Элизабет Крафт - Все оттенки роз

– О. Хорошо… Сколько?

– Сколько посоветуете взять?

– Дюжину[1]?

– Чудесно.

– Пойдемте на кассу, – предлагаю я.

Мы вместе возвращаемся в другую часть магазина. В воздухе витает аромат мужского парфюма, свежий, чистый запах, которому я не могу дать точное определение.

Я вбиваю заказ в компьютер, ощущая на себе его пристальный взгляд.

– Имя? – спрашиваю я, поднимая на него глаза.

– Простите?

– Ваше имя, – повторяю. – Мне нужно указать имя в заказе.

Я все еще не уверена, что парень меня услышал, потому как его губы растягиваются в кривой ухмылке, как будто у него есть секрет, которым он не желает делиться.

– Тэйт, – наконец отвечает он.

Я оформляю заказ, потом пересчитываю протянутые им купюры и подвигаю к нему сдачу. Но вместо того, чтобы взять деньги с прилавка, Тэйт поднимает руку, и его пальцы касаются моей щеки – прямо под левым глазом. У меня перехватывает дыхание. Я открываю рот, чтобы спросить его, что он делает, но тут парень отнимает руку и, протянув ко мне ладонь, говорит:

– Блестки.

– Что? – Я кошусь на его руку. Кончики большого и указательного пальцев поблескивают. Блестки. Чуть раньше я оформляла тюльпаны ко дню рождения восьмилетней девочки и украсила вазы безумным количеством блесток. – Спасибо, – говорю я. Жар приливает к щекам, кожу будто покалывает горячими иголками.

– Они вам шли. – Теперь он улыбается во весь рот, его темные глаза блестят.

Я качаю головой, лицо горит от смущения. Что со мной сегодня творится?

– Итак – когда вам нужен букет?

– Завтра. – Он сгребает с прилавка сдачу и отправляет ее в карман.

– Вы сможете забрать букет после десяти утра. – Я прикусываю нижнюю губу – мне все еще неловко, и я уже мечтаю, чтобы этот парень Тэйт поскорее ушел. – Надеюсь, вашей девушке они понравятся. – Эти слова вырываются у меня, прежде чем я успеваю одернуть себя.

Серые ободки его зрачков как будто сужаются. Когда он наконец решает мне ответить, то очень медленно проговаривает каждое слово:

– У меня нет девушки… Шарлотта.

Развернувшись, парень направляется к выходу. Воздух застревает у меня в горле. Он знает, как меня зовут. Откуда он знает, как меня зовут? А потом мои пальцы нащупывают приколотый к рубашке квадратный бейдж с напечатанным белым шрифтом именем «Шарлотта».

Парень медлит, взявшись за ручку стеклянной двери, и я смотрю на него, надеясь, что он не повернется. Надеясь, что повернется. Но вот он толкает дверь и выходит на залитую вечерним солнцем улицу. Я вцепляюсь руками в край прилавка. В голове снова и снова звучит мое имя, произнесенное его голосом.

Раздается короткий стук, и весь класс резко поворачивает головы в сторону двери.

Мистер Реннерт, учитель английского языка, вздыхает и раздраженно бросает маркер для доски на стол.

Дверь распахивается, и в кабинет входит Мисти Шэффер, которая учится на год младше. У нее короткие волосы и фиолетово-зеленые брекеты на зубах. Она постоянно демонстрирует их окружающим, широко улыбаясь. На мгновение я решаю, что Мисти зашла передать кому-то из учеников записку, что-то личное. Но она держит в руках огромный букет роз.

Фиолетовых роз.

Лэйси Хэмилтон и Дженна Санчез ахают, на их лицах загорается надежда. С задних рядов доносится шепот.

Время, кажется, замедляется, когда Мисти, с ее фиолетово-зелеными зубами, идет по проходу. Я предполагаю, что она остановится у парты Дженны, и поза Дженны говорит, что она такого же мнения. Но Мисти, лица которой почти не видно за букетом, останавливается передо мной. Я, моргая, смотрю на нее, карандаш в моей руке замирает над наполовину законченным рисунком виноградной лозы на полях тетради.

– Для Шарлотты, – говорит Мисти. Она протягивает цветы мне, а я не реагирую, даже рук не поднимаю, чтобы забрать букет.

Не может быть.

Карлос, который сидит рядом со мной, толкает меня в бок, призывая сделать хоть что-нибудь. Весь класс глазеет на меня, даже мистер Реннерт. Я торопливо беру букет и кладу его на парту. Мисти еще мгновение стоит в проходе с широко распахнутыми глазами, словно ждет, что я скажу ей, от кого эти цветы.

