миссис Ферно… К сожалению. — Он произнес это негромким, мягким голосом.

Вернувшись в приемный покой, они увидели здесь Нолаби, Рой, Би-Джей и Маури. Один из друзей Джошуа внес ведерко со льдом, где стояли две бутылки «Джонни Уокера», и несколько чашек, а его жена — накрытое салфеткой блюдо с пахнущими чесноком и луком закусками. Друзья и родственники постоянно прибывали. Говорили нарочито бодрым тоном о чем угодно, не касаясь, однако, предстоящей операции и развода супругов Ферно.

Джошуа сидел рядом с Мэрилин, прижимая ее руку к своему могучему бедру. Это человек, который изнасиловал меня, думала она; который ославил меня перед ребенком и с утонченной жестокостью вернул мне подарки, предназначенные Билли; который сделал все возможное, чтобы разлучить меня с Линком. Я ненавижу его? Или жалею? Она не знала ответа на эти вопросы, однако не пыталась высвободить свою руку.

— У меня больше нет сил ждать здесь, — пророкотал он ей над ухом.

— Что они могут с ним делать так долго? У него такая маленькая головка.

— Какого черта они ничего не сообщают? Это не хирурги, а какие-то садисты.

Ожидание длилось три бесконечно долгих часа. Наконец в приемный покой вышел доктор Ренквист. Он был в забрызганном кровью зеленом хирургическом халате, в руках он держал маску. У него были усталые глаза, на сером лице не отражалось никаких эмоций.

— Мистер и миссис Ферно, — сказал он спокойным, ровным голосом. — Пойдемте куда-нибудь, где можно поговорить.

В небольшой уютной комнатке доктор предложил Мэрилин единственный стул. Опустившись на него, она подумала: я нахожусь рядом с двумя мужчинами, на одежде которых капли крови Билли. Сколько крови может потерять четырехлетний малыш и все же выжить?

— Мы удалили осколок кости и сшили поврежденную вену, — сказал доктор.

— Значит, он поправится? — быстро спросил Джошуа.

— Это мы со временем узнаем.

— Когда именно?

— Опять-таки мы не можем сказать. Надеюсь, это вопрос дней… Но могут быть недели, даже месяцы.

— Какие шансы, что он останется… полноценным? — сдавленным голосом спросил Джошуа.

— Я не хочу вселять в вас ложные надежды, — сказал доктор Ренквист. — Чем быстрее он придет в себя, тем благоприятнее прогноз.

— Когда мы сможем увидеть его?

— Сейчас он в реанимации… Завтра утром.


Из дома матери Мэрилин по телефону сообщила Линку о случившемся. Обычно она не могла вспомнить сказанные им слова, но никогда не забывала, как успокаивающе действовал на нее его голос.

39

Билли находился не в детском, а в хирургическом отделении. Кровать стояла в центре большой, светлой комнаты среди хитросплетений трубок и мониторов. На фоне белых бинтов лицо Билли казалось желтым со слабым розоватым оттенком. Дышал он медленно и равномерно, как машина, густые каштановые ресницы были неподвижны. Обычно даже во сне Билли вел себя беспокойно, дергался и что-то бормотал.

Мэрилин сделала шаг в комнату, когда Джошуа еще оставался в дверях. Она наклонилась над кроватью, чувствуя тошнотворный спазм в горле. Она впервые видела сына за последние три с половиной месяца. Если бы не медленное, еле заметное движение грудной клетки, его можно было бы принять за восковую фигурку.

Чтобы удостовериться, что он жив, Мэрилин дотронулась до его щеки: под теплой, гладкой кожей ощущалась мягкая, пластичная плоть.

— Не бойтесь, мисс Фэрберн, ничто не потревожит нашего маленького пациента, — Сестра поправила и без того хорошо заправленное одеяло, пожирая глазами Мэрилин — Рейн Фэрберн.

Джошуа пробормотал:

— Уж лучше бы он умер, чем остался таким…

— Нет! — возразила Мэрилин.

— Когда моя мать наконец умерла, священник назвал смерть ее окончательным исцелением. — Джошуа говорил медленно, сдерживая раздражение. Он попятился к двери. — Если я понадоблюсь, я буду в приемном покое.

Мэрилин кивнула. Как актриса, она знала, что каждый характер по-разному реагирует, ощущая дыхание смерти. Для Джошуа было невыносимо видеть лежащего без сознания неподвижного сына. Мэрилин же испытывала суеверный страх, что, если она покинет Билли, с ним может что-нибудь случиться.

Она села у окна на стул.

С утра стали поступать подарки: белые розы с медвежонком, розово-голубая лошадка, украшенная маргаритками, футбольный мяч из хризантем, всевозможные плюшевые зверушки.

Сестры возились с трубками и пузырьками возле Билли, врачи проверяли его на появление рефлексов, поднимали веки и зажигали фонарик перед его нереагирующими глазами.

Джошуа заказал для Мэрилин завтрак и обед. По природе своей неспособный приносить извинения, он использовал малейшую возможность для того, чтобы загладить свой грубый поступок. Мэрилин приносили еду из самых дорогих ресторанов.

Вечером Нолаби, Рой, Би-Джей и Джошуа объединили свои усилия, пытаясь уговорить Мэрилин прервать свое дежурство.

Она оставалась при Билли всю ночь.

В третью смену дежурила некрасивая голенастая вдова, рассказавшая, что ночью она работает на кладбище, чтобы днем ухаживать за маленькой дочкой. Она рассказала это Мэрилин с печальной доброжелательной улыбкой не из желания посплетничать, а как мать матери. В ее присутствии Мэрилин немного расслабилась.

Где-то около трех часов ночи за окном стал накрапывать дождь. Мэрилин смотрела, как еле заметно поднимается грудь Билли. Она не спала, в голове ее звучала старая песня:


Ты возвратился — и все мои страхи прошли.

Дай позабыть мне, что ты был так долго вдали.

Дай же поверить мне в то, что меня не забыл.

Дай мне поверить, что любишь меня, как любил

Давным-давно,

Давным-давно…


Ей неожиданно вспомнилась поэтическая строка: «Бог медленно вращает жернова, зато размалывает тонко».

Она не собиралась искать механизмы, которые управляют судьбами людей и вершат правосудие. Цепь последовательных событий привела Билли на больничную койку. Она бросила ребенка ради любовника (с удивительной ясностью Мэрилин вспомнила хижину в Мичигане, запах распиленных сосновых дров, крик совы в ночи и пьянящую радость при пробуждении в объятиях Линка). Билли отреагировал на потерю матери весьма болезненно. Он стал неуправляемым и в результате попал под колеса машины.

Она вглядывалась в маленькое, безжизненное личико.