Явственный укор в тираде Нины Михайловны, задел Стасю сильнее, чем она бы хотела. Не считала себя чем-то обязанной именно Новицкой. И ее это разозлило.

– В гробу я видала ваши советы! – выдала она на одном дыхании.

Немолодая женщина оторопело захлопала накрашенными ресницами и с отчетливым свистом, втянула в легкие воздух.

Впереди раздалось деликатное покашливание Гриши. Бегло и абсолютно бессознательно внимая этому знаку, Стася поймала в зеркале заднего вида его ошарашенный взгляд.

– Ах, вы посмотрите, какая нахалка!!! – нашлась со словами Нина Михайловна. – Все расскажу Егору! Все!!! И кто-то еще скажет, что я мало внимания уделила бедной сиротке? Невозможно разговаривать. Нахваталась от Шурки, что ли… Ай-яй-яй… Безобразие!!!

Отрешенно слушая возгласы Нины Михайловны, девочка понимала, что ей совершенно безразлично, что думает эта женщина и кому она расскажет. Вот прям абсолютно все равно.

Резво вспыхнувшее протестующее возмущение в душе так же стремительно улеглось.

– Простите, – бесхитростно и коротко извинилась она, вновь устремляя рассеянный взгляд в боковое окно.

– Простите??? Ну и характер у тебя, деточка!!! Так нагрубила, обидела меня… В конце сухое «простите» и все? Не знаю, что и сказать… К сожалению, извинения не перечеркивают всего, что ты мне сказала… Я в шоке!!! – по всколыхнувшемуся потоку воздуха Стася поняла, что женщина воодушевленно обмахивалась большим веером, который обыкновенно носила за собой.

В салоне наконец стало тихо. Похоже, каждый из присутствующих погрузился в свои мысли, на время забывая, что находится здесь не один.

Первые капли нерешительно ударили в стекло. Одна, две, дюжина, а потом и вовсе не сосчитать их. Синхронно и гулко барабанили, размывая за собой окружающий мир. Внутри себя тоже ощущала эту размытость. Не знала, что там, в груди, так чувствительно в последнее время. То ли сердце ныло, то ли какой-то нерв защемляло. Но штормило внутри конкретно. Не могла успокоиться.

С ней творилось что-то невообразимое. Как будто в густой сироп окуналась. Не тонула, но словно увязала в нем. Ощущение приятного томления и горячей тяжести наполняли тело. Сердце вздрагивало на любой шум, ожидая, когда входная дверь откроется, и высокая фигура Аравина возникнет в дверном проеме. Была у него такая привычка – распахнуть дверь и застыть на пороге, каким-то образом умудряясь заслонить собой все окружающее пространство. Пронзительный взгляд темных глаз врывался под кожу, заставляя ее холодеть и вздрагивать. Входил ленивой пружинистой походкой. Иногда что-то спрашивал у Стаси, иногда только здоровался и уходил к Нине Михайловне. Но каждый раз сердце девочки заходилось в бешеном ритме, и еще минут десять она просто сидела и делала вид, что смотрит в экран телевизора, пытаясь хоть немного успокоится.

Когда Аравин находился в доме, даже воздух казался Стасе горячим и увесистым. И в тоже время, когда он уходил, она нестерпимо скучала и ждала его возвращения.

Ночами подолгу не могла уснуть. Взбудораженное сознание отказывалось отключаться, мысли густым роем кружились в голове.

Переизбыток эмоций бурлил внутри плотными потоками. Становилось то жарко, то холодно… и страшно. Ощущала себя перезаряженной батареей, будто неконтролируемо заряжалась от неведанных ранее источников энергии.

Кажется, она влюбилась. Но, что значит, кажется? Любовь либо есть, либо нет.

Характер был у Стаси такой, что ей постоянно нужно было говорить. Высказывать то, что гложет или наоборот, радует. Иначе задыхалась от излишка эмоций и путалась. После словесного озвучивания всегда было легче понимать ситуацию. Но сейчас не с кем было обсудить столь щепетильную тему. Не с кем поделиться.

Впервые вынашивала свои мысли в несвойственном ей режиме – молча.

Ей шестнадцать, ему двадцать четыре… Может ли это быть любовь?

Интуитивно ощущала, что это именно она.

Пожалуй, это чувство не возникло недавно. Оно таилось в сердце довольно долго. Просто резко ослабленное переживаниями равновесие и тесный контакт с Егором, позволил ее любви вознестись из глубин и заявить о себе. И эта влюбленность жгла грудь изнутри, норовя вырваться наружу.

