И эти тридцать секунд сопровождались самой сильной рвотой, от которой я когда-либо страдал.

Я раскачивался взад и вперед на коленях, выжимая то немногое, что было в моем желудке, в море. После дюжины позывов к рвоте, остались только спазмы, которые, как я всегда считал, были хуже, чем фактическая рвота. Они не останавливались, и мышцы живота стали болеть еще больше.

Руки тряслись настолько сильно, что мне даже с трудом удавалось удерживать себя на краю плота, чтобы не вывалиться за борт. Сердце билось так сильно, что я бы совершенно не удивился, если бы оно прорвало кожу на груди. Пот начал литься по задней части мой шеи, что, черт возьми, нужно было остановить, потому что такими темпами у меня достаточно быстро наступит обезвоживание. Я схватил футболку за подол и снял ее.

— Даниель?

Я почувствовал мягкое прикосновение руки к своему плечу и сразу же отшатнулся от него.

— Не трогай меня, мать твою! — закричал я, даже не зная почему. Раз уж на то пошло, в тот момент я был гиперчувствителен ко всему. Даже ощущения от прикосновения моих колен ко дну плота раздражали. Последнее, в чем я нуждался, это в ее руках, пытающихся дать мне гребаное утешение.

Я бы выкрикнул ей еще парочку отборных слов, но меня снова начало тошнить. Казалось, что это длится вечность, но, в конце концов, тошнота прекратилась, я смог лечь на бок и свернуться в клубок на некоторое время. Моя голова снова начала пульсировать, а сердце все еще быстро билось.

Я израсходовал много энергии, чего, на самом деле, не мог себе позволить. Не было ничего, чем бы я мог остановить это, если только в комплекте для выживания не было самогонного аппарата. В следующий раз я обязательно удостоверюсь, что положил один. В голове возник образ, как Джон Пол, сразу, после того как мы купили спасательные шлюпки для «Дара», упаковывал бутылки рома в пайки. Если бы я добрался до одной из чертовых спасательных лодок, у меня было бы немного проклятого алкоголя.

— Твою ж, бл*дь, мать! — закричал я, колотя рукой по гибкой стороне плота, что совершенно не удовлетворяло. Я продолжал сыпать проклятиями и игнорировал всё, что пыталась сказать мне чертова Рейн. Я кричал слишком громко, чтобы услышать ее. Снова почувствовав ее пальцы на своей руке, я оттолкнул ее.

— Я сказал тебе: не смей, черт возьми, трогать меня! Какой, бл*дь, надо быть тупой, чтобы не выполнять самые элементарные инструкции?

Я услышал резкий вздох, но меня не заботило то, в каком чертовом шоке она должна была быть.

— Я должен был, бл*дь, позволить тебе утонуть.

Я закрыл лицо руками и попытался потереть пальцами глаза. Они чесались. Впрочем, всё мое лицо зудело, и я почесал покрытые густеющей бородой щеки. Мои уши также зудели. Как и руки. Они все были в поту, когда я пытался чесать их, пот попадал на кожу, и зуд становился еще сильнее.

— Даниель, остановись, — услышал я Рейн. Что-то было не так с ее голосом — он звучал неправильно. Я почувствовал ее руку поверх своей, когда она попыталась убрать мои пальцы прочь от моей кожи. Я оттолкнул ее. — Ты можешь разодрать себя до крови.

— У меня шла кровь раньше, — рявкнул я. — Какая, нахрен, разница?

Я посмотрел на свои руки и увидел длинные красные полосы, которые оставили мои ногти. Дерьмо. Тем не менее, у меня не получилось бы думать об этом слишком долго, потому что меня вдруг снова вырвало за борт, желчь прожигала мое горло.

Когда это закончилось, я попытался сесть, прижав колени ближе к груди. Мое сердце мчалось вскачь, руки тряслись, я ужасно потел, и было чертовски холодно, несмотря на солнце, палящее сквозь купол. Я опустил голову на руки и какое-то время просто слушал свое дыхание.

— Хочешь немного воды? — спросила Рейн.

— Нет, я не хочу чертову воду! — закричал я. Почему она продолжает говорить? Мне пришло в голову, что всё это каким-то образом ее вина. Я убрал руки от лица и посмотрел на ней. — Какого хрена ты сделала?

— Сделала? Я ничего не делала.

— Что, бл*дь, ты сделала, чтобы моя шхуна затонула, сука?

— Даниель, ты не понимаешь, что говоришь, — произнесла Рейн, отодвигаясь от меня.

Как будто здесь было место, куда она могла уйти.

