Но идут часы, и мне кажется, что я начинаю медленно сходить с ума. Почему, черт тебя раздери, почему ты своим молчанием подтверждаешь слова Славика? Почему ты это делаешь со мной, Кирилл? Ответь! Ну же! Возьми трубку!

В отчаянии швырнула сотовый на диван и впилась пальцами в волосы, стараясь не застонать вслух. Детям достаточно переживаний, достаточно слез, пролитых по нему и по нашему разводу. Я не хотела сейчас, чтобы они опять погрузились в эту тоску и депрессию. Кружила по его кабинету, в который раз перебирала его вещи, силясь найти хотя бы что-то. Складывала рубашки и свитера, раскачиваясь из стороны в сторону, впав в какой-то ступор и поглядывая на часы. Уже почти одиннадцать, и ни слова от него. Наверное, это самое страшное — вот так ждать звонка, как будто от этого зависит вся твоя жизнь, как будто он все может изменить. Вот заиграет знакомая мелодия, и все опять станет хорошо. Кирилл скажет, что где-то оставил сотовый, что у него было много дел по продаже магазинов. Потом мы вместе посмотрим это видео, и он даст объяснение всему. Успокоит. Ведь у каждой медали есть две стороны. Разве можно было вот так притворяться? Ладно со мной, а с детьми? Я же видела его глаза, видела, как он смотрит на них, видела эту растерянность, отчаяние. Неужели можно вот так играть? Неужели я настолько глупа и слепа?

Я не хочу опять в ту могилу, не хочу опять быть мертвой. Только что-то мне подсказывало, что в этот раз я не справлюсь. Потому что это хуже измены. Это настолько подло, что я даже представить себе не могу. Чтобы человек, проживший со мной больше двадцати лет, отец моих троих дочерей мог вот так поступить со мной и с ними? Вот так грязно использовать? Играть мною и моими чувствами настолько жестоко, что, мне кажется, я способна окончательно свихнуться, если пойму, что все это правда. Я пока боялась думать, как это воспримут дети, и из какого дна мне потом придется тянуть каждую из них. Потому что второй раз больнее, чем в первый. Намного больнее. Ведь даешь шанс и уже веришь, что в этот раз все будет хорошо. Разбиваться дважды больнее, так как собрать себя по кускам уже намного сложнее.

Встала с пола и зачем-то открыла ящик его стола. Мгновенно замерла. В горле сильно пересохло, и по спине пробежали мурашки страха — вдоль позвоночника от копчика и прямо к затылку, сжимая его в тиски по бокам так, что в глазах зарябило — в ящике лежал пистолет. Я никогда не видела у Кирилла оружия. Я вообще никогда в своей жизни не видела настоящего оружия. Только в кино. Протянула руку, чтоб дотронуться, и тут же одернула. Стало неимоверно страшно. Я протерла лицо сухими, холодными ладонями, тихо завывая от отчаяния. Это походило на какой-то жестокий кошмар, и я сейчас непременно проснусь. Непременно открою глаза, и окажется, что я сплю в своей постели у него на груди, и мне все это просто снилось. Господи! Во что ты влез, Кирилл? Что случилось в твоем проклятом прошлом? Что ты натворил? Я сердцем чувствую, что это лишь вершина айсберга. Почему у тебя в ящике стола лежит пистолет? Судорожно вздохнула, и взгляд остановился на пуговице. Той самой, что Кирилл показывал мне в электричке, когда мы ехали домой из больницы. Я взяла ее в руки и покрутила в пальцах, и вдруг меня словно что-то ударило по голове, я даже дернулась и сильно сжала пуговицу в ладони.

Та фотография в сотовом Насти, девушки Олега, на нем был плащ с такими пуговицами. Перепутать невозможно. Фото сделано крупным планом, и воротник с этой пуговицей бросался в глаза. Вот почему Кирилл так занервничал? Он тоже ее узнал. Конечно же узнал. Сколько вопросов задал про этот плащ. И в этот момент, наверное, что-то щелкнуло… что-то неуловимо изменилось в нем. Я же видела по глазам. Опять видела. Как и год назад. Но я не выяснила, я не настояла на правде, я думала совсем о другом. Боже! Почему люди совершают одни и те же ошибки снова и снова?

Тяжело дыша, закрыла ящик стола и оперлась локтями о столешницу, сжимая виски дрожащими пальцами и глядя на пуговицу. Где-то в складках дивана запиликал сотовый, возвещая о приходе смс. Вздрогнула и бросилась к нему, схватила в руки, уронила и снова подняла, всхлипывая и пытаясь дрожащими пальцами разблокировать экран. Ввела пароль и зашла в сообщения. Пока читала, держалась одной рукой за горло и сжимала все сильнее и сильнее, чтобы не взвыть на всю квартиру, не разбудить детей своим воплем безумного отчаяния. Читаю, а смысл понять не могу. Точнее, я его прекрасно понимаю, но не хочу верить, что вижу именно это. Не мог… Он не мог это мне написать.

