– Что мы должны взять с собой?

– Ничего. Михалыч все заготовит. Пошли!

– Погоди! У меня есть кое-что, что подойдет к любому угощению! – Нина полезла в старенький холодильник и извлекла из его недр одну из банок с маринованными помидорами. Тех самых, что когда-то осенью сделала под влиянием Пульсатиллы и которые зачем-то забрала, уходя из их общего с Кириллом дома.

– Ты сама это делала? – засмеялся Роберт. – Проверим на вкус! Но кое-что видно уже сейчас: перчик, чеснок, смородинка – все по правилам! Ну а вот эти помидорины на дне, – он сосчитал, указывая пальцем, – четыре штуки полопались! Ты, видимо, не протыкала их спичкой?

Нина закрыла глаза. Ничего особенного сказано не было, но вместо улыбающегося Роберта перед ней словно появился Кирилл с его недовольной, намертво приклеенной к лицу гримасой, с презрительным изгибом губ.

Ей показалось, она сейчас упадет. Сознательно она разжала пальцы. Раздался звон стекла, по полу растеклась желтоватая лужа.

– Ты что? Тебе плохо? – Роберт бросился к ней, схватил ее за плечи.

– Голова закружилась…

– Сейчас, сейчас! – Он поднял ее на руки, бережно уложил на диван. – У тебя есть какие-нибудь капли?

– Уже прошло.

– Правда? – Он заглянул ей в глаза. – Ну, ты пока полежи! – Он посидел немного рядом с ней, потом вышел в коридор, стал, отвернувшись, разговаривать с кем-то по мобильнику. – Чтобы тебя не тревожить. Лежи! – объяснил он. – Михалыч будет нас ждать в гараже.

– Отлично.

Она встала и веником стала собирать осколки. Роберт спросил:

– У тебя есть ключ? Дай я пока схожу за газетой.

И пока она влажной тряпкой вытирала пол, он комментировал ей новости с первой полосы. Нина выжала тряпку, оделась, и они молча вышли из дома.

– Эй, ничего не случилось? – спросил он по дороге к автобусной остановке.

– Ничего, – ответила она и остановила маршрутку.

– Я думал, мы пройдемся пешком? – вопросительно посмотрел он на нее.

– Нехорошо заставлять друзей ждать.

Свободные места в маршрутке были не рядом. Доехали они очень быстро, но разговаривать им не пришлось.

Михалыч их уже ждал. Рядом с их желтой учебной машиной стоял огромный бумажный пакет, а рядом крутился коричневый пес и жадно собирал какие-то светлые комочки со снега.

– Что он ест? – после приветствия спросила у Михалыча Нина, снова почувствовав угрызения совести, что не подумала про голодную собаку.

– Пельмени. Самого лучшего качества! – даже с какой-то гордостью указал на кулек Михалыч. – Покупаю прямо на фабрике. У меня там знакомые работают. Пельмени – высший сорт. В этой партии – только для своих. Галка говорит, что лучше домашних!

Нина села на заднее сиденье. Роберт посмотрел на нее, выбирая, где ему сесть. В этот момент Михалыч что-то спросил у него, и Нина услышала хлопок двери. Роберт сел с Михалычем впереди.

«Вот они, мужчины, – подумала она. – Он уже не боится оставить меня одну».

Она повязала на голову синий шарф. Они поехали. По дороге Роберт заходил в какой-то магазин, затаривался вином, сыром, зеленью. В машине было тепло, она задремала, и ей привиделось, как они с Кириллом летом возвращались из Ярославля. Она тоже тогда спала на заднем сиденье в своем синем шарфе, только машина была шире и на сиденье вполне помещались ее согнутые ноги. Здесь же, в «Жигулях», ей сдавило колени так, что при всем желании она просто не могла бы улечься.

Володю было не узнать. Он выглядел хорошо, и пушистый хвост из волос весело болтался у него за спиной в такт его быстрым движениям. В небольшом домике было чисто прибрано – вытерта пыль, вымыты полы. К приезду гостей на лампочку под потолком была надета новая плетеная люстра. Михалыч тут же стал возиться с водой для пельменей на кухне, Ленц накрывал на стол, Роберт сновал с мелкими поручениями от одного из них к другому, Нина сидела на старом диване и смотрела в окно. Двор был плотно занесен снегом, но дорожки аккуратно разметены, между двух столбов на веревке, как праздничные флажки, плескались на ветру разноцветные полотенца. Напротив окна красовалась невысокая елка. Фруктовые деревья стояли рядами поодаль, три березки, растущие кучкой, по сравнению с веселой зеленью елки казались слишком тонкими.

