– Да. – И отворачиваюсь к окну.

Почему-то сердце бьется чаще. Тщетно пытаюсь успокоиться. Все время думаю об Иден, о том, как она смотрела на меня тогда, в субботу, о вкусе ее губ и тепле рук.

Мне совершенно не нравится Калвер-сити. И все же когда мы наконец заезжаем на стоянку у одной из школ, на стадионе которой и будет проходить празднование Дня независимости, я вздыхаю с облегчением.

В Санта-Монике много лет не запускают салютов. Считают, что это слишком опасно. Черт его знает, почему. Вероятно, из-за близости пирса. Поэтому каждый год четвертого июля нам приходится тащиться в другой город.

Судя по тому, сколько тут народу, отметить День независимости в Калвер-сити решили многие. Стоянка запружена людьми.

Как только мама останавливает машину, торопливо отстегиваю ремень безопасности и чуть ли не вываливаюсь наружу: сидеть, притиснувшись к Иден, выше моих сил. Наверное, до тех пор, пока мы не проясним ситуацию, я буду чувствовать себя рядом с ней неловко. Поэтому раньше всех остальных «членов семьи» захожу в школу. В коридорах развешаны таблички, указывающие, как добраться до стадиона, однако сориентироваться по ним трудновато.

– Если кто-то из ваших друзей здесь, можете идти к ним, – заявляет мама, глядя попеременно на меня и на Иден. Джейми и Чейз еще слишком малы, чтобы отпускать их одних. – Чтобы найти друг друга после салюта, созвонимся.

– И ведите себя как следует, – быстро добавляет Дейв, строго глядя на меня.

Неужели он думает, что я даже здесь могу во что-то вляпаться? Черт возьми, за кого он меня принимает? Мы ведь просто собираемся смотреть салют!

– Будем тише воды ниже травы, – отмахиваюсь я.

Поскольку мама нас отпустила, я, не теряя времени, начинаю продираться вперед, стараясь как можно скорее затеряться в толпе. Не хочу, чтобы видели, что я провожу праздник с братьями, хотя вряд ли кто-то из моих друзей сейчас здесь. Тиффани тут точно нет, чему я очень рад: люблю иногда побыть в одиночестве.

Наконец выбираюсь из душных школьных коридоров на свежий воздух, и в уши тут же ударяет гремящая музыка и гул голосов. На трибунах и на самом футбольном поле столпотворение. Сгущающиеся сумерки прорезаны яркими лучами прожекторов. От палаток с закусками исходит тошнотворный запах. Какая гадость… Вот поэтому я терпеть не могу День независимости.

Вокруг мельтешат люди, то и дело задевая меня плечами. Вдруг вижу Иден. Она стоит на месте и, как и я, растерянно обозревает стадион. Видимо, ее тоже обескураживает такое скопище народу.

Надо с ней обсудить наш поцелуй. Сейчас или никогда. Как раз нашелся подходящий момент: и я один, и она одна. С трудом подавляя смущение, делаю глубокий вдох и решительно шагаю к Иден.

– Вот уж никак не думал, что ты любишь гулять в одиночку, – дружелюбно начинаю я. Приходится чуть повысить голос, чтобы перекричать шум. Иден поворачивается ко мне. Она явно чувствует себя не в своей тарелке, и это даже мило. – Может, поговорим?

– Сейчас? – Иден удивленно оглядывает оживленную толпу.

– Да, только не здесь. – Мы должны остаться одни, без посторонних. Эта беседа – не для чужих ушей. – Пойдем.

Мы отправляемся на поиски укромного местечка. Хочу взять Иден под руку, но вовремя спохватываюсь. Пока я не выясню, что она думает насчет того поцелуя, лучше на всякий случай с ней не флиртовать.

В здании школы полно народу. Заходим в коридор с надписью «вход воспрещен». Надо попасть в какой-нибудь класс, иначе нам никак не остаться наедине.

Иден молча следует за мной. Может, она не заметила ту надпись. Коридор очень длинный, в нем царит полутьма. Мы идем по нему, пока не оказываемся в тишине. Шум и музыка сюда почти не долетают. Стараясь собраться с мыслями, с минуту рассеянно таращусь на стену и наконец медленно перевожу взгляд на Иден. Ее широко распахнутые светло-карие глаза полны тревоги и даже страха. Господи, с чего же начать? В горле стоит ком. Не желая ходить вокруг да около, начинаю прямо с сути:

– Ну, и что за фигня была в субботу?

Видимо, Иден ждала этого разговора не меньше, чем я. Она начинает сбивчиво, взахлеб тараторить:

– Не знаю. Прости. Ты… ты вывел меня из себя. Я не могла допустить, чтобы ты покупал наркотики, поэтому… так получилось. Это случайность. – Она умолкает, чтобы перевести дух. А я-то надеялся, что она скажет совсем другое. – Извини, пожалуйста. Со мной творилось что-то непонятное. Давай считать, что ничего не было, ладно?

Значит, для Иден произошедшее – случайность? Ну конечно. Такая девушка никогда бы не обратила на меня внимание, и не только потому, что я ее сводный брат. Ее извинения ранят.

Сунув руки в карманы, признаюсь:

– Не могу.

– В смысле?

– Я тебя тоже поцеловал, – напоминаю я. Да, поцеловал, потому что всем сердцем желал этого. Потому что меня непреодолимо тянуло к Иден. Это было осознанное решение. – И ни о чем не жалею.

Иден чуть приоткрывает рот. На ее лице проступает растерянность.

– Не жалеешь?

Секунду любуюсь ею. Заходящее солнце светит в окно, и в золотистых лучах Иден выглядит милой и невинной. Стоит ли объяснить ей, что я испытываю? Наверное, да. Может, больше такого случая не представится, и я пожалею, что промолчал. К тому же мне нечего терять.

– Я знал, что делаю, – наконец произношу я.

– Но зачем? – растерянно хлопая ресницами, шепчет Иден.

Как можно быстрее, чтобы не дать себе передумать, выпаливаю:

– Потому что я чертовски этого хотел.

Так оно и есть. Иден сразу меня заинтересовала. Вот почему у меня замирало сердце, когда я ловил на себе ее взгляд. Просто я этого не осознавал, пока наши губы не встретились.

Отворачиваюсь от Иден и, опершись о стену, тяжело вздыхаю.

– Хотел? – повторяет Иден. Ее голос гулко разносится по безмолвному коридору. Словно мы одни во всей школе. – В смысле?

– Давай начистоту. Ты мне жутко нравишься. – Глядя на Иден, стараюсь прочесть по ее лицу, что она думает. Она явно поражена. Признание дается мне с таким трудом, что я невольно начинаю раздражаться. – Конечно, все это неправильно, потому что ты моя сводная сестра, но я ни хрена не могу с собой поделать. Полный бред! Вижу, на взаимность рассчитывать нечего, раз ты теперь извиняешься.

Иден предложила мне считать, что ничего не было. Больно даже вспоминать ее слова. Сейчас я не пытаюсь выглядеть крутым. Тайлера Брюса еще никогда не отвергали. Да и на Иден ему плевать. А мне настоящему – нет.

– Лучше бы ты не извинялась, – тихо добавляю я. – Выходит, для тебя наш поцелуй – ошибка?

Иден молчит. Не знаю, о чем она думает, да и, пожалуй, не хочу знать. Если она и раньше была обо мне невысокого мнения, то сейчас наверняка вообще меня презирает. Отныне я для Иден – чокнутый сводный братец, который к ней пристает.

– Мне казалось, ты меня ненавидишь, – после паузы произносит она.

Такого я не ожидал.

– Я ненавижу многих, но не тебя! – Значит, мне все-таки удалось показать себя эгоистичным придурком. – Просто ты страшно меня заводишь, и это бесит.

– Все, хватит. – Иден, покачав головой, отодвигается. – Ты мой сводный брат. Этим все сказано.

– Кто придумал эти дебильные порядки? – Кидаю взгляд за окно, где толпятся тысячи незнакомых людей. Наверное, любой из них с таким же успехом мог бы оказаться моим сводным братом или сестрой. – Три недели назад я даже не подозревал о твоем существовании. Какая ты мне на фиг сестра? Что за бред – называть нас родственниками!

– У тебя уже есть подружка, – побледнев, шепчет Иден и пятится от меня. – Тиффани.

– Зачем мне Тиффани?! Я ее не люблю! – Я не собирался кричать на Иден, однако не выдержал. Ненавижу Тиффани, ненавижу себя, ненавижу свою безвыходную ситуацию. – Ты что, не понимаешь? Ее присутствие помогает мне забыться.

– Что же, черт возьми, ты так стараешься забыть?!

Я вывел ее из себя, и теперь мы оба орем друг на друга на весь коридор.