– Спасибо, Мисти, – произносит мистер Реннерт как обычно сухо, и тогда Мисти разворачивается и выходит из кабинета так же поспешно, как и вошла. – Ладно, давайте сосредоточимся, – добавляет учитель, взяв маркер со стола.

Но прежде чем он успевает сказать еще что-нибудь, из динамика над дверью раздается звонок, и все вскакивают с мест. Мистер Реннерт издает стон.

Я медленно поднимаюсь, словно мне никак не удается побороть силу притяжения. Даже говорить не могу.

– Что ты от меня скрываешь? – спрашивает Карлос, когда мы выходим в коридор. В его тоне слышится упрек. У нас нет секретов друг от друга. Я пробиваюсь сквозь толпу, пытаясь увернуться от врезающихся в меня рюкзаков и плеч, Карлос не отстает. – Кто их тебе послал?

Дрожащими пальцами я достаю карточку из середины букета, изучаю конверт. Он определенно из нашего магазина, мне знакома эта тонкая золотая окантовка по краям. На лицевой стороне надпись – «ШАРЛОТТЕ». Крошечная карточка с легкостью выскальзывает из конверта, а вместе с ней высыпаются блестки. Они липнут к моим пальцам и дождем осыпаются на пол, покрывая носки моих туфель.

«ПОТОМУ ЧТО РОЗАМ НЕ СТОИТ ПЫТАТЬСЯ БЫТЬ ЧЕМ-ТО, ЧЕМ ОНИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ», написано на карточке.

– Хм, может, объяснишь? – Карлос заглядывает через мое плечо. – И что это за блестки?

Я засовываю карточку обратно в конверт. Сердце глухо стучит в груди. Тэйт. Он купил эти цветы для меня. Какой безумец станет покупать розы для девушки, которую он даже не знает? И как он нашел меня в этой школе?

– Эй? – не унимается Карлос, помахивая рукой перед моим лицом. – Неужели моя маленькая Шарлотта наконец-то обзавелась поклонником?

– Разумеется, нет, – открещиваюсь я, но щеки у меня горят. – Это от одного парня, который вчера заходил в магазин.

Карлос открывает рот, демонстрируя небольшую расщелинку между двумя передними зубами.

– Ты познакомилась с ним вчера, а сегодня он уже шлет тебе цветы? – Друг осторожно прикасается к безукоризненному бутону. На его пальце, контрастируя с фиолетовыми лепестками, поблескивает винтажное черное кольцо, найденное им на какой-то гаражной распродаже пару месяцев назад. Карлос ежемесячно меняет стиль. Сегодня на нем мешковатая серая футболка, жилет «в елочку» и клетчатые лоферы, которые он обнаружил в шкафу у своего отца.

– Понятия не имею, как он вообще меня нашел, – говорю я.

– Так, постой. Начнем с главного. Он симпатичный или страшный?

Я хмурюсь, вспоминая идеальные черты его лица, темные глаза, ту непринужденность, с которой он протянул руку через прилавок и стер блестку с моей щеки.

– Значит, симпатичный. – Карлос с ухмылкой кладет руку мне на плечо. – Все нормально, Шарло, можешь разрешить себе думать, что парень симпатичный. Мысли не разрушат твою жизнь.

Я бросаю на друга сердитый взгляд.

– Он больше, чем просто симпатичный, если тебе необходимо знать, но…

– Насколько больше? – Его пальцы рефлекторно сжимаются на моем бицепсе. – Красивый? Обольстительный? Секси-шмекси?

В этой теме Карлосу нет равных.

– …Но мне кажется, что это просто нахальство, – продолжаю я, игнорируя его вопрос, – присылать мне цветы, учитывая то, что я его даже не знаю.

– Возможно, он действительно слегка самонадеян, – соглашается друг, открывая наш общий шкафчик: каждый год, после того как шкафчики распределяют между учениками, мы с Карлосом выбираем тот, который удобнее расположен и менее обшарпан, и он становится нашей операционной базой. В этом году в дверце нашего шкафчика всего две дыры размером с локоть, а замок срабатывает только после нескольких попыток. Школа Пасифик-Хайтс-Хай невероятно переполнена, недостаточно финансируется и намного менее гламурна, чем можно было бы предположить из ее названия. У нас нет вида на океан – вместо этого школа расположена прямо в центре Голливуда, окруженная скоплениями туристов и многоквартирных домов. Все состоятельные, более совершенные в образовательном плане школы находятся на западе, ближе к океану. Я многое бы отдала, чтобы иметь возможность учиться в одной из них.

– Только не срывайся на цветах, – добавляет Карлос, когда я с равнодушным видом запихиваю громоздкий букет в шкафчик, однако втайне стараюсь не погнуть и не надломить стебли.

– Сменим тему. Расскажи, как прошла вчерашняя вечеринка – ты видел кого хотел?

