Мэрилин прижала блокнот к груди, испытывая неодолимую потребность вот так же прижать к себе Линка, защитить его от японских зениток.

— Ты действительно чувствуешь себя лучше? — спросила Би-Джей. — Ты, конечно, прости меня, но выглядишь ты неважно.

— Это, должно быть, ужасно — каждый день рисковать жизнью.

— У него медаль и крест, — отрезала Би-Джей. — Эти награды не дают мокрым курицам.

— Я вовсе не хочу сказать, что он трус, Би-Джей. Но я, например, не могла бы.

Би-Джей не успела ответить — царящий вокруг гвалт перекрыл звонок на занятие. Они поспешили в комнату 217.

В классе Мэрилин никак не могла сосредоточиться. «Несколько минут ужаса и кошмара…» Несколько часов плавать в кишащем акулами океане и думать о том, что эта бездонная водная толща станет тебе могилой. Она не разрыдалась вслух только потому, что рядом сидела Би-Джей, которая была похожа на него и к тому же цела и невредима.

Когда прозвенел последний в этот день звонок, Мэрилин вышла из школы вместе с Би-Джей. Крашеные кирпичные стены были ярко освещены послеполуденным солнцем, а на улице внизу гудели и радовались наступающему уик-энду дети, которых ожидали машины. Какой контраст между безмятежным Беверли Хиллз и огненным, грохочущим адом там, где идет война!

Они вдвоем направились в сторону бульвара Санта-Моника. Би-Джей, гордая тем, что ее видят вместе с Мэрилин Уэйс, которая, хотя и не относилась в полном смысле к школьной элите, была, без сомнения, ее самым красивым украшением и пользовалась известностью благодаря своим актерским способностям, шагала, потряхивая высокой прической а ля Помпадур, бодро сообщая Мэрилин, насколько без ума от нее многие ребята, представляющие собой образец красоты и рыцарства, но в силу чрезвычайных обстоятельств посещающие другие школы. Мэрилин молча кивала в тех местах ее речи, где это казалось ей необходимым. Она не повернула в сторону Шарлевилля, а, продолжая идти рядом с Би-Джей, пересекла бульвар Санта-Моника.

Здесь, разделяя две магистрали с одинаковым названием, пролегала троллейбусная линия, делившая в социальном плане Беверли Хиллз на две части. К югу располагался деловой район со спокойными улицами и недорогими домами. Северная часть была застроена дорогими виллами с примыкающими к ним обширными земельными участками, и этот географический снобизм можно было ощутить в любом здешнем магазине при оплате счета.

Би-Джей понимала социальную подоплеку этих различий. Что касается Мэрилин, то она продолжала идти, не давая себе труда задуматься об этом.

К северу раскинулись сады Беверли Гарденс длиной в двадцать три квартала и шириной в восемьдесят футов — узкая полоска тщательно ухоженного парка с травяными газонами, цветочными клумбами, беседками, плантациями кактусов, прудами с водяными лилиями, розариями. Две девушки шли в тени пальм, и Би-Джей продолжала свой монолог. Защитного цвета грузовик с солдатами в форме такого же цвета проехал мимо, оставляя за собой шлейф выхлопных газов.

Девушки отступили в сторону.

— Послушай, — неожиданно предложила Би-Джей, — может, ты зайдешь к нам.

Мэрилин заколебалась. Ей хотелось успокоить разыгравшиеся нервы и еще раз удостовериться, что океанские волны не сомкнулись над головой Линка; но в то же время, если он по какой-то причине сохранил в тайне их отношения, Мэрилин беспокоила его возможная реакция на ее появление в доме вместе с Би-Джей.

— А как насчет того, чтобы зайти в музыкальный магазин?

— Это просто блестящая идея! Мне до смерти хочется иметь «Ночь и день» Френки.

В магазине девушки стали рыться в пластинках, упакованных в бумажные конверты с вырезанными в центре кружками, чтобы можно было прочесть название и исполнителей.

Би-Джей отобрала пять пластинок. Мэрилин облюбовала лишь одну — «И шепчет каждая вещь о тебе» Томаса Дорси, моля Бога, чтобы хватило денег расплатиться, хотя покупка сама по себе была идиотской: у Уэйсов не было проигрывателя.

Все кабины были заняты: защищенные звуконепроницаемым стеклом, люди увлеченно слушали неслышную в салоне музыку. Би-Джей опустилась на узкую скамейку в ожидании своей очереди.

— Ты ведь хочешь, чтобы я говорила о Линке? — взгляд ее черных глаз показался Мэрилин пронзительным.

— О, Би-Джей…

— Я ведь не совсем дурочка, Мэрилин. Мой брат приглашает тебя в кафе-мороженое, и мы с тобой сразу оказываемся на короткой ноге.