«Что-то я не помню, росла ли она здесь и в прошлый раз? – подумала Нина. – Или кто-то просто воткнул сюда срубленное деревце к Новому году?»

Вот Роберт спустился в подвал и достал оттуда несколько банок солений. Подмигнув весело Нине, он щелкнул ногтем по одной из них, в которой рдели небольшие овальные помидоры. Они выглядели как мячи для бейсбола – тугие, полные, с натянутой кожурой. Нина подняла кверху большой палец в знак восхищения, Роберт улыбнулся ей широко, побежал с соленьями к столу, не заметив ее настроения.

«Ну почему, почему все зависит от каких-то пустяков, мелочей? Ну дались ему эти помидоры! Ну кто тянул меня за язык их предлагать? Несущественные детали способны испортить праздник! Немедленно надо перестать думать об этом!» Но она не могла перестать думать.

Может, наоборот, в мелочах проявляются отношения между людьми? В данном случае его замечание означало – женщина должна безупречно справляться с хозяйством. То есть пусть она будет умница и красавица, владеет пятью иностранными языками или математическими формулами, которые ему и не снились, пусть она пишет стихи или рисует картины, на все плевать – помидоры у нее должны быть безупречны! Так думал Кирилл, и так думает Роберт. И никакое соотношение звезд на небе не может изменить положение вещей.

Ей захотелось встать и уйти. Но, как уже было много раз в ее жизни, она осталась на месте, потому что была не самостоятельна в своих поступках – то не было машины, то не было денег, то еще чего-нибудь не было.

Большой котел тем временем закипел. Михалыч священнодействовал над ним с дуршлагом и лавровым листом. Роберт приплясывал от нетерпения и веселился в ожидании угощения. Ленц в последний раз прохаживался тряпкой по разнокалиберным стульям, проверяя, не осталось ли где случайной пылинки. С одного из них, Нина заметила, он убрал высокую стопку толстенных книг – об истории мирового революционного движения, об истоках либерализма в России. «Вот куда его потянуло!» – подумала Нина. Время от времени он пристально взглядывал на нее, пытаясь понять, отчего она сидит на диване отчужденная и холодная, будто покрытая льдом. Но Нина неизменно ему улыбалась, показывая, что с ней все в порядке и она не требует ни от кого никакой дополнительной заботы. Улучив момент, Ленц все-таки подсел рядом с ней и протянул небольшой бумажный пакетик.

– Я устроился на денежную работу, – сказал он. – Здесь половина суммы, которую вы мне так любезно ссудили. Только, прошу, не отдавайте ее вон тому неудачнику и забулдыге, облизывающемуся около кастрюли. – Он показал на Роберта.

Роберт с огромным блюдом дымящихся пельменей появился перед ними. За ним шел довольный Михалыч, снимая на ходу полосатый фартук.

«А ведь Михалыч женат, – подумала Нина. – И очень любит по каждому поводу цитировать свою Галку. Но вместе с тем, пока он развлекается с друзьями, она работает, ведет хозяйство, опекает детей…»

Пригласили к столу. Пельмени были действительно очень вкусны, но у Нины не было аппетита. Она старалась выглядеть веселой, но больше всего ей хотелось остаться одной, лечь в постель, зарыться головой в подушку. Все-все было теперь здесь совсем не так, как в прошлый раз. Мужчины ели и выпивали, нахваливали еду и новую работу Ленца. Провозгласили тост и в честь нее, Нины, и Роберт сильно прижал ее к себе, но она только вежливо улыбнулась в ответ. Потом Роберт фотографировал всех своим крошечным фотоаппаратом и в доме, и во дворе возле желтой машины, потом мужчины ушли готовить чай, а она ждала. Ждала с огромным нетерпением, когда же закончится этот день и она снова окажется у себя, в своей собственной квартире,

Наконец решили разъезжаться. Ленц в меховой безрукавке с развевающимися на ветру светлыми волосами провожал их с крыльца. Нина опять села на заднее сиденье, Роберт и Михалыч впереди. Сначала подвезли Михалыча к его дому. Потом оказались во дворе у Нины.

– Сейчас отгоню машину в школу и приеду к тебе на троллейбусе! – весело улыбнулся ей Роберт.

– Я очень устала, – нерешительно сказала она.

– Что-нибудь не так?

Она увидела, что бесшабашное веселье в его глазах сменяется сначала недоумением, а потом тусклым сероватым спокойствием. Ей стало ужасно жаль и его, и себя, и их вчерашний вечер, и ночь, и то, что она сдала этот дурацкий экзамен, и то, что так безрадостно для нее прошел сегодняшний день, хотя мог бы принести ей и удовольствие, и веселье, но она знала, что что-то непоправимое уже случилось.