«Я все вспомнил. Не вернусь. Не жди больше».

Осела на пол, сжимая сотовый в ладони, и чувствуя, как меня разрывает на части от боли. Все равно перенабрала номер, не желая верить, желая услышать от него лично, но опять музыка проклятая, и он мне не отвечает, вот теперь я точно знаю, что намеренно. Значит, Славик был прав. Будь он проклят, но он был прав! Ненавижууу! Как же я его ненавижу! Их обоих — и того, и другого. Мне сейчас казалось, что если б Славик не произнес вслух этих слов о предательстве, то его бы и не было вовсе. У Кирилла в сотовом сработал автоответчик, и я, вцепившись в аппарат негнущимися пальцами, прокричала рваным шепотом:

— Ненавижу! Подонок! Лучше бы ты умер там, в том городе! Лучше бы никогда не возвращался! Подонок ты и трус! В глаза не смог сказать. Ничтожество!

Ничтожествооо… проклятый лицемер. Как же ты мог всего лишь несколько часов назад говорить, что я твое все, и не имеет значения — вспомнишь или нет. Сколько гнили должно быть в человеке, чтоб вот так резать на куски другого. Глядя в глаза и целуя в губы. Убивать ложью, как ядом с замедленным действием. Отбросила сотовый и закрыла лицо руками. Я не плакала больше по нему, я только расшвыривала его вещи по комнате, превращая ее в свалку. Мяла их и швыряла по углам.

Потом падала на колени и, зарывшись в них лицом, вдыхала его запах. Как же я ненавидела себя за то, что от этого аромата все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую.

Теперь сотовый зазвонил. Вначале я его не слышала, потому что собственный вой изнутри заглушал все остальные звуки. А когда он пробился словно сквозь вату в ушах, я подползла к нему, задыхаясь от какой-то немой истерики. Увидела номер свекрови и захотелось разбить айфон о стену. Почему? Почему ты вырвал мне сердце, а я должна успокаивать и слушать твою маму? ТВОЮ! Не мою. Как же мне хочется всех вас послать к черту. И ее тоже… да, ее. Потому что родила и воспитала такую тварь, как ты! А потом ее лицо перед глазами и глаза, наполненные любовью к нашим девочкам… Нет, я не такая дрянь, как ты, Кирилл, я не умею плевать людям в лицо и всаживать нож в спину.

И я все же ответила. Свой голос не то что не узнала, я его даже не услышала. Зато я услышала ее крик:

— Женя! Женечка! Кирилла забрали, слышишь? Его забрали прямо от меня. Увезли в участок! Женяяя, они подозревают его в убийстве.

— Что?!

Мне казалось, это какой-то фарс или чья-то шутка. Для меня это было слишком на сегодня. Словно теперь я получила удар в солнечное сплетение и не могу продышаться.

— Как заб-ра-ли? — я начала заикаться, стараясь встать с пола и путаясь в разбросанных вещах Кирилла, слыша плач мамы Светы прямо в ухо. — Успокойтесь, — а у самой зуб на зуб не попадает, — расскажите спокойно!

— Он приехал ко мне часа два назад. Сам на себя не похож. Вещи грязные, глаза дикие, выпивший кажется. Слова не сказал и закрылся в своей комнате… И… Женя… Женя, он все вспомнил…мне кажется, вспомнил. Они потом приехали. В дверь звонили долго… увели его. Увели. Боже! Да что же это делается? Он же никого пальцем не трогал… он же… Женяяя, что мне делать? Куда звонить?

Мне наконец-то удалось встать, и я, шатаясь, побрела в ванную, не бросая трубку, плеснула в лицо ледяной водой, размазывая тушь и подводку. Стараясь выровнять дыхание.

— Почему вы… почему думаете, что вспомнил?

— Он… когда они его уводили, ящик в коридоре открыл и спросил, где его зажигалка, которую ты подарила. А он… он ее там оставил, понимаешь? До отъезда в город тот оставил у меня. В ящик положил, когда курить выходил, и оставил… а потом не спрашивал о ней. Мы не говорили об этом… а тут. Женя! Они ведь его выпустят? Что нам делать, а? Я не знаю.

— Я сама не знаю. Но я подумаю. Мне надо подумать, — так же стараясь вдохнуть сказала я, — я вам перезвоню. Вы лекарство примите. Не забудьте. Сейчас примите и успокойтесь.

— Он никого не убивал! Это не про Кирилла. Ты же его знаешь, Женечка, доченька? Ты же знаешь, что он на это не способен? Ох, сердце-то как колет.

