И вот я уже сижу, уставившись в монитор, и не занимаюсь ни важными проблемами, ни прикольными штуками, которые надо попробовать применить.

— Ангелина Валерьевна!.. — подал голос мой помощник.

— Не сейчас.

Нет, я категорически не хочу заниматься делами, просто потому что ноябрь, просто потому что и без того тоска, а тут еще всякие фотографии.

Как-то поразительно быстро прошел день. Утром я увидела фотографию, посидела, пораздумывала, а вот уже и пора уходить. Вернее, пора, если ты, конечно, не начальник отдела, а если ты начальник отдела, а за работу не брался — значит, сейчас надо выпить кофе и взяться за работу.

Я вышла из кабинета и подошла к автомату, который снабжал руководящих работников бесплатным кофеином. Если бы сейчас не было пять вечера, тут бы уже собралась большая очередь, но к концу рабочего дня энтузиазм стремительно падает, а потому есть все шансы даже развалиться в кресле и выпить бумажный стаканчик совершенно спокойно.

Чем меня не устроило кресло в моем собственном кабинете, я не знаю. Возможно, хотелось сменить обстановку. Я плюхнулась на удобное сидение, обхватив стаканчик руками, и приготовилась насладиться напитком, когда рядом нарисовалась Кристина.

Пришла беда, откуда не ждали. С тех пор как я стала начальником отдела, заклятая подруга меня особенно не беспокоила. Лишь на лице у нее при каждой встрече читалось, что мне как-то непростительно повезло.

Сейчас Кристина выглядела совершенно счастливой и довольной, как буддистский монах через пять минут после просветления. И вот это было страшно.

— Ну теперь, по крайней мере, понятно, как у нас становятся начальниками отделов.

— Что? — зачем-то переспросила я, хотя отлично услышала, что она сказала.

— А Пашеньке твоему «Солярису» рога на лоб не давят?

Я снова бросила на нее непонимающий взгляд, но вопросы нравились мне все меньше и меньше.

— Мы всем огромным коллективом уже три месяца гадаем, за какие такие заслуги для никакущих работников специально создают отделы. А вот он и ответ.

Она покопалась в телефоне и развернула ко мне экран. Достаточно большой, чтобы увидеть, что там было.

Сообщение от какой-то приятельницы.

Фотография и подпись: «А не ваш ли это Андреев обжимается с каким-то чучелом? Что, лахудры, упустили мужика?».

Фотография была та же, на которую я медитировала целый день, только неизвестный умелец отрезал к чертям родственников на переднем плане и оставил только нас с Никитой Владимировичем.

Хорошие фотоаппараты у нынешних свадебных фотографов! Снимок получился резким, четким, и на нем были хорошо видны и мой ошалевший взгляд, и непонятно откуда взявшаяся нежность, с которой смотрел на меня шеф в тот вечер.

— Это не то, что ты думаешь, — забормотала я, — это на свадьбе было, это конкурс…

Кристина забрала телефон и снисходительно хохотнула:

— Хороший тамада и конкурсы интересные. Сказки рассказывать будешь компании таких же дурочек, как и ты. Хотя какая из тебя после этого дурочка? Уважаю.

— Кристина, но я серьезно, ничего такого…

— Ладно тебе, мне бы уже могла и признаться. В конце концов, мы подруги.

Она развернулась и, забыв о кофе, зашагала по коридору. Даже не знаю, что поразило меня больше: то, что теперь все думают, что у нас с шефом роман, или то, что все это время Кристина считала меня своей подругой. Неужели у нее и правда нет никого более подходящего на эту должность? Может, действительно как-нибудь попить с ней кофе.

Впрочем, кофе мне неплохо пьется и одной, а вот предупредить Никиту Владимировича о том, что теперь происходит в его коллективе, наверное, стоит. Я бросила опустевший стаканчик в урну и направилась к кабинету.

* * *

— Здравствуйте, Ангелина Валерьевна, — он лишь едва оторвал взгляд от бумаг и снова в них уткнулся. — Вы пришли рассказать мне о том, почему на этот раз не будет тренинга? Я все понимаю, обещанного полгода ждут, а прошло только три месяца. Ничего, я подожду.

— И вам не хворать, — устало выдохнула я.

С тренингом и правда получилось нехорошо. Моя художница позвонила в пятницу и сообщила, что ее свалила с ног страшная ангина, а потому рисовать свои страхи мы будем как-нибудь в другой раз.