— Ты думаешь, что я гребаный идиот?

— Нет, Даниель, — ответила она мягко. — Я думаю, ты болен.

— Болен? — я рассмеялся и покачал головой. — Ты думаешь, я болен? Детка, ты понятия не имеешь сколько больного, извращенного дерьма я сделал. Скольких людей я убил, сколько женщин трахал. Черт, я даже не помню их количество.

Я зажмурился и просто раскачивался взад и вперед, пытаясь идти в ногу со встрясками. По крайней мере, я чувствовал, что пытался сделать что-то, даже если это ничем не помогало. Голова и живот болели так, словно получили по пуле. Все одновременно болело, кололо и жгло, и не было никакого способа переместить мое тело так, чтобы боль прекратилась.

Я обернул руки вокруг коленей и прижался к ним лбом. Я продолжал раскачиваться и пытался расслабить мышцы, но они были слишком напряжены. Они не слушались, независимо от того, что я говорил им. Что-то мягкое было на моем плече, двигаясь вверх и вниз по нему.

Один гребаный шот… это все, что мне было нужно. Только один гребаный шот — водки, рома, даже чертового джина. Не имеет значения, чего именно. Только один маленький глоточек чего-либо, чтобы опохмелиться. Я бы смог преодолеть это, если бы только смог опохмелиться. Я даже согласился бы на чертово американское пиво.

— Один гребаный шот! — закричал я, заставив Рейн подскочить и издать пищащий звук. Я сузил глаза, понимая, что она снова касается моего плеча. — Ты что, бл*дь, мышь?

— Нет, — осторожно сказала Рейн. — Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Потому что ты, бл*дь, пищишь, — зарычал я. — Не делай так больше.

— Ты напугал меня.

— Я сделаю что-то большее, чем это, если ты, нахрен, не заткнешься и не перестанешь трогать меня.

Я увидел, как ее глаза потемнели на мгновение, но не смог понаблюдать за тем, как ее лицо трансформируется в противное «Я больше не хочу иметь дело с этим дерьмом» выражение, которое было у нее вчера, потому что меня опять начало выворачивать за борт.

Когда мне удалось снова отодвинуться от воды, я почувствовал, что мое тело обмякло, и опустился на бок. Я поднял руки и закрыл ими лицо, одновременно пытаясь понять, как, к чертовой матери, прекратить все это.

Когда я был младенцем, меня оставили в баре. У меня нет родителей, которые будут искать. Не было никого, кто захотел бы стать моими родителями. Никто не хочет усыновлять ребенка, которого даже родители не хотели. Разные приемные семьи каждые пару лет сменяли друг друга, пока я не начал попадать в неприятности. Потом детский дом и, в конце концов, колония для несовершеннолетних правонарушителей. Хороший старт в жизнь. Не удивительно, что я такой пришибленный.

— Пожалуйста, поговори со мной, Даниель.

Я снова услышал ее голос, но больше не хотел кричать на нее. Горло саднило, будто я кричал весь день, возможно, так и было. Я еще раз глубоко вдохнул и почувствовал, как из моей груди вырвались рыдания. Я не понимал, что я плакал. Проклятье, я плакал.

— Они могли бы просто оставить меня в гребаном контейнере, — я услышал собственные рыдания. — Сэкономить государственные деньги.

Я слышал, как она пододвинулась еще ближе ко мне, и с трудом подавил желание наброситься на нее, во всяком случае, на несколько секунд. Я не хотел, чтобы она была слишком близко ко мне. Я крайне не хотел, чтобы кто-то наблюдал за тем, что происходило со мной, и смотрел на меня, в то время как я рыдал.

Я снова почувствовал ее руку на себе, неуверенно поглаживающую мою спину от поясницы до плеч и обратно. Это как-то странно успокаивало, хотя я этого и не хотел. Ее прикосновения были такими легкими, я едва ощущал их.

— Ты говоришь о своих родителях?

— У меня нет никаких гребаных родителей! — выкрикнул я, тоска, которую я ощущал, моментально превратилась в ярость. Мне просто нужно, чтобы она заткнулась и оставила меня в покое. — Сколько раз мне еще повторять, чтобы, ты, тупая шлюха, заткнулась и перестала трогать меня?

Я почувствовал, как она напряглась, мгновенно убрала свою руку и отодвинулась от меня. Давно пора.

Мою грудь сдавило, я попытался сесть, но поскользнулся и повалился на спину. После трех неудачных попыток, моя грудь сильно разболелась, я подумал, что у меня начался сердечный приступ. Я попытался взять под контроль свое дыхание, но короткие болезненные вздохи это все, что я мог издать. Голова была затуманена из-за учащенного дыхания, от которого я начал паниковать.

