И теперь это будущее наступило, но Ник к нему не готов.

С узлом в животе он опускается на кровать.

Он сказал Девону правду. Колледж пугает его, и не только из-за насильственного разделения с Девоном (что будет абсолютным нарушением Женевской конвенции). Нику страшно, потому что он не знает, кем быть, а времени решать больше нет. Ему страшно из-за того, что, по идее, он должен быть взрослым, но не чувствует себя таковым. Но больше всего Ник боится через несколько лет оглянуться назад и не узнать себя. Нику нравится быть собой, ясно? Хоть он еще и не понял себя до конца. Колледж в его представлении — эдакая коробка не в форме Ника, и чтобы втиснуться в эту коробку, ему придется отрезать многие части себя.

Может, он реагирует слишком остро? Просто он никак не может избавиться от идеи, что взросление похоже на капитуляцию перед врагом. Ты словно теряешь что-то бесценное, пусть и настолько неосязаемое, что Ник даже не может сформулировать, что. Как ему испытывать интерес к криминологии, если буквально вчера он был восьмилетним и хотел стать джедаем?

Все, чем он был, и все, что он есть, каким-то образом свелось к этому моменту. К его матери, которая пересчитывает его носки, разложенные в ряд на полу, и каким-то образом закрывает дверь в его детство, расстаться с которым Ник еще не готов. Глядя на эти носки, на наволочки и простыни, мелкие и крупные вещи, Ник чувствует, что не может дышать.

Это словно хвататься за воду.

Ник закрывает глаза и отталкивает от себя вспышку паники.

— Ник? — зовет его мать.

Он открывает глаза.

— Я говорю, что тебе нужно купить побольше носков.

Ник, моргнув, смотрит на разложенные носки и чувствует себя так, словно никогда их не видел.

— Да, мам, — произносит он наконец с шумом в ушах. — Хорошо.


***


В субботу Девон приходит к Нику поплавать. Он приводит с собой Эбони, а та приводит свою подругу Шелли. Шелли всего шестнадцать, но у нее уже есть татуировка. Она показывает Нику татуировку и поддельный ID, который использовала, чтобы набить ее.

— Говорю тебе, бро, — произносит вполголоса Ник, пока они с Девоном покачиваются в глубоком конце бассейна, — мама пересчитывала мои носки, и у меня чуть не случилась самая настоящая паническая атака.

Надо отдать Девону должное: он слушает Ника и почти не смотрит на Эбони, которая сидит в купальнике на краю.

— Думаю, я превращаюсь в какого-то Холдена Колфилда, — говорит Ник. — Со всей его экзистенциальной тоской. А недавно я весь расчувствовался из-за одуванчика — в точности, как если б смотрел, как моя сестренка катается на карусели.

Девон откидывает мокрые волосы назад.

— Хочешь, чтобы я отвел тебя покататься на карусели?

— Нет. Вся суть в том, что нам больше нельзя кататься на карусели. Теперь мы можем только смотреть, как катаются дети!

— Я так не думаю, — говорит Девон, но не особенно убежденно. — Мы можем кататься на любых каруселях сколько нам хочется.

— Но это не будет как раньше, — настойчиво говорит ему Ник. — Теперь уже ничего не будет как раньше.

Девон хмурится.

— Я знаю, но мы же не можем остановить перемены.

Ник знает, что в этом-то и проблема. Именно этого он и боится больше всего.

Девон хочет что-то сказать — наверняка что-то содержательное, воодушевляющее, мудрое, — но его прерывает вопль Шелли, которую Эбони столкнула в бассейн.


***


— Как думаешь, мне сделать татуировку? — в тот же день, только позже, спрашивает Девона Ник.

Девон фыркает.

— Что?

— Татуировку, — говорит Ник, наблюдая за бликом света от фар машины на улице, ползущим по потолку. — Шелли всего шестнадцать, а у нее уже есть татуировка.

— Что хочешь набить? — спрашивает Девон.

Ник задумывается. Ему нравится идея татуировки. Нечто со смыслом, значимое для него, что останется на нем навсегда — здорово, правда? Вот только он беспокоится, что ничего значимого в его жизни нет. Будет ли странно набить имя Девона? Наверное, да. И хотя список того, что нравится Нику, довольно велик — там, среди прочего, и «Властелин колец», и «Гарри Поттер», и «Мстители», — он не уверен, что хочет видеть на своей коже любую из этих франшиз. Он хочет что-то более личное. Только его. Он просто не знает, что это.

