– Кого мы дурачим? Почему мы вместе?

В ее взгляде появляется растерянность. Кажется, я застал Тиффани врасплох.

– Какого черта, Тайлер?!

– Просто скажи. – Наверное, я всегда неосознанно задавался этим вопросом. – Зачем это все? Я не понимаю. Мы ведь даже не… – Обрываю себя на полуслове, не решаясь произнести: «не нравимся друг другу». Это прозвучало бы жестоко. – Что нас связывает?

На самом деле ответ предельно ясен: нам обоим это выгодно. Мне нужна привлекательная подружка, чтобы создать образ Тайлера Брюса. А Тиффани нужен парень, который сделает все, что бы она ни попросила. Вероятно, Тиффани чувствует мою слабость, которую я так старательно скрываю, и пользуется ей. Мы не должны быть вместе, мы совершенно разные.

– Я не намерена это обсуждать. Разговор окончен, – отрезает Тиффани, поджав губы.

Конечно, я рискую. Тиффани не любит, чтобы я переступал черту и делал что-то вопреки ее воле.

– Не стоит ли нам… как бы правильнее выразиться… – Пожимаю плечами. – Ты же сама видишь, что это глупо. Может, отдохнем друг от друга?

– Кстати, как продвигается торговля наркотиками? – запальчиво перебивает Тиффани, выразительно приподняв брови.

– Какая торговля? – переспрашиваю я, притворяясь, что не понимаю.

Неужели она обо всем узнала?

– Думаешь, я слепая? За дурочку меня держишь? – язвительно фыркает Тиффани. Терпеть не могу, когда она становится такой: хитрой и деспотичной. – Вчера, когда ты нажрался как свинья, тебя искал Грег, потому что ему позарез нужна была доза. – Ядовито ухмыляясь, Тиффани медленно подходит ко мне. – Ходят слухи, что у тебя можно затариться наркотой.

– Тиффани…

– Да, так я и думала. Ты мне врал.

Она садится на кровать, с самодовольной улыбкой закинув ногу на ногу. Явно наслаждается ролью хозяйки положения. Приторно сладким тоном она продолжает:

– Поэтому у меня есть идея получше. Мы не возвращаемся к разговору о наших отношениях до конца школы. Иначе вряд ли получится сохранить твой секрет. Я люблю тебя, Тай. И ты меня любишь. Вот и все, не забывай.

Нахмурившись, Тиффани быстро целует меня в губы.

Не в силах пошевелиться, беспомощно смотрю, как она выходит из комнаты, покачивая бедрами и что-то напевая себе под нос. К горлу опять подступает тошнота. Только уже не из-за того, что я перебрал вчера на вечеринке. Дело в другом: Тиффани меня шантажирует.

33

Пятью годами ранее

– Опять перелом. – Доктор Колман, хмурясь, поворачивает к нам экран компьютера, и я разглядываю свой рентгеновский снимок. – Конечно, полулунная кость с того раза еще не успела восстановиться, поэтому так легко сломалась. – Он возвращает компьютер в прежнее положение и, поправив очки, принимается что-то печатать.

В маленьком кабинете тишина. Я сижу, сложив руки на коленях. В запястье пульсирует боль. Отец нервно потирает ладони и постукивает ногой по полу. Еще утро, и вообще-то я сейчас должен быть в школе, а он – на работе.

– Кости срастутся, правда? – затаив дыхание, спрашивает отец.

– К счастью, перелом несложный, – отрывая взгляд от экрана, успокаивает его врач. – Пару дней придется поносить шину, пока опухоль не спадет, а в понедельник я наложу Тайлеру гипс недели на три. Однако полностью запястье заживет только через пару месяцев. Конечно, если ты снова его не сломаешь, Тайлер. – Доктор Колман с улыбкой подмигивает мне, но его взгляд остается серьезным.

Отец опускает голову. Похоже, сегодня он чувствует свою вину острее, чем обычно. Наверное, не может отгородиться от того, что сделал: мое распухшее запястье и пластырь на лбу постоянно напоминают ему о боли, которую он мне причинил.

Продолжая печатать, врач кидает на него взгляд.

– Питер…

Отец, судорожно сглотнув, заставляет себя посмотреть на доктора.

– …как дела у старины Пита? – продолжает доктор Колман. – В последнее время мы с ним редко видимся.

Отец вздыхает с облегчением. Он явно рад смене темы.

– У него все в порядке. Целыми днями возится со своим «Шевроле».

– Напомни ему, что мы давно собирались сходить куда-нибудь, выпить по стаканчику. Кстати, надеюсь, он за мной заедет на этом самом «Шевроле», – со смехом добавляет доктор Колман.