Я думала, что знаю. Очень долго думала, что я его очень хорошо знаю. И так же была уверена, что знаю, на что он способен, а точнее, на что не способен, но ведь я ошиблась. Горько и жестоко ошиблась. И она ошибается. Никто из нас не знал его до конца. Как бы сильно мы его не любили, он так и остался для нас неизведанным.

— Конечно, неспособен, мама. Вы не нервничайте так. Я все выясню. Прямо сейчас туда поеду.

— А я такси возьму и к вам.

— Не надо. Алиса взрослая уже, присмотрит за сестрами. Вы прилягте, пожалуйста. Как только что-то выясню, я вам позвоню.

Отключила звонок и прислонилась лбом к зеркалу. Мне казалось, мой мозг сейчас вспыхнул и горит заживо, мне даже воняет горелым мясом. Слишком много всего для одного вечера. Слишком. А у самой пазлы в картинку складываются. В такую жуткую, что я стук своих зубов слышу все отчетливей.

Исчезновение Кирилла. Амнезия моего мужа, гибель Олега, пуговица… пуговица… пуговица. Снова голову вскинула и на свое отражение смотрю, на глаза с потеками. Значит, Кирилл убил Олега? Только от мысли об этом подкосились ноги, и я впилась в раковину, снова ополаскивая лицо ледяной водой. Я долго и тщательно смывала косметику, вытирала лицо полотенцем, потом пошла к себе, на автомате одеваясь в другую одежду, завязывая волосы в узел на затылке. Дышать все еще тяжело, и ни одной мысли в голове. Точнее, их там столько, что хочется орать, чтобы перестали пульсировать в висках сумасшествием. Лихорадочно открывала ящики стола, пока не нашла конверт с бумагами о разводе, бросила его на комод, вытащила листы дрожащими пальцами и принялась так же лихорадочно искать ручку в ящиках. Нашла одну, но она не писала, швырнула на пол и начала искать другую. Выбежала в коридор к своей сумочке, вытрусила ее на тумбочку у зеркала в прихожей. Взяла ручку и вернулась обратно в кабинет. С каким-то остервенением я ставила подписи на каждом листе. И там, где надо и не надо, включая дату… ту самую. Когда он мне принес их до своего исчезновения.

Всхлипывая, прикрыла рот рукой, стараясь выровнять дыхание. Пусть потом я об этом пожалею. Пусть это и станет крестом на наших отношениях окончательно, и, может, именно в этот момент я его отпустила из своей жизни навсегда… но я должна попытаться вытащить Кирилла оттуда.

Сложила все бумаги обратно в конверт и пошла в коридор к сумочке, сунула их туда.

А перед глазами «Я все вспомнил. Не вернусь. Не жди больше».

И кадрами он и Алина. Снова и снова, а я все равно иду в спальню Алисы, чтоб тихонечко ее разбудить и сказать, что мне нужно уехать. Чтоб присмотрела за сестрами.

— Что случилось? Мам, ты вся дрожишь. Что такое? Что с папой?

Чувствует ведь. Чувствует, что именно с ним. Или у меня на лице все написано.

— Все хорошо будет. Мне нужно поехать и помочь вашему отцу. Помоги мне, милая — присмотри за ними. Будь взрослой, у меня некому больше… — всхлипнула и сильно прижала ее к себе, понимая, что уже с ума схожу от волнения, — помоги, доченька.

— Конечно, мам? Что-то плохое с папой, да? Скажи мне! С папой?

Я и сама не знаю, что сейчас собралась делать. Может быть, это глупо и бессмысленно, но я хотя бы попытаюсь. Я уже приняла решение. И я знаю, куда собралась ехать и что именно там скажу, я не могла сидеть дома сложа руки.

— Да. Надо разобраться, хорошо? Его арестовали. Это недоразумение.

Она кивает быстро-быстро. Глазенки расширены, руки мои сжимает, и подбородок дрожит.

— Но они ведь его отпустят, да, мам? Отпустят ведь? Наш папа ничего не мог натворить. Он же хороший. Такой хороший. Мам! Скажи им, ладно?

Какой же она еще ребенок. Именно сейчас это чувствуется так остро.

— Я надеюсь, что отпустят. Я буду на связи с тобой. Не переживай.

— Мамочка, ты не бросай его там. Пожалуйста, не бросай.

Смотрю на нее, все так же тяжело дыша, и опять вижу его слова из смски. А ведь он меня бросил… уже во второй раз. Отказался от нас так легко. Но не сейчас об этом. Не сейчас. У каждой медали две стороны… обязательно две, и есть еще одна правда — его правда. Я хочу ее узнать.

— Я не бросаю, милая. Я разберусь, что происходит. Мне просто нужна твоя помощь дома.