Здесь ничего не стоило вляпаться в неприятности. Свернув на усыпанную гравием парковку с Эваном на хвосте, Колин ожидал, что друг поедет дальше. Но, наверное, Эван подумал то же самое насчет возможных неприятностей. Лишь по одной причине он бы заглянул в такое заведение, особенно поздно вечером. Эван, в розовой рубашке, носках в яркую клетку, кожаных мокасинах, с аккуратно причесанными на пробор светлыми волосами, совершенно не походил на местную публику. С тем же успехом он мог повесить на свою «Тойоту» неоновый знак, гласивший, что цель хозяина машины – получить трепку от парней, которые большую часть вечера лакали спиртное.

Колин включил воду, смочил руки и провел ими по лицу. Вода была холодная – именно то, что нужно. Кожа горела. Моряк, с которым он дрался, бил гораздо сильнее, чем ожидал Колин – и это не считая запрещенных ударов, – но кто бы догадался с первого взгляда? Рослый, худой, стриженный почти наголо, с нелепыми бровями… Не следовало недооценивать этого парня. Колин сказал себе, что больше так не ошибется. Иначе он до конца года будет пугать своих однокурсниц и испортит девочкам впечатление от колледжа. Он воображал, как они говорят по телефону: «Мам, в моей группе есть один жуткий тип, весь в синяках и татуировках, и я должна рядом с ним сидеть!»

Он стряхнул воду с рук и, выйдя из уборной, нашел Эвана за угловым столиком. В отличие от Колина, он-то в колледже чувствовал себя как рыба в воде. У него по-прежнему было детское личико, и, подойдя ближе, Колин задумался, сколько раз в неделю Эван бреется.

– Ты долго, – сказал Эван, когда он сел рядом. – Я думал, ты заблудился.

Колин прислонился к виниловой спинке.

– Надеюсь, ты не очень боялся, сидя тут один.

– Ха-ха.

– У меня к тебе вопрос.

– Валяй.

– Сколько раз в неделю ты бреешься?

Колин хлопнул глазами.

– Ты торчал в уборной десять минут и думал об этом?

– Нет, когда шел к столику.

Эван уставился на него.

– Я бреюсь каждое утро.

– Зачем?

– В смысле – зачем? А ты нет?

– Нет.

– Почему мы вообще заговорили о бритье?

– Потому что мне стало интересно, я спросил, а ты ответил, – объяснил Колин.

Не обращая внимания на выражение лица Эвана, он указал на меню.

– Ты передумал и решил сделать заказ?

Эван покачал головой.

– Ни за что.

– Ты вообще не будешь есть?

– Нет.

– У тебя гастрит?

– Я подозреваю, что в последний раз санинспекция тут побывала еще при Рейгане.

– Ну, все не так плохо.

– Ты видел здешнего повара?

Колин посмотрел в сторону стоявшего за стойкой гриля. Повар выглядел на все сто – длинные волосы, руки, покрытые татуировками, сальный фартук, туго обтягивавший огромное брюхо.

– Татухи у него классные.

– Ну надо же.

– Я говорю правду.

– Я в курсе. Ты всегда говоришь правду. В том-то и проблема.

– Почему?

– Потому что люди не всегда хотят ее слышать. Например, если твоя девушка спрашивает, толстая она или нет, нужно ответить, что она прекрасно выглядит.

– У меня нет девушки.

– Наверное, потому, что последней ты сказал, что она толстая, и забыл добавить, как прекрасно она выглядит.

– Все было не так.

– Но ты меня понял. Иногда надо… приукрашивать правду, чтобы ладить с другими.

– Зачем?

– Потому что так делают нормальные люди. Так живет общество. Нельзя говорить все, что придет в голову. Тогда окружающие нервничают или обижаются. Кстати, работодателям это тоже не нравится.

– Ну, допустим.

– Ты мне не веришь?

– Верю.

– Но тебе наплевать.

– Да.

– Потому что ты предпочтешь говорить правду.

– Да.

– Почему?

– Мне так проще.

Эван замолчал на минуту.

– Хотел бы и я так жить. Например, сказать моему боссу, что я думаю о нем на самом деле, не боясь последствий.

– Ты можешь высказаться. Но предпочитаешь молчать.

– А кто будет платить за меня по счетам?

– Это отговорка.

– Да, наверное, – пожал плечами Эван. – Но лично мне проще так. Иногда ложь необходима. Например, если бы я сказал, что видел под столом двух тараканов, пока ты был в туалете, ты, наверное, тоже не захотел бы здесь есть.