Отец тоже облегченно смеется.

Пока врач накладывает мне шину, они дружески болтают и обмениваются шутками, и я внезапно ощущаю себя ужасно одиноким. Доктора Колмана, похоже, не волнует, почему я так часто ломаю руки.


Мы молча идем к автомобилю. Я плетусь за отцом, пиная ботинком землю и рассматривая черную шину, которую придется носить до понедельника. Мне только месяц назад сняли гипс, а теперь опять его наденут, но я даже не огорчен. Просто… ладно, неважно. Наверное, я уже смирился со своей участью. Как только этот перелом заживет, будет новый.

Мне страшно ехать домой. Так и тянет вернуться к доктору Колману и во всем признаться. Объяснить, что я ломаю запястье не потому, что такой неуклюжий, а потому что отец – жестокий, безжалостный человек… Конечно, я так не поступлю. Никому ничего не расскажу. Никогда. Я знаю, что отец ведет себя неправильно, но не хочу разрушать семью и ломать ему жизнь. Он все-таки мой папа!

Поэтому безропотно забираюсь в машину и одной рукой неловко застегиваю ремень безопасности. Уставившись перед собой, жду, пока отец заведет мотор и отвезет меня домой. Он продолжает сидеть неподвижно. Неужели снова злится? Вдруг он не сдержится и набросится на меня прямо здесь, на больничной стоянке? Набравшись храбрости, робко поднимаю на него взгляд.

Отец замер, вцепившись в руль и, прерывисто дыша, смотрит в одну точку. Его губы дрожат. Проходит целая минута, прежде чем он медленно поворачивается ко мне. В его глазах застыло чужое, незнакомое выражение – смесь горького сожаления, глубокого сострадания, гнетущей вины и неподдельного раскаяния. При виде моего заклеенного лба и распухшего запястья слезы начинают струиться у него по щекам.

– Я больше никогда… никогда… – задыхаясь, шепчет он надломленным голосом и прижимает ладонь к искривленному рту. – Тайлер, я больше никогда не сделаю тебе больно. Клянусь.

Сжавшись, отец закрывает лицо руками. Его трясет, из груди вырываются рыдания, и я с трудом разбираю, что он говорит.

– Прости меня. Мне очень жаль. Очень, – захлебывается отец.

За все свои двенадцать лет я ни разу не видел, чтобы он плакал. Однажды он даже сказал, что плачут только слабаки. Значит ли это, что сейчас отец слаб? Что у него больше не хватит сил причинить мне боль? Он часто просит прощения, но не так горячо и искренне.

Поэтому я ему верю.

34

Наши дни

Сегодня неудачный день. Время перевалило за полдень, а я все еще в постели. Уставившись в потолок, прокручиваю в голове одни и те же мысли.

Вчера, вернувшись от Тиффани, я прошел прямиком к себе в комнату и улегся в кровать. До сих пор благодарен маме и Дейву за то, что они не стали донимать меня вопросами, чем я занимался в выходные и где провел ночь. Они уже в курсе: если я не ночую дома, значит, я у своей девушки. Которая меня шантажирует…

Зря я ей пообещал, что не буду иметь никаких дел с Декланом Портвудом. Сглупил. Теперь Тиффани может использовать против меня информацию о том, что я замешан в торговле наркотиками. Если я снова осмелюсь заикнуться о расставании, Тиффани сотрет меня в порошок. И удивляться тут нечему. Она уже выкидывала такие фортели. Это ее излюбленный способ добиваться своего и держать меня на коротком поводке.

Застонав, выбираюсь из постели. Больше не могу в ней оставаться: слишком жарко. Начинаю кружить по комнате. Ерошу волосы и пытаюсь привести мысли в порядок. Моя жизнь стремительно пошла под откос. Она и раньше была не слишком радужной, но теперь все намного хуже. Я работаю на Деклана Портвуда. Моя девушка меня шантажирует.

А еще я целовался со сводной сестрой. С тех пор прошло два дня, и за это время мы с Иден почти не общались. С утра мне даже на секунду показалось, что это было во сне. Касаюсь рта рукой. До сих пор чувствую прикосновение ее губ. Неправильно все это… Хотя в тот момент казалось иначе… Надо поговорить с Иден. Эх, понять бы, действительно ли она мне нравится или я просто поддался сиюминутному порыву?

Вздохнув, иду в ванную и осторожно прикрываю за собой дверь. Однажды я в сердцах так пнул ее, что сломал замок. Теперь дверь полностью не закроешь – клинит. Достаю пачку антидепрессантов и глотаю сразу две таблетки. Настроение ужасное.