— Интересно, у Джея есть татуировки?

— Ты не знаешь?

Ник пожимает плечом и укрывается одеялом.

— Ну, я еще не видел его полностью голым.

— Чувак, ты серьезно?

— А что? Это странно?

— Не знаю, — говорит Девон. — Типа того. В смысле, разве с друзьями по сексу не раздеваются догола?

— Ну его член-то я видел. Просто все остальное — нет.

— Думаю, это начало.

— И это реально очень красивый член, — со вздохом говорит ему Ник.

— Рад за тебя, бро, — стойко отзывается Девон. Для натурала он невероятно поддерживает его. Что лишь справедливо, думает Ник, поскольку ему приходится слушать, как Девон распинается о девичьих прелестях. Их прелести, наверное, классные и все такое, просто совсем не Никова тема. Но Ник тоже оказывает другу поддержку. Однажды, еще в старших классах, он даже помогал Девону гуглить, как делают куни. Серьезно, интернет знает все. Кроме того, что делать со сведенным языком, из-за которого Девон в итоге и опозорился.

Снова вздохнув, Ник перекатывается на бок. Кладет голову Девону на плечо, а Девон одной рукой обнимает его. И Ник — что наверняка является полным нарушением их кодекса дружеских обнимашек — немедленно начинает думать, каково было бы лежать вот так с Джеем.

— Ты сейчас думаешь о Эбони, да? — спрашивает он.

— Какая-то часть меня всегда о ней думает, — признает Девин. — Это делает меня жутким маньяком?

— Ты же не следишь за ней день и ночь?

— Нет!

— Тогда ты не жуткий маньяк.

— Круто, что мы с ней друзья, и мне кажется, она будет не против стать не просто друзьями, но вдруг я спрошу ее, и она скажет «нет»?

Ник ненадолго задумывается.

— А если ты спросишь ее, и она скажет «да»?

— Неслабый такой риск, — тихо говорит Девон.

— Отношения — трудная штука, — бормочет Ник.

— Да уж, — соглашается Девон, качнув головой. — Как по-твоему, мы когда-нибудь в них разберемся?

— Зная нас, наверное, нет.

— Наверное нет, — повторяет Девон. Похоже, он прилично расстроен. — Наверное, мы никогда ни в чем не разберемся.

Или тоска Ника заразна, или она в той или иной степени есть во всех. Но это не утешает.


***


Ночью воскресенья Ника будят тихие звуки музыки. Он выбирается из постели и на цыпочках спускается вниз. В гостиной горит свет. Ник заглядывает за угол.

Журнальный столик отодвинут к стене.

Рядом сидит их собака по имени Скутер и бесшумно постукивает хвостом по ковру.

У Ника отваливается челюсть.

Его мама и папа танцуют. Обнявшись, они медленно переступают ногами, потому что, как думает Ник, не умеют по-настоящему танцевать. Щека его матери лежит у отца на плече. Ее глаза полуприкрыты, на губах играет улыбка. Отец, словно пытаясь уделять внимание ритму, покачивает головой.

Ничего страннее Ник в жизни не видел. А он, на минуточку, видел все фильмы Дэвида Линча.

Неужели люди могут просто так танцевать посреди ночи? Или Ник случайно забрел в параллельное измерение, где его родители — абсолютно другие, странные существа? У них, правда, нет каких-нибудь жутких пуговиц вместо глаз, но они танцуют. Танцуют.

Внезапно на него наваливается целая лавина эмоций, и Ник не может понять, почему. Он даже не может распутать ниточки противоречивых чувств, чтобы узнать, откуда они начались. Это так прекрасно и грустно. Словно крохотный огонек, чересчур глубоко погребенный в будничной жизни, чтобы когда-нибудь засиять.

Его мать обнимает отца за шею, и ее улыбка становится шире.

Его родители влюблены.

Внезапно у Ника сжимается горло, а в глазах начинает щипать.

Он хочет остаться и еще немного понаблюдать и вместе с тем не хочет видеть, как танец заканчивается. Он не хочет видеть, как они расходятся в стороны и возвращаются в свою рутинную жизнь. И потому он уходит наверх — осторожно, чтобы не скрипнула третья ступенька — и снова забирается под одеяло.

И у него, кажется, получается вытащить из клубка сложных эмоций ниточку, которую он узнает. Это зависть.