Весьма шаткое душевное состояние колебалось десять раз по дню. Парящая легкость и волнительное счастье сменялись опустошающей тоской. И, наоборот.

Запуталась в себе. Заблудилась в собственном мироощущении. Нужны ли ей эти чувства? И что с ними делать? В конце концов, имела ли она право его любить??? Сколько не размышляла девочка, эти вопросы так и остались без ответов.


***

Восседая на белом больничном подоконнике, Стася лениво клевала вытянутые заостренные плоды розового винограда.

– Моя бедная-бедная сестра… лежит и не ропщет, – вздохнула Нина Михайловна, всплеснув руками.

Баба Шура, рьяно взбивавшая до этого подушку за спиной, раздраженно фыркнула.

– Прикуси язык, Нинка! – откинулась и взглянула из-под полуприкрытых век. – Только ты могла принести мне в больницу заморский виноград. Знаешь же, что я ем только сезонные фрукты!

Нина Михайловна, склонив голову, старательно поправила наутюженные острые стрелки на лиловых брюках.

– И где я тебе их возьму в начале мая? К тому же, виноград улучшает состояние сердца и сосудов. Производит омолаживающий эффект на организм в целом.

– Ага, конечно! Лекарь доморощенный! Сплошное ГМО этот твой импортный виноград!

Новицкая поджав губы, осуждающе покачала головой.

– Что не принесу, ты всем недовольна, – с обидой в голосе сказала она.

– Вот купила бы меда! Я бы тебе слова не сказала, – интонация бабы Шуры едва уловимо, но незамедлительно смягчилась.

Стася была уверена, что Нина Михайловна отметила это изменение, но по ведомым ей одной причинам, женщина продолжала обижено сопеть.

– Устала я от тебя, Александра! Домой поеду! Пошли, Настя.

После недавнего инцидента девочке совершенно не улыбалось оставаться с Новицкой наедине. Вплоть до того, что готова была идти домой пешком.

– Я еще немного побуду, – решительно заявила она.

Уперев руки в бока, Нина Михайловна, возмущенно присвистнула.

– Тоже мне придумала! А домой потом как? Скоро стемнеет… Давай, не выдумывай. Я переживать буду.

Удавиться хотелось от такой заботы. Как же она ее достала! Нет, еще неделю она не выдержит. Как говорится, таких родственников хорошо любить издалека!

К счастью Стаси, в разговор, как всегда вовремя, вмешалась баба Шура:

– Езжай, Нинка. Егор обещал сегодня наведаться. Попрошу его Стаську завезти потом.

Нина Михайловна недовольно вскочила и, схватив сумку, шумно выдохнула:

– Ну как знаете! Чтобы ко мне потом никаких претензий не было!

– Иди-иди, – поторопила ее баба Шура. – А то еще, не приведи Господь, Малахова пропустишь.

Стася отвернувшись к окну, тихонько хихикнула.

– Выздоравливай, Шурочка!

– Куртку запахни. Похолодало же… – крикнула ей вдогонку Аравина, привычно забеспокоившись о здоровье старшей сестры. Та лишь махнула рукой и вылетела из палаты словно ошпаренная. – И, когда она угомонится? Ты слышала? За каких-то минут пятнадцать мне сводку по всему поселку выдала… И верит, наивная, всему, что по этому ящику скажут. Тьфу!

У Стаси не было никакого желания обсуждать Нину Михайловну. К тайному изумлению девочки, вопреки своей болтливой натуре, женщина ни словом не обмолвилась сестре об их глупом конфликте. Хорошо это или плохо – девочка пока не решила.

Стася молчала. Смотрела на бабу Шуру, изо всех сил сдерживая рвущуюся из груди порывистую просьбу скорее возвращаться домой. Но, видимо, Аравина знала девочку слишком хорошо и прочитала эту тоску в обращенном на себя взгляде.

– Что-то ты у меня совсем грустная стала, – обеспокоено сказала она.

Стася тяжело вздохнула.

– Баб Шур, ты только не болей, хорошо? – взволнованным шепотом попросила она.

– Разве я могу тебе отказать, когда ты так на меня смотришь? – с усмешкой ответила женщина. – Эх, зря, видимо, я тебя на Нинку оставила… Не ладите?

Стася опустила взгляд, приготовившись бессовестно соврать.

