Она слышала каждое слово из его рассказа об отце и поняла, что надежды нет. Дейн считал любовь слабостью, болезнью, позорным пятном, которое надо смыть с души.

Она лежала там, слушала и понимала, что ей не нужна такая любовь, на которую способен Дейн.

Оливия решила, что прекрасно проживет в одиночестве. Очень долгое время она была одинока, даже при жизни Уолтера. Это было ее привычное состояние.

Правда, малоприятное.

Она обхватила руками живот, думая о том, что уготовило ей будущее. Может статься, она уже понесла. Если Дейну не нужен ее ребенок, она вырастит его сама, в Челтнеме. Она запретила себе думать о том, как все сложится, если Дейну все-таки нужен ее ребенок. Если она родит мальчика, разумеется, он от него не откажется. Что происходит в том случае, если влиятельному лорду нужен ее ребенок, а она сама – нет?

Раньше Оливия с уверенностью заявила бы, что Дейн не способен на столь бессердечный поступок, теперь она гадала, так ли это.

Очередная встряска напомнила ей о более приземленной и насущной проблеме, нежели ее воображаемый отпрыск. Ей надо было справить нужду, что невозможно было сделать во время движения кареты.

Опершись на противоположное сиденье, она вытянулась во весь рост и постучала ладонью по потолку кареты. Эррол тотчас открыл маленький люк в крыше.

– Да, миледи?

– Эррол, по-моему, пора сделать остановку.

– Слушаюсь, миледи. Позвать вашу камеристку?

При мысли о квохчущей Петти Оливию чуть не передернуло.

– Нет, я хочу побыть в тишине. Я… я, пожалуй, вздремну. – Вряд ли ей это удастся, когда у нее так дергает ногу, но по крайней мере чрезмерно предупредительная прислуга Гринли оставит ее в покое. Оливии не терпелось оказаться дома, рядом со своим дворецким и экономкой – глупыми, нерасторопными и славными, которые зависели от нее и нуждались в ее заботе.

Карета замедлила ход и остановилась так, что комар носа не подточит.

– Эррол, ты чудо! – крикнула Оливия. Надо непременно оставить у себя Эррола. Умелые возницы на дороге не валяются.

Возница соскочил с козел, а вслед за ним с кареты горохом посыпались прыгающие на землю лакеи. Господи, она казалась себе собакой, на которой развелось слишком много блох.

Что ж, теперь они не спеша примутся за еду, думая, что госпожа мирно дремлет.

Оливия нагнулась и достала из-под сиденья чистый ночной горшок. Как на грех, оказалось, что она не может им воспользоваться из-за раненой ноги.

Она могла бы позвать Петти. Та не раз помогала ей за последние дни. Но тогда она нипочем от нее не отделается.

Ногу у нее дергало, мочевой пузырь мучительно ныл, а в висках начинало стучать. Теперь, когда карета не двигалась, ей становилось все хуже.

Свежий воздух – вот что ей нужно. Подышать свежим воздухом, осторожно размять ноги и… Как-никак она выросла в деревне.

Оливия выскользнула из кареты с противоположной стороны от того места, где слуги расположились со своими корзинками. Ее собственный обед лежал в карете, но она решила поесть, когда вернется.

День выдался не по сезону теплый. Несколько минут Оливия ходила туда-сюда возле кареты прихрамывая. Боль в бедре немного утихла. С величайшими предосторожностями Оливия сошла вниз по пологому склону к зарослям кустов у дороги. Слава Богу, он не имел ничего общего с дорожной насыпью в Керколле. Она решила зайти поглубже в заросли и отыскать какой-нибудь густой кустик.

Оливия тотчас нашла, что искала. Какое облегчение! Она неуклюже нагнулась и ополоснула руки в крошечном ручейке. Рядом хрустнула ветка. Оливия осторожно выпрямилась.

– Ну-ну, не сердись, Петти. Я просто…

Перед ней стоял Самнер. Весь в грязи, вид просто безумный, а в голубых глазах… отчаяние.

Оливия резко отпрянула, позабыв о ране. Вскрикнув, она почувствовала, как у нее подогнулась нога. В мгновение ока Самнер навалился на нее, зажав рот рукой.

– Я не хотел причинять тебе зла, – выдохнул он. – Старался изо всех сил, но ты все равно взяла и влюбила его в себя.


Оливия почувствовала, что ее волокут по земле. Уносят прочь от дороги и людей, которые могли бы прийти ей на помощь. Она исступленно сопротивлялась, молотила по воздуху руками и ногами, впустую тратя силы. Самнеру все это надоело. Он с силой оторвал ее от земли и скрылся вместе с ней в лесной чаще.