Мэрилин смотрела на купленную пластинку и думала, как надоело ей постоянно врать.

— Да, верно, Би-Джей, но я всегда считала, что мы друзья. — И это было правдой. Бахвальство Би-Джей могло раздражать, но голову на плечах она имела, и что особенно важно, от нее веяло каким-то уютным теплом, как от большого неуклюжего щенка сенбернара. — Ты мне очень нравишься, а твоя пьеса — просто чудо.

Би-Джей радостно встрепенулась.

— Ага, кажется те двое выходят. — Седовласая пара укладывала пластинки в альбом с надписью «Фрагменты из оперы «Кармен». — Давай перейдем туда, пока еще какие-нибудь любители классики не заняли кабину на целый год. — Когда они перешли, Би-Джей спросила: — А ты считаешь Линка занудой?

— Я люблю его. — Подобное признание не было редкостью для девушек их школы, но когда его произносила Мэрилин, голос ее дрожал, свидетельствуя о глубокой искренности.

Би-Джей оперлась спиной о стеклянную стенку.

— Вот оно что… Знаешь, я понимаю тебя. Он замечательный человек и красивый парень… Если бы он не был моим братом… Святая Мария, убереги меня от кровосмесительных мыслей…

— У него было много девушек?

— Было несколько. Последней была Розелен Сент-Венсан. Живет в Беркли. Она приезжала на уик-энд, когда Линк закончил летную школу. Я уверена, что она и сейчас не забыла его.

Мэрилин вздохнула, испытывая страшную ревность к Розелен Сент-Венсан и завидуя ее сексуальным отношениям с Линком.

— Ты ничего не слыхала о ней? — спросила Би-Джей.

— Нет… то есть… Я не знаю…

— Возможно, он уже остыл к ней. В этот раз он не говорил, что видел ее.

— Он давно служит на флоте?

— Сразу после событий в Пирл-Харборе. Отец пришел в бешенство, должна тебе сказать. Он хотел определить Линка в интендантский корпус и оставить в Калифорнии. Парадокс в том, что отец — патриот и фанатик, а Линка трудно представить на войне. Он очень любит все живое, если только ты способна понять, что я имею в виду. Я не представляю себе, чтобы он мог в кого-то стрелять, даже в японца на истребителе.

Любители классики вышли, и Би-Джей с Мэрилин зашли в кабину.

— Его не так-то просто понять, — бросила Мэрилин пробный камень.

— Это верно! Вот послушай… Он опубликовал поэму в «Атлантик мансли» и никому об этом не сказал. Ну посуди сама, какой прок что-то печатать, если ты никому об этом не говоришь? — Би-Джей помолчала. — Ты извини, если я что-то неудачно сказала и чем-то тебя задела.

— Тебе не за что извиняться, Би-Джей.

— Есть за что… Разве мы не друзья? — Би-Джей взялась за пластинку Мэрилин. — Давай сперва поставим эту.


Напомнил о тебе весенний ветер…

Твой номер наберу, но кто ответит?

Чуть в дымке твои черты,

Но грезишься всюду ты.

И шепчет каждая вещь о тебе.

7

Несмотря на внушительные размеры, авианосцы весьма уязвимы. Когда в начале июля «Энтерпрайз» прибыл в Сан-Диего, он был основательно продырявлен снарядами и торпедами. Работа по восстановлению и ремонту огромного судна шла день и ночь. Информация о том, сколько времени займут ремонтные работы, держалась, естественно, в строгой тайне.

— Сколько же времени ты здесь пробудешь? — спросила Мэрилин.

Они только что вышли из шумного неуютного танцевального зала у океанского причала. Линк не отвечал. Он приподнял голову, чтобы уловить последние, замирающие ноты альтового саксофона Дорси. Они шли в водовороте людей, одетых в военную форму и яркие платья, под крики, доносящиеся с «русских горок», вдыхая запах жареной кукурузы. Вдалеке слышался шум разбивающихся о берег волн и неумолчный гул, словно в приложенной к уху раковине.

— Линк, но ты ведь должен иметь представление о том, как идет ремонт… Должны же быть какие-то разговоры, слухи…

Линк и на сей раз ничего не сказал, но когда они подошли к «паккарду», он взял Мэрилин за руку.

— Не надо об этом, Мэрилин, не надо… — Он сжал своими длинными пальцами тонкие девичьи пальчики.

Она села в машину, проклиная себя за то, что вновь разбудила в нем демона, или как там еще назвать неприятие им войны, которое выжигало и опустошало его душу.

И все-таки она должна знать, сколько еще продлится этот ремонт, благодаря которому Линк цел и невредим и находится рядом с ней.