Но беда не приходит одна. Когда я сказала об этом Никите Владимировичу, он лишь небрежно махнул рукой. У него как раз на примете был коуч, согласный изготовить из нашего рабочего серпентария дружную команду не далее, как завтра. Все насторожились, когда на тренинг сказали прийти назавтра не в одиннадцать часов, как обычно, а в семь утра и в немаркой спортивной одежде.

Объяснить коллегам, что это не я придумала, было невозможно. Сам шеф неделю назад объявил, кто займется тренингом. Они у меня даже не спрашивали. Со мной вообще никто не разговаривал, предпочитая смотреть на меня с ненавистью. А когда этот коуч вывез всех за город и заставил проходить полосу препятствий, степень ненависти достигла небывалых высот.

Если честно, я была на их стороне. Узнать, что какая-то пигалица мало того, что выбилась в начальники отдела, так еще и решила напоследок поиздеваться над людьми, которым повезло меньше, — это не слишком приятно.

А с моей художницей так и не срослось. Оправившись от болезни, она умотала куда-то в Индию, то ли заряжать чакры, то ли открывать третий глаз, я так и не поняла. И вернулась совсем недавно, позвонила мне и слезно попросила избавить ее от кармического долга.

Впрочем, есть подозрение, что дело не в карме, а в том, что в поездке по Индии она слегка поиздержалась. Как бы то ни было, рисуем мы послезавтра, если, конечно, высшие силы снова не вмешаются в мои организаторские потуги.

— Нет, с тренингом все нормально, — сказала я, почти не раздражаясь. — Здесь дело немножко в другом, это личное.

— Что опять хотите пригласить меня на свадьбу?

Вообще-то я его и тогда не приглашала.

— Нет, но речь пойдет о свадьбе, только не о моей.

— А о чей тогда?

Я достала телефон. Что поделать? Сдаваться так сдаваться.

— Вот. Это теперь еще и разослали по корпоративной почте. Компромат.

Он краем глаза глянул на экран и качнул головой:

— Разве это компромат? Не видели вы компромата, Ангелина Валерьевна! А это так… Если у вас возникнут проблемы с Павлом Александровичем, то я, как честный человек, готов подтвердить, что все это гнусная инсинуация и чистая случайность.

Мне почему-то стало обидно. Ужасно захотелось спросить: а у подъезда тоже случайность? Но я сдержалась. В конце концов, мне нужны нормальные рабочие отношения. А ненормальные не нужны.

Босс посмотрел на меня задумчиво.

— Ладно, раз вы уже здесь, сварганьте нам обоим кофе и поможете мне кое-что сделать. А то завал. Если, конечно, вас дома не ждет ревнивый супруг.

Я хотела ему сказать, что дома меня не ждет даже голодный кот, но передумала. Зачем это?

— Конечно же, я вам помогу.

* * *

Мы засиделись допоздна. Надо отдать должное Никите Владимировичу, он меня оставил не только для того, чтобы я подавала кофе. Более того, дважды он сам ходил к кофе-машине. Первый раз задержался так долго, что я даже начала волноваться. Понятное дело: если тебе все напитки приносит секретарь, недолго и забыть, как нажимают кнопочки. Но волновалась я зря. Он вернулся в целости и сохранности и даже с дымящимися стаканчиками. А второй поход занял уже куда меньше времени. Потрясающая обучаемость!

Мы разбирали бумаги. По большому счету ему нужно было всего-то с десяток цифр для завтрашней встречи. Но чтобы их найти, пришлось перелопатить кучу документов. Закончили мы, когда было уже настолько поздно, что даже самые трудоголические трудоголики покинули помещение.

— Благодарю, — бодро сказал Никита Владимирович и захлопнул папку. — Как честный человек, я обязан подвезти вас до дома.

— Не стоит беспокоиться, я вызову такси, — поспешила ответить я.

Даже находиться с ним в одном кабинете мне тяжело. Вернее, находиться было нормально, но вот заставить себя смотреть на цифры, а на не него, уже намного труднее. А не думать о нем — и вовсе невозможно.

— Ну уж нет! Никакого такси. Я лично вас отвезу.

Мы вошли в лифт, и он нажал самую-самую нижнюю кнопку, ту, что отправляет в гараж.

Я попыталась возражать, но трудно спорить с лифтом, когда он уже в пути.

Ладно. Не такая уж я безвольная дура старшеклассница, чтобы не выдержать двадцатиминутную поездку в автомобиле. Уж как-нибудь не наброшусь на шефа с поцелуями, так и быть.