Я попытался встать, что было хреновой идеей на таком маленьком плоту в океане. Он стал безумно раскачиваться из стороны в сторону, из-за чего меня отбросило на тканевую стену, а затем я грохнулся лицом вниз на дно. Я почувствовал, как швы на моей голове разошлись.

Зашибись.

Заметьте сарказм.

Я дотронулся до головы ладонью, а затем поднес ее к глазам. Кровь четко виднелась на моей руке, чувствовалось, как она стекала по лицу. Я прикоснулся к ней и поежился, когда размазал ее по щетине на лице.

Я недовольно прорычал и ударил кулаком по дну плота. Желание ударить что-то было чертовски сильным и едва ли не подавляющим.

Пометка на будущее: следующий спасательный плот будет оснащен боксерской грушей, бутылкой рома и блоком сигарет.

Твою мать, я забыл о сигаретах, которые у меня были. Я почувствовал, как напряжение уходит, когда достал контейнер с двумя оставшимися сигаретами.

Достать контейнер из кармана на поясе трясущимися руками было практически невозможно, но как только я открыл его, я смог уронить сигарету на дно плота. Потом достал зажигалку и зажал сигарету между губ. Зажигалка заискрилась достаточно, но я не смог своими трясущимися руками удержать ее так долго, чтобы зажечь сигарету. Я продолжал пытаться, кончик большого пальца начал неметь от постоянного прокручивания колесика, а металлическая часть зажигалки стала нагреваться. В конце концов, я обжег палец, но так и не зажег сигарету.

Я выдал длинную тираду проклятий, прежде чем взглянул на нее снова.

— Ползи сюда и зажги эту гребаную штуковину для меня.

Рейн прищурилась, она смотрела на меня несколько мгновений, пока я трясущими руками протягивал ей сигарету и зажигалку.

— Ты, блин, оглохла?

— Нет, — ответила она, ее голос звучал относительно спокойно, учитывая все обстоятельства. — Я раньше никогда не прикуривала сигарету. В смысле, я не уверена как...

— О, бог мой! — прокричал я — Просто, бл*дь, подожги ее!

Я бросил Рейн зажигалку, которую ей удалось поймать. Но передумал бросать сигарету, она может сломаться, и тогда будет серьезная проблема. Я протянул ее трясущейся рукой и держал до тех пор, пока она не взяла ее.

— Просто сделай это, — я снова рявкнул.

— Ты так и будешь на меня кричать?

— Прекрати меня бесить, — ответил я.

— А не курить тебя тоже бесит?

— Сейчас — да. А теперь зажги эту чертову сигарету.

Она зажала ее между пальцами как косячок и щелкнула зажигалкой. Она не взяла ее в рот и не сделала затяжку, конечно же, ничего не получилось.

— Ты часом не тупая? — прорычал я. — Возьми ее в рот и сделай затяжку, идиотка.

— Послушай, — сказала она, протягивая мне зажигалку и сигарету. — С меня достаточно...

— Это ты послушай, — перебил я, не отрывая глаз от ее лица. Мой голос стал грубее. — Засунь гребаную сигарету в свой рот и зажги ее для меня или, клянусь Богом, я выбью из тебя всю дурь и выкину за борт к акулам. Поняла?

Ее глаза увеличились, и я услышал, как она тяжело сглотнула. Она медленно поднесла сигарету к губам и подожгла конец, не сводя с меня взгляда. Кончик сигареты стал красным за секунду до того, как она начала кашлять и протянула мне ее обратно.

И после всего этого я чуть не уронил чертову сигарету. Я закрыл глаза и втянул дым через фильтр в легкие. Я так и не открыл глаза, пока наполовину не выкурил ее. Я пытался немного растянуть процесс, зная, что осталась всего лишь одна. Руки все еще тряслись, когда я подносил сигарету к губам, и я начал раскачиваться назад и вперед.

Я выкурил всю сигарету до фильтра и выбросил бычок. Как только он исчез, я посмотрел на Рейн уголком глаза. Она не смотрела на меня, но все еще сидела, свернувшись клубочком, и разглядывала свои руки, лежащие на коленях.

Черт.

Я по сути сказал ей, что собираюсь ее убить

— Я бы не сделал этого, — сказал я не очень громко.

— Не сделал что?

— То, что я сказал про рукоприкладство и акул. Я, черт возьми, не собираюсь этого делать, ясно?