Было бы здорово, думает он, если б и у него был человек, с которым было бы можно танцевать по ночам.


***


Ник: Какое у тебя самое любимое место на свете?

Джей: 1770, Австралия.

Ник: Это число.

Джей: Это город.


***


Некоторые разговоры нельзя вести по смс. Ник звонит Джею.

— Что такого особенного в том городе, который ты явно придумал?

— Ник, уже полпервого ночи.

Снизу еще доносятся тихие звуки музыки.

— Ну… это важно.

Джей вздыхает. А может зевает.

— Ничего особенного в нем, в принципе, нет. Но однажды у меня кончились деньги, и я застрял там на два дня. Я просто гулял, сидел на пляже, и одна пожилая пара накормила меня, а когда пошел дождь, разрешила переночевать у них в трейлере.

— Значит, дело не в месте, а в людях?

— Угу.

Ник хмурится в потолок.

— Почему тебе нужно уезжать на другой конец света, чтобы встретить хороших людей? Здесь тоже есть хорошие люди.

— Ну… — Джей колеблется. — Суть не в хороших людях. А в том, что ты попадаешь в совершенно новое, незнакомое место и узнаешь, что люди по-прежнему люди. Понимаешь меня?

Ник не уверен.

— Суть в осознании, что мир много больше, чем ты представлял, и вместе с тем — много меньше.

— О. — Вау. Джей и правда дзен или типа того.

Джей снова вздыхает.

— Еще какие-нибудь животрепещущие вопросы?

— У тебя есть татуировки?

На мгновение воцаряется тишина, и Ник думает, что Джей отключился. Но потом слышит смешок.

— Поищи и узнаешь.

Ник ерзает при мысли об этом.

— Вызов принят!

— Спокойной ночи, Ник.

— Спокойной ночи.

Ник засыпает с телефоном, зажатым в руке.



Глава 8


Ник: Я погуглил 1770. Это и правда город.

Джей: Да, я знаю.

Ник: Просто название реально тупое.

Джей: Не я же его так назвал.

Ник: Ну да.


***


Джей находит себе подработку — у Билла Холлистера, который живет неподалеку и занимается стрижкой газонов. Вообще, у него есть постоянный помощник, но он слег с ветрянкой.

— Долбанная ветрянка, — ворчит Билл. — Как можно умудриться подхватить долбанную ветрянку?

Джей просто кивает.

Билл какое-то время возится, заводя свой старый пикап, а потом они тарахтят по дороге на север, где на половине акра земли живет первый клиент. Билл будет ездить на газонокосилке, а Джей выполнять всю работу, требующую ходьбы — то есть, подравнивать траву триммером.

— У тебя еще есть тот мотоцикл? — спрашивает Билл, усаживая себя на газонокосилку.

— Да, — говорит Джей.

Билл похлопывает себя по ноге, которая заканчивается культей на месте, где должно быть колено.

— Yamaha TX семьдесят третьего года. Любил я тот долбанный мотик. И свою ногу тоже любил.

Он заводит газонокосилку прежде, чем Джей успевает придумать ответ.

Работа тяжелая, жаркая, и спустя считанные минуты у Джея появляется чувство, будто он утопает в поту. В этом отношении она очень похожа на работу на стройке, но сейчас он хотя бы не покрыт впридачу и пылью. Только к ногам липнут ошметки травы. На обработку двора уходит около часа, а потом они грузят газонокосилку в пикап и снова пускаются в путь.

Билл любит ездить, опустив стекла и с Led Zeppelin, включенными на полную громкость. Он водит как маньяк и был бы угрозой для прочих автолюбителей, если б его пикап мог разгоняться хотя бы до тридцати миль в час.

На протяжении всего дня Джей то и дело ловит себя на том, что проверяет свой сотовый. Каждый раз, не увидев смски от Ника, он чувствует странное разочарование.

Эти отношения без обязательств… сбивают с толку. Джей понятия не имеет, как вести себя в растянувшиеся перед ним девять недель. Должен ли он писать Нику и спрашивать, как прошел его день? Или они должны связываться только затем, чтобы договориться о времени встречи? Джей не знает. Как, понятное дело, и Ник, потому что ему восемнадцать, и опыт у него минимальный, а может и нулевой. Джей знает одно: что до того утра на стройке Ник никогда не делал минет, что до вчерашнего дня ни разу не получал его и что он все еще девственник — если только он не делает все в обратной последовательности, чему Джей, на самом деле, был бы не удивлен.