Я почему-то сразу представила, как после этого подвига меня осаждают папарацци, приглашают на радио, телевидение и задают один и тот же глупый вопрос: «Как вам это удалось?» А я отвечаю скромно, но с достоинством: «Выдержка и самообладание. Хотя это было непросто».

Внезапно лифт дернулся и остановился.

Что-то он рано… Да и посадка была не слишком мягкой… Да и дверь не спешила открываться…

И лишь когда в кабине погас свет, я поняла: мы застряли.

29

Я тихонько вскрикнула и машинально ухватилась за плечо шефа. Но тут же отдернула руку.

— Вы боитесь замкнутых пространств? — заботливо спросил он.

— Вот еще! — фыркнула я и добавила жалобно: — Я боюсь темноты.

Он усмехнулся и привлек меня к себе. Как ни пыталась я угадать в этом жесте что-нибудь большее, чем желание поддержать товарища в трудной ситуации, у меня не получилось.

— Не бойтесь, я рядом, — серьезно сказал он.

В следующую секунду во второй его — свободной — руке образовался телефон, и темнота чуть отступила перед слабым свечением монитора.

Не отпуская меня, Никита Владимирович сделал шаг к лифтовой панели. Долго светил на нее, что-то изучая, а потом стал набирать номер.

Логично.

Если ты оказался в застрявшем лифте, не нужно паниковать, рыдать, бить кулаками по двери с криками «Замуровали, демоны!». Надо просто позвонить диспетчеру.

Короткий разговор. Никита Владимирович называет адрес и, повернувшись ко мне, радостно сообщает:

— Ну вот, бояться нечего. Через два-три часа нас отсюда извлекут!

Через два-три часа забирать отсюда будет некого! Ну или почти некого. Я наверняка умру от страха.

— А у него хватит батареи на два-три часа?

Все-таки телефон — это не только связь с внешним миром, но слабое синеватое сияние.

— Конечно, — уверенно заявил Никита Владимирович. Потом глянул на экран и добавил: — Ну, скорее всего, хватит. Не бойтесь, в случае чего мы зажжем ваш.

Ну да. О своем я как-то не подумала… Может, и правда как-нибудь продержимся.

Теперь, когда вопрос с освещением был решен, актуальным стал другой: мы всего несколько минут в закрытом лифте, а рука босса уже прочно обосновалась у меня на талии, словно бы больше деть ее некуда. А что будет через два-три часа?

Я высвободилась из объятий, сделала шажок в сторону, чтобы мы не были так уж близко. А потом рванула обратно и вцепилась в босса обеими руками. Одной было намного страшнее.

— Не думайте, ничего такого, — пробормотала я куда-то в плечо, — просто я в самом деле боюсь.

— Да что вы, разве мне жалко? — ответил Никита Владимирович и сомкнул руки у меня за спиной, бережно прижав меня к себе. — Теперь не так страшно?

Нет, теперь было не страшно.

Теперь почему-то было очень обидно.

Настолько обидно, что даже притворяться, будто я ничего не знаю об их с Пашей разборках, расхотелось.

— Вы негодяй! — заявила я.

— Не без того, — легко согласился Никита Владимирович. — Работа, знаете ли, такая. Иногда приходится. Но вас-то я чем обидел? Может, расскажете?

Уж не знаю, что на меня нашло. Наверное, просто темные лифты — не моя естественная среда обитания. И я там веду себя не слишком разумно.

— А вот и расскажу. Вы нарочно пошли со мной на свадьбу, когда мне было не с кем… И не дали мне уволиться… Вместо этого сделали начальником отдела…

Теперь он ответил не сразу:

— Да уж… теперь нет сомнений — настоящий подлец!

Он еще и издевается!

— Но вы все это сделали не из-за меня, а из-за Паши.

— Ангелина Валерьевна, вы меня пугаете. Я точно не стал бы совершать подвигов во имя Павла Александровича. Хотя он, конечно, неплохой парень…

— Не притворяйтесь, что не понимаете! — я продолжала злиться. — Не ради него, а назло ему. Чтобы отбить меня, чтобы взять реванш за школьные годы. Это все из-за Карины Ивановой! — выложила я последний козырь.

И снова — пауза.

— Вы действительно настолько боитесь темноты? Не нервничайте так. Скоро нас вытащат, и ваши галлюцинации пройдут, — он все еще говорил шутливым тоном, словно и не видел, что я закипаю от ярости.