– Ладим… – хотела добавить еще что-то для убедительности, да не хватило выдумки. Поэтому просто повторила: – Ладим.

– Вижу, не слепая, что натянуты между вами отношения.

Безотчетная теплота к Аравиной заставила Стасю мягко улыбнуться.

– Даже если и так… – девочка пожала плечами, – до следующего воскресенья определенно доживем.

Баба Шура расплылась в ответной усмешке.

– Стаська, Стаська…

– Ты только не болей, ба, – снова попросила девочка. – И все будет шоколадно!

До приезда Егора они успели переброситься еще парой незначительных фраз о школьных мучениях Стаси в преддверии государственной итоговой аттестации. Из чего девочка сделала вывод, что баба Шура волнуется по данному поводу больше нее самой.

– Понавыдумивали! В наше время было проще, и глупее мы не были. Тоже мне, система образования! Только бы детей мучить.

– Ты еще из-за этого волноваться будешь? – со снисходительной усмешкой спросила девочка.

– Буду, – упрямо воскликнула женщина. – Тоже мне!

– Все под контролем, ба! Я словно дирижабль, следую по жизни независимо от внешних потоков воздуха, – рассекая руками пространство палаты, Стася причудливо изображала упомянутый летательный аппарат. – Парю в придуманном самой собой направлении… и попадаю, куда надо!

Баба Шура добродушно засмеялась столь живой фантазии девочки.

– Чудышка ты наша!


***

Сумрак автомобильного салона рождал некую неопределенность между ними. Позволял мыслям дорисовывать то, чего нет на самом деле.

«У каждого – свой грех», – сказал он ей. И теперь она понимала, какой у нее.

Боготворить мужчину, который ей пускай и не кровная родня, но все же довольно близкий человек. Его следовало уважать и любить по-сестрински. И все это было. Но было и совсем другое… Иная любовь, незнакомая ранее.

Стася мысленно благодарила Егора за то, что не цеплял ее разговором. Всю дорогу ехали молча. Она боялась даже посмотреть на него. Казалось, что один лишь взгляд выдаст ее с головой.

Сейчас же, перед воротами дома, не торопилась уходить.

Аравин приоткрыв окно с водительской стороны, впустил гуляющий снаружи прохладный воздух в салон. Характерно чиркнула зажигалка – закурил.

Знала, что пора уже. Но, Господи, как же она не хотела! Словно сам черт подмывал взглянуть на сидящего рядом мужчину. Долго не сопротивлялась этому желанию. Повернула голову и тихонько вздохнула. Неясное спокойствие опустилось на ее плечи.

Возможно, все правильно. Есть шанс, хоть и мизерный, что так и должно было быть. Почему нет, в конце концов? Если жизнь свела их разношерстные судьбы, это ли не знак? Разве должна она чувствовать себя виноватой в этих чувствах?

В этом безумном спокойствии шалела от новых ощущений.

Нежное порхание бабочек в животе. Гулкое биение сердца в груди. Пьянящее головокружение от какой-то самозабвенной эйфории.

Сейчас, рядом с ним, ощущала себя совершенно по-другому. Незнакомо. Будто что-то бесповоротно изменилось. Словно внутренний мир, все восприятие перевернуло с ног на голову.

Наполнилась чем-то новым. До конца неосознанным. Много сил нужно, чтобы полностью осмыслить произошедшие в себе перемены.

Одно четко уловила: поставила точку в прежнем этапе. Все. Нулевая отметка.

– Для боксера – курение непозволительная слабость, – машинально упрекнула она его.

Аравин, игнорируя ее беспокойство, глубоко затянулся. Стася вздохнула. Прошлась несмелым взглядом по мужчине. Волосы отросли. Не критично. Со стороны обычная мужская стрижка. Но не привычный для Егора ежик.

– Ты где такое слышала? – спросил он, выпуская ноздрями тонкие струйки дыма.

– Люди говорят…

– Люди вечно что-то говорят, – равнодушно заметил Егор. – Человечеству в целом свойственна стадность.

– Но тебе все же нельзя курить.

Неожиданно он спрятал напускную небрежность. Повернулся к девушке, придавливая напряженным взглядом, смотрел сверху вниз.

– А тебе нельзя меня воспитывать! – выбросил в окно остатки сигареты.

Стася слабо улыбнулась, решив для себя, что его непоколебимая холодность не испортит ее парящего настроения.

– Я просто пытаюсь объяснить тебе, что переживаю…