«Не смеши! – раздался где-то внутри ее знакомый голос, темно-густое контральто. – Ты уже сделала одну непоправимую ошибку – ушла от мужа. Теперь можешь потерять любовника».

«Да идите вы к черту, Клеопатра Михайловна!» – подумала Нина, а вслух спросила у Роберта:

– Скажи мне, только честно, что ты от меня хочешь?

– Сейчас, в настоящий момент, или глобально? – Он попытался перевести объяснение в шутку.

– Ну, хотя бы сейчас. – Она по-прежнему была серьезна.

– Я хочу… – Он задумался на мгновение, потом его лицо просияло. – Я хочу, я очень хочу, чтобы к моему приходу ты испекла домашний пирог!

Он увидел, что брови ее безудержно полезли вверх.

– Я очень устала, – сказала она.

– Он без начинки, готовится очень легко! Не знаю, как называется, но такой всегда на скорую руку делает Галка, когда я прихожу в гости к Михалычу!

– Мне завтра к первому уроку, я хотела еще принять ванну. Разве ты голоден? – Нина вспомнила книжную Пат, которую по ее малейшему желанию укладывали в постель. «Очевидно, необходимо заболеть смертельной болезнью, чтобы вызвать сочувствие у наших мужчин», – подумала она.

– Ты не понимаешь, – упорно гнул свое Роберт. – Когда заходишь в квартиру, а там печется пирог и пахнет ванилью, корицей или чем-нибудь еще, ароматным и сладким, у мужчины сразу делается другое настроение! Ему кажется, вот наконец он и вернулся в детство! Туда, где его ждут и любят!

– А нельзя в виде исключения сегодня купить готовый торт, а пирог я испеку завтра?

– Можно, конечно, – вдруг совершенно другим, отчужденным, тоном произнес Роберт. – Я зайду и куплю. Какой ты любишь?

– Мне все равно. – Она слабо улыбнулась. – Я буду в ванной, возьми ключи от квартиры, чтобы не звонить.

Он сунул ключи от ее квартиры в карман, сел в машину и уехал, а она поднялась домой. Когда она вышла из ванной, Роберта еще не было.

«Конечно, – сказала она себе, – ведь он хотел зайти в магазин. Без машины вечером, когда неважно ходит общественный транспорт, это не так-то быстро! – Горячая вода взбодрила ее, и она почувствовала себя отдохнувшей. – Испечь ему, что ли, этот дурацкий пирог?»

Мастерством домашней выпечки они с Пульсатиллой владели еще с уроков домоводства в восьмом классе. Она стала доставать из холодильника продукты.

– Конечно, ночь была восхитительной, – разговаривала она сама с собой, – но для того, чтобы привыкнуть друг к другу, необходимо время. Опять будут ссоры, обиды, непонимание узнавания. Разве будни жены Михалыча прельщают меня теперь, когда я уже так много пережила с Кириллом? И что такое ее жизнь? Такая же точно, как была у меня – вечное ожидание, угождение, вечные хлопоты. Может быть, кто-нибудь и видит в этом залог счастья, но я уже все это прошла. Зачем повторяться? Я не хочу.

Она говорила подобным образом, будто увещевала себя, словно мать говорила с дочкой, а руки ее между тем сами собой взбили четыре яйца, добавили в них масло, сахар, муку и сметану. Ванили или корицы у Нины не оказалось, поэтому она вытряхнула в кастрюльку треть пачки какао, и жидкое тесто приобрело приятный коричневый цвет и специфический аромат. Через двадцать минут пирог был гостов. Сверху она еще посыпала его сахарной пудрой и посмотрела на часы; они показывали первый час ночи. И тут она ясно поняла, будто вдруг прозрела: «А ведь он не придет!» И без слез, без раздражения, без досады, как будто она была уже не живая, а просто ходячий механизм, легла спать. И во сне ей опять привиделся ее путь с Кириллом из Ярославля, плеск воды и отвратительное кишащее месиво в сетке, следующее на погребальный костер.

«Раки! – В середине ночи она проснулась. – Они тихо шевелятся и всегда молчат, даже когда их отправляют на казнь. Они существуют для удовольствия других и не слагают ни песен любви, ни гимнов побед. Они не гримасничают и не славословят, они принимают жизнь так, как должно, – молча и без сопротивления. Но кто сказал, что и мне уготована такая судьба?»

Как не похожа была эта ее одинокая ночь на предыдущую, когда рядом с собой она чувствовала тепло Роберта.

«Не надо обманываться, – сказала она себе. – Когда мужчины рядом, женщины думают – навечно. Стоит им сказать ласковое слово – женщины верят, что такими приятными мужчины будут всегда».