– Ты же знаешь, что не обязан оставаться, правда? Со мной ничего не случится.

– Это ты так думаешь.

– Позаботься лучше о себе. И потом, уже поздно. Ты разве не едешь завтра в Роли?

– Да, прямо с утра. В одиннадцать мы с родителями идем в церковь, потом обедаем. Но, в отличие от тебя, мне завтра утром несложно будет встать с постели. Кстати, выглядишь ты ужасно.

– Спасибо.

– Особенно глаз.

– Завтра отек спадет.

– Нет, другой. Кажется, лопнуло несколько сосудов. Ну или ты вампир.

– Я заметил.

Эван откинулся на спинку.

– Окажи мне услугу, хорошо? Завтра не показывайся соседям. Иначе они решат, что пришлось набить тебе морду за просроченную квартплату. Нехорошо, если пострадает моя репутация домовладельца.

Колин улыбнулся. Он был тяжелее Эвана как минимум на тридцать фунтов и частенько шутил, что если Эван когда-нибудь и заходил в спортзал, то исключительно с целью финансовой проверки.

– Обещаю, что не буду попадаться им на глаза.

– Спасибо.

Официантка поставила на стол тарелку с омлетом и миску студнеобразной овсянки. Придвинув к себе кашу, Колин взглянул на Эвана.

– Что ты пьешь?

– Горячую воду с лимоном.

– Ты серьезно?

– Уже за полночь. Если я выпью кофе, то не усну.

Колин сунул в рот ложку каши.

– Ну ладно…

– Неужели ты обойдешься без ехидства?

– Я просто удивляюсь, что у них тут нашелся лимон.

– А я удивляюсь, что тут готовят омлет. Наверное, ты первый в истории этого заведения заказал здоровую еду.

Эван потянулся к кружке.

– Кстати, а что ты собираешься делать завтра?

– Поменять замок зажигания в машине. Она плохо заводится. Потом привести в порядок газон и сходить в тренажерку.

– Хочешь поехать с нами?

– Семейный обед – не по мне.

– Я не про обед. Сомневаюсь, что тебя пустят в загородный клуб в таком виде. Но ты мог бы навестить в Роли своих стариков. Или сестер.

– Нет.

– Мое дело предложить.

Колин набрал еще ложку каши.

– Не надо.

Эван откинулся на спинку.

– А сегодня были отличные бои, кстати говоря. Следующий после твоего – просто блеск.

– Правда?

– Парень по имени Джонни Риз положил своего противника в первом раунде. Свалил его, как быка, взял в захват – и все. Он двигается как кошка.

– И что ты хочешь сказать?

– Он лучше тебя.

– Допустим.

Эван побарабанил пальцами по столу.

– То есть ты доволен тем, как прошел бой?

– Он закончился.

Эван подождал.

– И?

– И всё.

– Ты по-прежнему думаешь, что это хорошая идея?

Колин подцепил на вилку кусок омлета.

– Я ведь до сих пор здесь с тобой, правда?


Через полчаса Колин был уже в дороге. Тучи, которые последние несколько часов грозили разразиться бурей, наконец сдались и извергли поток ливня, перемежаемый молниями и громом. Эван уехал несколькими минутами раньше, и Колин, сидя за рулем «Шевроле Камаро», который он неустанно чинил последние несколько лет, задумался о своем друге.

Он знал Эвана, сколько себя помнил. Когда Колин был маленьким, его семья проводила лето в домике на пляже, в Райтсвилл-Бич. Эван жил по соседству. Они проводили долгие жаркие дни, бродя по пляжу, играя в мяч, рыбача и катаясь на доске. Чаще всего они и ночевать оставались друг у друга. Потом родители Эвана переехали в Чейпел-Хилл, а жизнь Колина пошла под откос.

Все было довольно просто – третий ребенок и единственный сын богатых родителей, которые предпочитали держать няню и не испытывали желания заводить еще детей. В младенчестве его мучили колики, а затем Колин превратился в непоседливого мальчишку с классическим диагнозом «гиперактивность» – из тех, кто регулярно закатывает истерики, не может ни на чем сосредоточиться и не в состоянии посидеть спокойно. Дома он сводил родителей с ума, выживал одну няньку за другой и без конца дрался в школе. В третьем классе Колину досталась прекрасная учительница, которая ненадолго улучшила ситуацию, но в четвертом он вновь покатился по наклонной. Он постоянно затевал драки на детской площадке и чуть не остался на второй год. Примерно в это время на него стали смотреть как на «проблемного». Не зная, что делать, родители отправили сына в военное училище, посчитав, что дисциплина пойдет мальчику на пользу. Первый год прошел ужасно, и весной Колина выгнали.