Оливия очнулась. Вокруг было темно.

– Мне жуть как надоело приходить в себя на земле, – с трудом пробормотала она сквозь кляп. Но на этот раз она лежала на полу из шершавых досок. Голова раскалывалась, а бедро просто превратилось в отбивную. После бурного сопротивления все ее усилия, благодаря которым рана успела поджить, пошли прахом.

Руки у нее не болели, что верно, то верно. Скорее всего они просто онемели, стянутые за спиной. Ее связали, но это она легко могла исправить. Детские игры с братом не прошли для нее даром, ведь Оливия далеко не в первый раз оказывалась в путах.

– Меня связывали и пираты, и краснокожие индейцы, – пробурчала она. – Ты, Самнер, всем им и в подметки не годишься.

Она сделала глубокий вдох, приготовившись терпеть острую боль. В ее состоянии это было неизбежно. Согнувшись почти пополам, она протащила руки под ягодицами, затем под бедрами. «Дыши глубже и не останавливайся, чего бы это ни стоило». Наконец она подняла кольцо рук вверх и вытащила связанные ступни.

Сначала она вынула кляп, затем пустила в ход зубы, пытаясь распутать узел.

«Хм! У Самнера явно не было брата».

Узел был самый простой – двойной и не такой уж тугой. Оливия сумела ослабить его зубами и развязать, хотя к тому времени, как она закончила, у нее здорово ныла челюсть.

«Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу тебе за это спасибо, Уолтер».

Развязать путы на ногах оказалось проще простого. Освободившись, она вдруг обнаружила, что заперта в темном помещении. Вздохнув, девушка принялась изучать обстановку. Пол сделан из плохо обструганных досок. Значит, она не в доме, по крайней мере не в слишком добротном доме. Оливия осторожно продвигалась вперед, не отрывая ног от пола, боясь, что доски где-нибудь прогнили. Ее вытянутые руки уперлись в стену. Снова шершавые доски.

Так-так, стало быть, это какая-то хозяйственная постройка. Конюшня? Кладовка?

Теперь она слышала шум бегущей воды. И этот запах… она помнила этот запах. Смесь сырости, гнили, сухого дерева и…

Старой муки.

Она в заброшенной мельнице Челтнема!

Оливия громко рассмеялась:

– Самнер, ты олух! Да я знаю это место вдоль и поперек!

Теперь она припоминала, что и раньше, бывало, лежала здесь, связанная, до того как им с Уолтером запретили играть в разрушающемся строении.

Она двинулась дальше вдоль стены и нашарила грубо обтесанную дверь. Заперта!

– Я так и думала.

Отвернувшись, Оливия уверенно направилась в середину помещения. Гигантский мельничный жернов наверняка так и стоит там до сих пор. Он такой тяжелый, что его никому не стащить.

– Раз, два, три…

Оливия споткнулась и перелетела через что-то омерзительно мягкое и податливое. Осторожно пошарив впереди себя, она неожиданно резко отдернула руку. Ее пальцы нащупали холодную плоть.

Она заперта в старой мельнице на пару с мертвецом.

Оливии пришло в голову, что мертвецом может быть и Самнер. Настроение у нее поднялось.

– Раньше я не была такой кровожадной, – объяснила она неподвижному телу, – но теперь считаю, что некоторые люди заслуживают смерти.

Она осторожно вытянула руку и принялась ощупывать покойника, ища какие-нибудь отличительные признаки. Самнер был высоким, и мертвец тоже. У Самнера были большие руки, и у мертвеца. У Самнера были длинные грязные волосы, и у мертвеца.

– Что ж, дела улучшаются, – пробормотала она. Сделав вдох, она потянулась к лицу покойника, надеясь, что ей не станет дурно от отвращения, и провела руками по лбу. Лоб высокий. Похоже, это Самнер.

Нос прямой. Да, Самнер.

Полудюймовый шрам в форме полумесяца прямо под левым глазом. Похоже, это…

– Уолтер?!

Глава 32

С тех пор как они тронулись в путь, не прошло и пары часов, а лошадь Нейта потеряла подкову. Когда три всадника выехали на перекресток, через который, по всей видимости, проходил тракт, Стентон предложил доехать по нему до ближайшей деревни и сменить лошадей. Они ехали быстрым шагом, но Галаад даже не запыхался.

Дейн знал, что его лошади по силам проделать весь этот путь. Неподалеку от перекрестка росло славное дерево, в траве змеился маленький ручеек.

– Я подожду вас здесь, устрою Галааду передышку. Прихватите для меня пирог с мясом и фляжку вина.