Сжигаемая любовью, Мэрилин превратилась в своего рода скрягу, который без конца подсчитывает и пересчитывает часы и минуты, отпущенные ей на то, чтобы побыть с Линком. Она могла перенести то, что он никогда не говорил о своей любви к ней; что он ни разу не свозил ее в находившийся в паре миль Северный Хиллкрест и не представил своему отцу — отступнику-католику и ренегату-коммунисту и экзотической матери-еврейке, от которой, в чем Мэрилин не сомневалась, он и Би-Джей унаследовали черные волосы, темные глаза и выразительные носы; наконец даже то, что он никогда не говорил хотя бы о временной верности. Но ее бросала в дрожь по ночам и отравляла свидания мысль, что она не знает, сколько дней осталось до того момента, когда «Энтерпрайз» вновь обретет плавучесть.

Пока они ехали, Мэрилин боялась, что не выдержит и разрушит установившееся молчание потоком слов.

Линк подъехал к зарослям сирени, за которыми скрывались дворик и небольшой ветхий дом.

Идя по узкой зацементированной дорожке, Мэрилин внезапно подумала, что поступает дурно, что это место всегда предназначалось для подобных целей, и вспыхнула. Однако запах маленького, гибкого лимонного деревца, растущего возле двери под номером 2Б, почему-то странно взволновал ее. Вопрос «входить или не входить» у нее не возник.

Стены маленькой, оклеенной обоями комнатки были увешаны заключенными в рамки фотографиями выпускников школ Хоуторна и Беверли Хиллз, членов спортивных клубов и команд. Хозяин дома, стародавний приятель Линка, служил в Ломпоке и оставил Линку ключ. Линк и Мэрилин приходили сюда с того вечера в пятницу в самом начале января — их второго свидания.

Он обнял Мэрилин. С фотографий на темных стенах дети смотрели, как Мэрилин и Линк прильнули друг к другу, словно встретились после долгой и мучительной разлуки.


Потом она задремала.

Она шла по какому-то сказочно-зеленому месту — среди зарослей огромных папоротников, колышущихся высоко над головой. Звучала удивительно знакомая музыка, название которой она не могла определить, какое-то соединение классических и современных мелодий. Хотя Мэрилин не видела Линка, она знала, что он где-то рядом, и ей было хорошо и покойно. — «Линк, где ты?» — позвала она. — «Здесь!» — ответил он, и голос его прозвучал совсем близко. Она двинулась через заросли прямо на его голос и оказалась в лощине, сплошь покрытой маленькими желтыми первоцветами. — «Где ты?» — воскликнула она. — «Иди сюда». — Голос звучал близко, но уже с противоположной стороны. Характер музыки изменился, мелодия стала щемящей, минорной, и Мэрилин почувствовала отчаяние. «Линк! — закричала она. — Пожалуйста, скажи мне, где ты!» Ответа не последовало, раздались лишь тяжелые рыдания.

Она проснулась.

Линк лежал рядом с ней, уткнув лицо в подушку. Тонкое одеяло сползло с него, его прекрасно сложенное тело содрогалось, мышцы плеч и торса подергивались. При тусклом освещении Мэрилин увидела, что из-под его сомкнутых век текут слезы.

— Линк, — сказала она, целуя его в потное плечо.

Он вздрогнул и проснулся. Некоторое время он смотрел на нее непонимающим взглядом — его темные, тревожные глаза еще видели кошмары. Постепенно его взгляд сфокусировался на ней, и Линк спрятал лицо между ее грудями.

— Дурной сон, — пробормотал он и потерся об нее мокрыми щеками, оставляя красные следы на чувствительной девичьей коже. Потом поцеловал маленькую темную родинку чуть правее пупка.

— Замечательное место для родинки, — сказал Линк вполне обычным голосом и поднялся на локте, любуясь ее обольстительно красивым телом.

— Линк, все хорошо?

— Когда я с тобой, мир в полном порядке.

Он обнял ее нежно, благоговейно, и сразу будто сильнейший электрический разряд проскочил между ними — так было всегда, начиная с той знаменательной пятницы, которая избавила ее от чувства стыда и вины. С того времени она прошла путь от профана и новичка до усердного помощника и наконец до равноправного партнера в любви. Они оба двигались в тихой истоме, и его дыхание над ее ухом было похоже на набегающие на берег волны, отступающие и вновь возвращающиеся, затем она внезапно окунулась в удивительную, таинственную тишину, предшествующую оргазму, когда все ее существо унеслось в какую-то запредельную даль. «Линк, Линк, Линк, я люблю тебя…» И они погрузились в бескрайний океан жизни и любви.