Иногда я пытаюсь представить, как бы мы сейчас жили, если бы отец не распускал руки. Наверное, мы до сих пор были бы все вместе. Я бы не встретил ни Дейва, ни Иден. Мы вряд ли переехали бы из старого дома, в паре кварталов отсюда. Отец говорил бы со мной о девушках, просил бы не пить слишком много на вечеринках и помогал готовить документы для поступления в колледж. Я всегда мог бы обратиться к нему за советом. Мы вместе смотрели бы футбол, а с маминого лица не сходила бы лучезарная улыбка, которую я очень любил. Теперь мама никогда не улыбается так весело и беззаботно.

А я сам? Каким бы я стал, если бы все сложилось иначе? Наверное, был бы счастливее. И лучше. Не таким непутевым и безбашенным. Меня не выжигал бы гнев, в душе царило бы спокойствие. Не пришлось бы спасаться алкоголем и наркотиками, пить антидепрессанты и корчить из себя крутого парня, чтобы скрыть свою слабость. Я бы остался самим собой. Дружил бы с хорошими ребятами, встречался с той, кто мне действительно нравится, и радовался жизни.

Отец отнял у меня все.

Надо пойти к маме. Хотя я часто ее подвожу и расстраиваю, мама неизменно готова мне помочь. Она понимает меня, как никто другой. Каждый раз, впадая в хандру, я спешу к ней за поддержкой. Наверное, мама даже не подозревает, как сильно я в ней нуждаюсь.

Выхожу из комнаты и спускаюсь на первый этаж. А вдруг мама куда-то ушла?..

К счастью, она дома, убирается на кухне. Заслышав мои шаги, она с улыбкой оборачивается. Мама хочет верить, что все наладится, и я перестану страдать.

– Проснулся? С Днем независимости тебя!

– Мама… – шепчу я, поднимая на нее взгляд, и, задохнувшись, умолкаю.

Стою сгорбившись. Губы дрожат, на глаза наворачиваются слезы. Я совершенно разбит и подавлен.

– Ох, Тайлер… – Мама обнимает меня, обволакивая теплом и любовью.

Она так хорошо чувствует мое состояние. Мне никогда не удается скрыть от нее свою душевную боль, так же, как ей от меня.

– Я не могу… не могу так больше. – Мой голос звучит жалобно, тихо и слабо.

Утыкаюсь ей в плечо и не сдерживаю слез.

Мама стискивает меня в объятиях и тоже плачет, судорожно вздрагивая. Она ничего не говорит, а мне и не надо. Достаточно просто обнимать ее. Порой мне кажется, что я живу только ради мамы. Я просто не имею права причинить ей еще больше боли.

Мама кладет голову мне на плечо.

– Знаю, Тайлер, – шепчет она. Слова даются ей с трудом. – Тебе плохо и горько. На тебя столько навалилось…

В этот момент слышно, как открывается входная дверь.

– Угадайте-ка, кому удалось сбежать с работы пораньше? – жизнерадостно кричит из коридора Дейв.

Отпрянув от мамы, вырываюсь из ее рук. Только с ней одной я могу позволить себе быть слабым и уязвимым. Быстро вытираю слезы и, глубоко вздохнув, выхожу из кухни на лужайку позади дома. Мама не останавливает: понимает, что я не могу здесь оставаться. Падаю на траву у бассейна и, закрыв лицо руками, задыхаюсь от рыданий.


Несколько часов спустя мы все залезаем в мамин «Рендж Ровер» и едем в Калвер-сити смотреть салют в честь Дня независимости. Лично у меня настроения праздновать нет. На нервы действует еще и то, что в этой тесноте мы с Иден оказались прижаты друг к другу. После того, что случилось в субботу, не осмеливаюсь даже поднять на нее глаза. Тупо таращусь в окно, силясь не обращать внимание на то, что наши локти соприкасаются. Иден тоже настроена в упор меня не замечать: даже к машине мы шли, опустив головы и держась друг от друга подальше.

– Это «Конверс»? Не знала, что ты тоже такие носишь, – где-то на середине пути тихо подает голос Иден.

Даже странно, что она со мной заговорила. Мама с Дейвом, сидящие впереди, ведут беседу, но мы не принимаем в ней участия.

Оборачиваюсь к Иден и ловлю ее дружелюбный, вопрошающий взгляд. Сегодня она отлично выглядит – впрочем, как и всегда. Мгновение смотрю на ее губы и, проглотив комок в горле, выдавливаю: