И эта безумная музыка, бесконечно звучавшая в его квартире:

Вот она гильза от пули навылет,


Карта , которую нечем покрыть.


Мы остаемся одни в этом мире.


Бог устал нас любить,


Бог устал нас любить.


Бог просто устал нас любить,


Бог просто устал 5 .

Устала. Ушла. Через время сам позвонил. Сказал приезжать. Не попросил. Потребовал. Едва увидела его, чуть не расплакалась вновь. Сжал крепко. Швырнул на кровать. Долгий выматывающий акт. Ни грамма ласки к ней. И все равно приняла его.

– Рита, ты замуж хочешь? – спросил Аравин, неожиданно врываясь в ее мысли. Он не повернулся к девушке. Смотрел все также прямо перед собой.

Рита буквально задохнулась, услышав этот вопрос. Улыбка неровно легла на лицо.

– Шутишь? – подскочила она на кровати.

– Нет, серьезно.

– Ты предлагаешь, что ли?

Он повернул голову. Посмотрел внимательно.

– Я – нет, – коротко и ясно. – Может, я тебе жить мешаю? Нашла бы себе кого-нибудь…

Как же, бл*дь! Запереживал! Аравину всегда было безразлично, мешает он кому-то или нет!

С шумным вдохом Рита снова откинулась на подушку. Прикрыла глаза рукой и выдохнула:

– Аравин, ты совсем, что ли? Захочу – найду. С тобой или без тебя, – обиженно соврала она.

– Хорошо, если так. Главное, не ври мне. Не люблю этого. Ты же знаешь, – говорил размеренно, с четкими остановками и в глазах – бескомпромиссная холодность. Внутри все задрожало от этого сочетания. Машинально кивнула. Впрочем, была уверена, что не солжет ему никогда. Не сможет просто. Аравин душу выест чайной ложкой, когда поймет, что она врет ему. Себе дороже выйдет эта ложь.

«Вот о чем он думает? Какая свадьба? К чему этот вопрос?» – терзалась Рита, когда Егор снова отвернулся.

А думал Аравин о совершенно противоположных вещах. Заговорив с Ритой, хотел переключиться. Не получалось.

Из головы не выходила встреча с бабушкой. А точнее, с ее малолетней подопечной. Не хотел думать о ней. Рассчитывал, что общество Риты отвлечет от ненужных размышлений.

Стася… Как ее там правильно? Сладкова Анастасия Романовна. Надо же, какое сочетание! Анастасия Романовна звучит почти по-царски. А фамилия какая! Смешная. Ассоциируется с воздушной сладкой ватой. Мед, мармелад, зефир, пастила и щербет… Он не любил сладкое. Он рыбу любил.

Бл*дь, какой дурдом! Что за бардак у него голове?

Почему она врет? Куда ездит? С кем встречается?

А может, она с Гришкой того? Черт, это вполне возможно. Неприятная тяжесть заполнила грудь. Да так, что дышать становилось трудно.

Нет, ему вообще фиолетово!

Просто неожиданно все это.

А вдруг все еще хуже…

В голове пронеся новый поток дурных мыслей - алкоголь, наркотики, секс, секта…

Да ему глубоко параллельно, чем она занимается! Дура, если так бездарно загубит свою жизнь! У нее есть все необходимое в современном столичном обществе. А может быть еще больше. Глупая дура!

Нет, ему плевать! Пускай проматывает свою жизнь! Ему вообще по *ер!

Егор прикрыл глаза. Представил ее в замызганном темном помещении. Бутылки, иголки, обнажённые тела, кровь… Много крови… Пи*дец, она еще такая зеленая! Голову всунет в какую-то дрянь, сама не поймет, когда успела.

Нет, ему начхать!

Тяжело вздохнул. Задумался…

Или все-таки не все равно? За*бись!

Как же все сложно! Бл*дь, как все сложно!

Ему должно быть параллельно. Это ее жизнь! Она ему – чужая. Что б ее… У него есть дела поважнее, чем разгадка тайн маленькой врунишки. А он–то думал, что она врать не умеет. Точнее, она и не умеет. Но врет! А это уже меняет дело.


***

– Настя, ну что ты молчишь? – нетерпеливо спросил Артем, забирая из рук Сладковой книжку в мягком переплете.

– Молчу, потому что, когда я заставляю себя предаться занудному изучению глупости Луизы Миллер, то стараюсь не отрываться. Чревато тем, что на этом я сегодня и закончу.

Стася без тени сожаления проводила взглядом отброшенную Артемом на письменный стол книгу.

Соколовский весьма привлекательный сегодня в кобальтово-синем джемпере и серых брюках. Густые волосы привычно взъерошены в творческом беспорядке. Серые глаза блестят.

– Как Прага? – поинтересовалась она, с улыбкой глядя на друга.

– Хм… нормально. А я уж думал, ты сегодня не уделишь мне внимание. Ничего, что меня не было неделю? «Привет, Соколовский. Садись на стул и подожди пару минут», – передразнил он отстраненный голос Стаси. – Так-то ты за мной скучала?

Девочка смущенно засмеялась.

– Как будто я к преподу на пересдачу пришел.

Она снова рассмеялась на его сравнение. На этот раз уже мягче и свободнее.

– Как дела, Артём? – с подчёркнутым вниманием спросила она и легонько похлопала по кровати рядом с собой, приглашая сесть.

Соколовского уговаривать не пришлось. В ее комнате он был третий раз. Стасе нравилось сидеть с Артемом бок о бок и разговаривать. Они росли, их дружба крепла. Они понимали друг друга. Им было легко. Раньше только с Алисой она могла так поговорить. С бабой Шурой не всякую тему обсудишь.

– Ну, наконец-то, хоть немного тепла в твоем голосе.

– Ты же знаешь, бывает я ухожу в себя. – Беспечно болтала ногами и улыбалась. – А тут еще эта книга. До вторника нужно закончить. Литература – сродни испытанию. Взрывает мозг, заставляя думать о вымышленных людях и их судьбах. Как будто в реальной жизни мало плохого…

– Ну, Насть… Местами согласен, а местами категорически нет. Чем ты вообще занималась на каникулах? – заглянул в зеленые глаза Стаси.

Девочка неопределённо повела плечами. Выпятив нижнюю губу, задумалась.

– В принципе, ничем. Наслаждалась бездельем. Парочку фильмов посмотрела, интересные ссылки я тебе там «В контакте» кинула… Бродила по округе… На речке уже красотень! Травка пробивается, вода шумит…

– Сходим потом, – кивнул Соколовский. – Рисовала что-то новое? – спросил между делом.

– Нет, – поспешно ответила Стася. – Нет, ничего не рисовала, – снова повторила. Потому что не собиралась показывать Артему свои последние рисунки. Впервые не хочет этого делать. Чувствует, что не стоит делиться таким. – А пошли прямо сейчас к речке? Пока не стемнело, а? – воодушевлено предложила Стася, хватая парня за руку и поднимаясь с кровати.

Чуть позже, оставшись одна, Стася осторожно открыла вишневую папку формата А3 и, легонько сдвинув чистые первые листы, достала портрет.

Она все-таки нарисовала его!

Плотный лист бумаги задрожал в ее руках. Испытывала непонятное смущение, будто совершила что-то непозволительное. Словно не имела права рисовать его. Сама не знала, почему рисунок вызывает подобные мысли. Ведь в ее папке было много портретов. Хорошо знакомых людей и случайных встречных. Рисовала всех, кого хотела. А тут почему-то неловко было от мысли, что кто-нибудь увидит этот портрет.

Без всякого тщеславия готова сказать, что работа получилась весьма неплохая. Сходство потрясает. Грифельный рисунок отражает все аспекты его лица. Каждый штрих точно попадает в образ. Поворот лица, положение бровей, взгляд, твердая линия подбородка, напряженные скулы и плотно сжатые губы – попадание на все сто процентов. Сама не ожидала, что получится так хорошо.

– Вот бы Алиса могла это увидеть, – прошептала девочка сама себе.

Егор Аравин, запечатленный умелой рукой, сурово смотрел на улыбающуюся ему Стаську.

– Злись сколько угодно! – задиристо сказала Стася.

Короткий девчачий смешок рассек тишину комнаты.


Глава 7

Я хотел увидеть тебя, чтобы понять,

приятно ли будет опять увидеть тебя.

к/ф На последнем дыхании ©

Восемьдесят первая минута ожидания…

Егор не отодвинул сидение в салоне автомобиля дальше. Не попытался вытянуть ноги и размять затекшие мышцы. Просто потому что не собирался расслабляться. Сидел ровно, ощущая, как напряжение сковывает тело цепкими кольцами. Собранный, раздраженный, уставший, растерянный, разочарованный, обеспокоенный, злой – весь спектр эмоций в перебродившем вареве собственной души. Не лучшее сочетание. Понимал, что ничего хорошего его не ждет. Рефлексировал, копался в себе, с головой погружался в грязную жижу воспоминаний.

Ненадолго вспыхнул свет в салоне автомобиля. Порывшись в дальнем углу бардачка, выудил припрятанную пачку сигарет.

Неясно ухмыльнулся возвратившейся темноте. Срывая пленку с пачки, не испытывал сомнений. Бокс не позволял ему курит. Никому не нужны отдышка и снижение выносливости на ринге. Здоровые легкие – это пятьдесят процентов результата. Но сейчас горький яд ему необходим.

Прихватив зажигалку, вышел из салона. Сделал несколько шагов и невольно поежился от холода, который проникал сквозь тонкую черную рубашку. Зря куртку из машины не взял, но возвращаться не хотелось. Стал в тени раскидистого, пока еще не убравшегося в листву дуба и закурил. Медленно втянул в себя едкий дым, чувствуя, как никотин заполнил легкие.

Воспоминания нахлынули тяжкой лавиной. Беспощадно придавили яркими вспышками из прошлого.

В Алисе всегда был бунтарский дух. Она спорила с гувернантками и учителями в гимназии, прогуливала школу. Рано стала ходить на дискотеки. У матери на первом плане была карьера, гастроли, участие в мюзиклах.

«Дом – это быт. А я творческая натура», – вспомнил он слова матери. Въелось в память на всю жизнь. Теперь вдвойне сторонился людей подобных профессий.

Отец не был настолько безразличным, как мать. Иногда он водил их с сестрой к речке или готовил для них ужин. Иногда… Безбожно мало времени на детей. Заканчивались сьемки одного проекта и начинались новые. В промежутках – спектакли, выставки, благотворительные мероприятия. Бл*ть, смешно до боли! Для посторонних людей их родители были идеальными. Талантливыми, успешными и самодостаточными.

Алиса доставляла родителям хлопоты, к которым они не были готовы. Поэтому в пятнадцать лет ее отправили учиться в школу закрытого типа. Думали, что таким образом усмирят ее мятежность и своевольность. Но не тут-то было. Алиса постоянно сбегала оттуда. Тусовалась с непонятными компаниями, ночевала у малознакомых людей. Поначалу она возвращалась домой после коротких загулов. Егору было тогда тринадцать, и он хорошо понимал, что происходит с его сестрой. Отчетливо помнил чувство тревоги, которое испытывал, глядя на Алису, неестественно и неискренне хохочущую в алкогольном дурмане. Но ни разу не попросил прекратить. Думал, с возрастом успокоится. Остепенится. Не понимал тогда, что она загубит свою жизнь.

Горечь подступила к горлу, но лицо осталось спокойным. Нет, он не смирился. Не было пока в его душе столько силы, чтобы смириться с потерей самого родного человека. Бесспорно согласен, что история не терпит сослагательных наклонений. Но легче от этого не ставало. Боль притихла, но не ушла. И сейчас от одной мысли, что эта малолетка влезет в подобное дерьмо, становилось тошно. Не мог допустить такого.

Баба Шура всегда нахваливала девчонку. Откровенно говоря, он точно не знал, насколько они близки. Заметила ли бы Александра Михайловна, случись что-то чертовски плохое? Не знал он. А уж, имея представление о детстве Сладковой…

Тяжелые двери трехэтажного здания в очередной раз открылись, и на улицу наконец вынырнула Стася. Долгое ожидание накрутило нервы словно нити. Обугленные и все еще тлеющие от тягостных и неприятных размышлений.

Пристальным взглядом рассматривал приближающуюся девочку. Боялся упустить любые мало-мальски значимые детали.

С виду ничего примечательного.

Широкий легкий шаг. Что называется, на подъеме. Одна рука придерживала красную спортивную сумку на плече, свободная болталась в такт ее ходьбе. Из-под короткой кожаной куртки выбился растянутый вязаный свитер белого цвета, слегка прикрывая бедра, затянутые в узкие потрепанные джинсы. Длинные волосы то и дело взлетали ввысь от быстрого передвижения.