После этого его снова отправили в военную школу, в другом штате, и следующие несколько лет он выплескивал энергию в спортивных единоборствах – борьбе, боксе и дзюдо. Свою агрессию он переносил на других, иногда с чрезмерным энтузиазмом, чаще всего просто потому, что сам того хотел. Отметки и дисциплина Колина не волновали. Пережив пять исключений из пяти разных военных школ, он кое-как дотянул до выпуска – злобный и жестокий юноша, без всяких планов на будущее и какого-либо желания их строить. Колин вернулся к родителям, и последовали семь тяжелых лет. Он смотрел, как мать плакала, и слушал, как отец умолял его измениться, но не обращал на родителей внимания. По их настоянию Колин побывал у психолога, но продолжал катиться по наклонной, подсознательно идя к саморазрушению. Так говорил психолог, и Колин теперь признавал его правоту. Когда родители выгоняли сына из дома в Роли, он устраивался в домике на пляже и тянул время, а потом возвращался, и круг замыкался. Когда Колину стукнуло двадцать пять, он получил последний шанс изменить свою жизнь – и неожиданно сделал это. Теперь он учился в колледже и собирался провести несколько десятков лет в школьном классе в качестве учителя. Большинство просто не понимали, что на него нашло.

Колин знал, что есть какая-то ирония судьбы в желании работать в школе, которую он всегда ненавидел. Но что поделаешь. Он не зацикливался на шутках судьбы – и уж точно не думал о прошлом. Он бы вообще не стал об этом думать, если бы не предложение Эвана навестить завтра родителей. Эван не понимал, что и Колину, и его старикам неприятно было даже находиться в одной комнате, особенно если о визите не договорились заранее. Он знал, что, если появится неожиданно, они будут сконфуженно сидеть в гостиной и говорить о пустяках, а воспоминания о прошлом повиснут в воздухе, как ядовитый газ. Он будет чувствовать исходящее от родителей недовольство, ощутимое в том, что они говорят и о чем умалчивают. Кому это надо? Уж точно не ему. И не им. В последние три года Колин приезжал с семейными визитами редко, почти всегда летом, и не задерживался дольше часа. Против такого распорядка никто не возражал.

Старшие сестры, Ребекка и Андреа, уговаривали Колина помириться с родителями, но он пресекал эти разговоры точно так же, как оборвал Эвана. В конце концов, отношения сестер с родителями развивались совершенно иначе. Они обе были желанными, а он оказался неприятной неожиданностью семь лет спустя. Колин знал, что сестры желали ему добра, но что между ними было общего? Ребекка и Андреа окончили колледж, вышли замуж, завели детей. Они жили в том же престижном районе, что и родители, и по выходным играли в теннис. Чем старше становился Колин, тем сильнее сознавал, что в жизни сестры устроились гораздо разумнее, чем он. Но опять-таки, они-то не были «проблемными».

Он знал, что родители, как и сестры, по сути, неплохие люди. После многолетних хождений к психологу Колин признал наконец, что проблемы у него, а не у них. Он больше не винил отца и мать за то, что с ним происходило, и за то, что они сделали – или не сделали. В любом случае он теперь считал, что ему повезло и что родители проявляли необыкновенное терпение. Ну и что, если им занимались няньки. Ну и что, если его отправили в военную школу. В самые тяжелые времена, когда другие родители уже сдались бы, отец с матерью не утрачивали надежды, что Колин еще может изменить свою жизнь.

Они много лет терпели его выходки. Не обращали внимания на то, что он пил, курил травку, громко включал музыку в любое время суток. Мирились с вечеринками, которые сын закатывал, стоило им уехать из города, и после которых дом превращался в помойку. Смотрели сквозь пальцы на потасовки в барах и многочисленные аресты. Не обращались к властям, когда Колин ломал замок на двери пляжного домика и устраивал там хаос. Они выкупали сына под залог столько раз, что Колин сбился со счету, и оплачивали услуги адвоката. Три года назад, когда Колину грозило долгое тюремное заключение за пьяную драку в Уилмингтоне, отец воспользовался какими-то связями и условился, что Колину полностью очистят полицейское досье. Если, разумеется, он выдержит испытательный срок. В том числе Колина обязали пробыть четыре месяца в психиатрической клинике в Аризоне. Когда он вернулся и узнал, что родители не намерены его впускать, он снова взломал пляжный домик, который к тому моменту выставили на продажу.