Попутчики смерили Дейна любопытными взглядами, но кивнули. Дейну не хотелось объяснять им, чем вызвана его потребность побыть в одиночестве.

Соратники поскакали дальше, а Дейн спешился и снял с Галаада уздечку. Пусть себе жеребец пощиплет травку! Виконт сунул руку во вьюк, собираясь достать скребок и прочистить копыта, чтобы Галаад, не ровен час, не охромел.

И вдруг он наткнулся на некий предмет, неизвестно как туда попавший. Эту маленькую книжицу в голубом кожаном переплете он раньше никогда не видел. Виконт пролистнул пару страниц и застыл, узнав убористые каракули.

Книжица принадлежала Оливии. Гринли с удивлением перелистывал страницу за страницей, исписанную крохотными буковками. Кто знал, что у нее столько невысказанных мыслей?

Внезапно Дейн поймал себя на том, что расплывается в улыбке. Он резко захлопнул дневник и сунул его обратно в мешок. Ловко и сноровисто обработав копыта жеребца, он убрал скребок и застыл в нерешительности: Из отверстия в мешке торчал голубой уголок.

Гринли с силой запихнул книжицу еще глубже, после чего решительно направился к дереву. Плюхнувшись на землю, он растянулся в тени. Было не по сезону тепло. Дейн беспокойно повел плечами. В такую погоду он не находил себе места, делался сам не свой.

Он смотрел вдаль, на известняковые дороги, протянувшиеся через вересковую пустошь. Барробй, бывало, заводил разговор о пустоши и все удивлялся, мол, как можно думать, когда над головой простирается бескрайняя ширь неба.

Меньше всего Дейну хотелось сейчас думать.

Если он начнет думать, то ему придется ломать голову, почему у него словно что-то оборвалось внутри, когда карета Оливии скрылась за поворотом.

Ему придется гадать, почему он и трех минут не может прожить, не думая о ней, несмотря на неотложность своей миссии. Ему придется спросить себя, почему его так и подмывает прочесть ее дневник.

Дневник Оливии наверняка пропитан ее духом. Дейн боялся приблизиться к ней, ведь ему только-только удалось от нее отстраниться.

«Может, в нем содержатся сведения, которые заинтересуют разведку?»

В первый раз Дейн обрадовался недоверчивому голосу Льва. Конечно! Он обязан прочесть дневник.

Гринли резко вскочил на ноги, перепугав Галаада.

Успокоив коня, Дейн потянулся к вьюку, запустил руку внутрь и принялся нашаривать книжицу.

Он никак не мог ее найти. Потеряв терпение, Дейн рванул веревки, которыми вьюк крепился к седлу, и в сердцах вытряхнул все его содержимое на землю.

Книжица вывалилась из мешка и шлепнулась на кучу одежды, которую теперь явно можно было надеть только после основательной чистки.

Подняв дневник, Дейн вернулся на свое место под деревом. Читал он бегло. Даже заковыристый почерк Оливии не был ему помехой, и вскоре он с головой ушел в ее мысли.

В первой половине речь скорее всего шла о событиях последнего года. Оливия описывала праздники, проведенные вместе с Уолтером и родителями, состояние Челтнема, свое беспокойство за дряхлеющих слуг и последних оставшихся крестьян.

«Коровьи свечки»? Ему не померещилось?

Затем он наткнулся на сделанную впопыхах запись о гибели Уолтера.

«Утонул? Уолтер? Уму непостижимо! Он плавал лучше, чем я!»

Дейн нахмурился. Если вдуматься, то тут и впрямь концы с концами не сходятся. Оливия превосходно плавала, он видел это собственными глазами. Может, все-таки стоит покопаться в обстоятельствах смерти Уолтера?

Дальше шла отдельная запись о том дне на мосту.

– Норманнский бог? – пробормотал он с легкой улыбкой.

Он пробегал взглядом страницу за страницей, читая все быстрее и быстрее. Тут она была сбита с толку, что Дейн не удосужился за ней поухаживать. Вот ей горько из-за настойчивых требований матери всей семьей отказаться от траура. А здесь она страшится свадьбы с незнакомцем.

Ему ничего не стоило развеять все ее страхи, хотя, с другой стороны, почти все они оказались ненапрасными. Разве не так? Он оскорбил ее, в упор не замечая, и в итоге выгнал вон.

А потом Гринли нашел разорванную страницу. Он извлек из кармана жилета клочок бумаги и сложил части вместе. Перед ним были своего рода стихи. Очень скверные стихи, но ведь вряд ли они предназначались для посторонних глаз.