– Да ничего!!! – Глубоко вздыхаю и пытаюсь обуздать свой гнев. Повел себя как дурак и теперь мне не терпится поскорее сбежать от Иден. Зря я это затеял. Глупо. Разве можно было надеяться, что Иден воспримет наш поцелуй так же серьезно, как я? Я пытался хоть раз в жизни быть честным, а стало только хуже. Держать чувства в себе было бы куда легче. Продолжаю уже спокойнее: – В общем, я все сказал. Теперь ты знаешь, как я к тебе отношусь, и ясно дала мне понять, что не отвечаешь взаимностью. Добавить мне больше нечего. – Взъерошив волосы, решительно шагаю в обратном направлении, бросив на ходу: – Желаю приятно провести вечер.

В глубине души я раздавлен и унижен. Зачем я выболтал Иден, что запал на нее? Выставил себя полным идиотом! Сейчас я даже смотреть на Иден не могу. Как же мне целое лето жить с ней в одном доме? Мы ведь постоянно будем сталкиваться друг с другом. Это просто невыносимо!

– Подожди, – внезапно останавливает меня Иден.

Не оборачиваясь, замираю. «Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что ты тоже не жалеешь о нашем поцелуе!» – мысленно умоляю я.

Спустя пару мгновений в тишине раздается ее хрипловатый голос:

– Я даже не успела сказать, что ты мне интересен.

35

Пятью годами ранее

В понедельник перед школой заезжаю к доктору Колману, и он накладывает мне гипс.

Во время обеда в столовой ребята с энтузиазмом делают на гипсе надписи, передавая друг другу черный маркер.

Меган, высунув кончик языка, старательно выводит свое имя и окружает его цветами. Конечно, цветочки на гипсе – это отстой, но я безропотно терплю ее художества. В конце концов, лучше уж это, чем корявый автопортрет, который попыталась изобразить Рейчел.

– Моя очередь! – Джейк отнимает у Меган маркер и хватает меня за руку.

– Только без глупостей, – предупреждаю его.

В прошлый раз Джейк нарисовал сиськи, и маме пришлось их закрашивать, после чего мой гипс смотрелся совсем уж по-идиотски. А я хочу, чтобы сейчас он выглядел круто. Может, это последний гипс в моей жизни.

Отец и пальцем меня не тронул с тех пор, как три дня назад обещал, что никогда не причинит мне боль. В выходные я был настороже. Отец не подходил ко мне близко и всегда думал, прежде чем что-то сказать. А вчера, разозлившись из-за чего-то, просто вышел из комнаты. Он по-прежнему настаивает, чтобы я хорошо учился. Да я и не возражаю.

Мне кажется, в этот раз отец говорил правду. Теперь он станет добрым, ему не за что будет извиняться. Все закончилось. Мы сможем жить как раньше: смотреть вместе телевизор, играть на лужайке… Он начнет помогать мне с уроками и вообще вести себя как любящий отец. Все вернется на свои места.

Во мне возродилась надежда. Я давно не был таким счастливым.

– Готово! – провозглашает Джейк и, озорно улыбаясь, откидывается на спинку стула.

Скашиваю глаза на гипс. Этот придурок накалякал что-то непонятное, отдаленно напоминающее черта с рожками, а внизу подписал: «Джейк круче тебя». Что ж, я не удивлен. В любом случае, чтобы испортить мне настроение, такой фигни недостаточно.

– Мило, – улыбаюсь я.

Джейк мрачнеет. Похоже, он разочарован, что я не запустил в него тарелкой. Забираю у него маркер и протягиваю Дину.

– Напишешь что-нибудь?

– Ага. – Дин подвигается ко мне и, найдя на гипсе свободное место, начинает что-то карябать маркером. – Как ты вообще умудрился снова сломать руку?

– Ну, это же Тайлер! Ходячая катастрофа, – насмешливо комментирует Рейчел.

– Точно, – легко соглашаюсь я.

Они еще не знают, что все мои падения и травмы закончились. Отныне – никаких шишек и синяков. Никаких оправданий и отговорок. Никакого вранья.

Дин откладывает маркер. Он нацарапал на гипсе свое имя и пожелал скорейшего выздоровления. Дин всегда был добрым и вежливым. Полная противоположность Джейку с его чертями и сиськами.

Оглядываю приятелей. Все они уже оставили подписи, кроме новенькой, Тиффани. Она сидит с краю и молча наблюдает за нами, закусив губу. Вообще-то Тиффани уже не совсем новенькая: с тех пор, как она появилась, прошли две недели, и все это время она присоединяется к нам за обедом.

Глядя ей в глаза, протягиваю руку и улыбаюсь.

– Подпишешь?

– Ты правда этого хочешь? – Тиффани с неискренним удивлением округляет глаза.

Как будто я мог поступить иначе. Тиффани считает нас своими друзьями, и не предложить ей отметиться на гипсе было бы невежливо.