Карлос бросает на меня многозначительный взгляд, но примиряется с переменой темы.

– Это оказался полным облом. Намечающийся тест по физике, поэтому в конечном итоге так и не явился. Я смылся оттуда пораньше и пошел домой смотреть старые выпуски SNL[2] на ноутбуке.

Я сжимаю его руку.

– Мне так жаль. Может, вы встретитесь в следующие выходные.

– Может быть. – Карлос пожимает плечами. – А еще может быть, что мистер Красивый и Загадочный завтра снова пришлет тебе букет.

– Давай без фантазий. – Сегодняшнего унизительного эпизода было вполне достаточно.

– Эй, послушай. – Карлос останавливается в конце коридора, вынуждая Софи Зайнес резко метнуться в сторону, не врезаться в нас.

Софи симпатичная – из тех чересчур ухоженных девчонок, у которых всегда яркий макияж, идеальная прическа и наряды. Рядом с такими, как она, я кажусь себе простой и бесцветной, как какая-нибудь плоская аппликация, лишенная красок. Я либо покупаю одежду в магазинах секонд-хенд, либо донашиваю за сестрой. Слава богу, у меня есть Карлос, который помогает мне с выбором вещей, но тем не менее я не могу тягаться со всеми софи этого мира.

– Мне моя милая Шарлотта нравится такой, какая есть, – говорит Карлос, оглядываясь на меня. – Вечной девственницей.

Я морщусь, бросая взгляд на Софи и надеясь, что этих слов она не слышала. Карлос может запросто обсуждать мою сексуальную жизнь – или ее отсутствие – на людях, но мне… не настолько легко это дается.

– Никакая не вечная, – мягко поправляю его я. – Просто подожду до окончания университета – как минимум.

– То есть, по сути, до скончания века?

– Перестань. – Улыбаясь, я качаю головой.

– Ты просто святая, Шарлотта Рид. И, как я уже сказал, мне это в тебе нравится.

Мы выходим через массивные двойные двери на улицу. Полуденное солнце светит ярко и горячо. Карлос подносит руку к глазам, чтобы защитить их от слепящего света. В поисках свободного места, мы осматриваем газон, усеянный группками учеников, которые сидят прямо на траве или на поблекших синих скамейках.

Когда мы приближаемся к нашему излюбленному местечку в тени, Карлос говорит:

– Однажды ты потеряешь голову от любви, и я не смогу оторвать тебя от какого-нибудь великолепного мужского образчика с прессом, как у спартанского бога.

Я фыркаю.

– Думаю, это описание твоей мечты, – парирую я. В моих мыслях вообще нет никакого парня мечты.

Мы садимся, и Карлос подмигивает мне.

– Вот увидишь, моя чистая, невинная Шарлотта. Однажды ты встретишь кого-нибудь, кто перевернет твой идеальный мир с ног на голову.

Наш крошечный одноуровневый домик на улице Харпер воткнут между двумя возвышающимися в отдалении от дороги и медленно умирающими пальмами. В соседском дворе стоит на кирпичах проржавевший «Бьюик». Из-под проволочного забора в двух домах от нас поскуливает собака, а с боковой улочки доносится вой сирены. И тем не менее всего лишь в пяти кварталах отсюда расположен бульвар Сансет, где толпятся туристы; сфотографировав золотые звезды, вмонтированные в тротуар, они садятся в экскурсионные автобусы и поднимаются на Голливудские холмы поглазеть на дома рок-звезд, звезд кино и реалити-шоу. Так близко, считай, только руку протянуть, и все же тот район, в котором я живу, с его обветшалыми, облупившимися, выгоревшими на солнце домами, – это словно другой мир.

Когда я вхожу, в доме царит тишина. Я разворачиваю букет с цветами над кухонной раковиной, срывая прозрачный целлофан, и ставлю их в вазу с прохладной водой. Цветы кажутся еще прелестнее здесь, в доме. Их нежные лепестки – как дыхание весны на фоне обшарпанных желтых стен.

– Кто подарил? – из арки, отделяющей кухню от гостиной, доносится голос моей сестры. Это жилище – вызывающий клаустрофобию тесный прямоугольник с тремя спальнями, соединенной с кухней гостиной и одной невозможно крошечной ванной. Брея ноги утром перед школой, я обычно высовываю одну ногу из-за душевой занавески и упираю ступню в край раковины, чтобы сохранить равновесие.

– Никто, – быстро отвечаю я, ставя вазу в центр кухонного стола.

На бедре у Мии висит малыш Лео, крохотными пальчиками сжимая ткань ее белой футболки, заляпанной детской отрыжкой. Сестра подходит ко мне, и я щекочу подбородок племянника.