Дебора Мей - Яблоня греха

Слова были сказаны. Марциана плотно закрыла глаза, но не могла избавиться от напряжения, сковавшего ее тело. Ей очень хотелось взглянуть на мужа, но она боялась увидеть на его лице гнев и отвращение.

— Марси, взгляни на меня.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты очень непослушная жена, — неожиданно грустно вздохнул барон. — Мне стоило бы тебя хорошенько отлупить, чтобы ты впредь не верила подобным россказням про своего мужа.

Марциана быстро открыла глаза и с изумлением увидела, что Генрих смотрит на нее с печальной улыбкой.

— Я думала, вы придете в бешенство… Конечно, жена не должна вмешиваться в дела своего мужа, но я не могла чувствовать себя спокойно, зная…

— Зная что?.. Какое доказательство моего дурного поведения представили тебе?

— Вас видели в лесу с двумя женщинами… вы обнимали их и смеялись… — она прикусила нижнюю губу, опасаясь, что теперь уж точно разозлит супруга.

Генрих нахмурился:

— Я хочу знать, кто посмел рассказывать тебе эти сплетни.

Но Марциана не хотела выдавать Лизхен и потому упрямо молчала.

— Ты ставишь меня в трудное положение. Мне остается только надеяться, что ты поверишь мне. Боюсь, что не смогу доказать свою невиновность. Но если я и разговаривал с какими-нибудь женщинами, то, поверь, это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Все, что я могу сказать в свою защиту — то, что никогда не желал любви проституток.

Марциана хотела высказать ему свои сомнения, но опять смолчала.

— Говори, что ты хотела сейчас сказать, — потребовал он. — Я не могу защищать себя против невысказанных обвинений.

— Вас нельзя было назвать неопытным, когда… когда…

Марциане было сложно облечь свои мысли в слова, и она беспомощно взглянула на мужа. Генрих осторожно коснулся ее плеча, и сквозь тонкую ткань платья она ощутила теплоту его руки.

— Марси, милая моя, — он с тревогой смотрел ей прямо в глаза. — Я не был святым до встречи с тобой. Но вся моя прежняя жизнь не имеет к тебе никакого отношения. И не только потому, что у меня сейчас на это нет времени. Я даю тебе слово чести, что не имел связи с падшими женщинами и не собираюсь этого делать в будущем. Я — не Кассель фон Луттерштейн.

— Я… поняла… — пролепетала Марциана, чувствуя, как напряжение покидает ее, а сомнения рассеиваются, словно их никогда не существовало. — Теперь я вижу, что вела себя глупо.

— Так ты мне веришь?

— Да. Верю.

Генрих протянул ей руку и, когда Марциана приняла ее, помог ей подняться на ноги.

— Мы закончим наш разговор наверху, — с этими словами он взял со стола графин с вином. Заметив удивленный взгляд супруги, Генрих пояснил: — Я не хочу вызывать слугу. Захвати с собой бокалы.

Марциана послушно выполнила его просьбу и направилась вслед за мужем к выходу из гостиной. Генрих открыл дверь, пропуская жену перед собой, но когда она оказалась рядом с ним, он внезапно обнял ее свободной рукой и прижал к стене.

— Моя милая женушка, прости меня, — жарко зашептал он ей на ухо. — Я так долго скрывал свои чувства и желания… Мне не хотелось пугать тебя.

Чуть не выронив бокалы, супруга испуганно взглянула на него:

— Что… что вы хотите этим сказать, мой господин?!

— Ты заслужила наказание за то, что плохо думала о муже. Наступило время показать тебе, на что я способен.

Его бархатный голос на этот раз напомнил уже не урчание короля зверей, а рокочущее мурлыканье Лорелеи, когда та бывает чем-то довольна. Каждая клеточка тела Марцианы напряглась так стремительно, что она испугалась теперь именно себя саму. А супруг вдруг выпустил ее и, как ни в чем не бывало, пошел по направлению к их апартаментам.

Возле своих покоев Генрих резко остановился и распахнул перед женой двери.

— Прошу ко мне, любимая. Сегодня ночью я не собираюсь отпускать тебя ни на одну минуту. И не хочу, чтобы мои планы нарушились только потому, что маленькая Анна снова спит в твоей постели.

— Но меня ждет Ванда… — попыталась остановить мужа Марциана.

— Значит, она ждет напрасно, — Генрих обхватил жену за талию и почти втолкнул в свою комнату.

В кресле возле камина дремал Петер. Услышав шаги, он подскочил и стал смущенно приводить себя в порядок:

— Мой господин, я не думал, что вы так быстро придете…

— Я не сержусь. А сейчас отправляйся на кухню. Там уже вовсю идет пир. Сегодня ночью ты мне не понадобишься.

— Но, господин, вы же не собираетесь сами раздеваться?

— Я это делал очень много раз. Не надейся, что я пропаду без твоих услуг. К тому же… сегодня ночью мне будет прислуживать госпожа. Будь хорошим парнем и быстрее уходи, пока ты не смутил баронессу окончательно.

— Слушаюсь, господин… Но… может, следует поправить огонь в камине, господин?

— Я тебе уже все сказал, Петер… — Генрих говорил очень спокойно, но в его голосе зазвучал металл, который отчетливо услышали и слуга, и супруга.

— Разумеется, мой господин, — слуга резко прекратил глупый спор и, поклонившись хозяевам, наконец соизволил покинуть комнату.

Марциана с трудом поборола смущение:

— Мой господин, мне кажется, он понял, что вы имели в виду…

— Вполне возможно.

— Мне не нравится, что вы так откровенны в разговоре со своим слугой.

— Я не привык скрывать свои мысли и желания, — усмехнулся Генрих. — И намерен сегодня доказать тебе это, моя дорогая.

Марциана нервно облизала внезапно пересохшие губы и уже не сопротивлялась, когда Генрих провел ее в свою спальню. В камине весело потрескивал огонь, свечи горели везде, включая столик у камина. Отраженное пламя свечей и камина играло яркими бликами на темно-синих шторах, на золотистой кайме и кистях, рисуя мерцающие дорожки на винно-красном турецком ковре и бросая трепещущие тени на стены и окна.

— Наполни бокалы вином, моя маленькая служанка, а я поправлю огонь в камине.

— Я никогда не пила так много, — прошептала Марциана, осторожно ставя дрожащей рукой бокалы на маленький столик.

— Ты собираешься не повиноваться самому первому приказу этой ночи?

— Нет, мой господин, — покорно произнесла она, подавляя дрожь при мысли о том, что, прежде чем закончится эта ночь, он сможет отдать еще очень много приказов…

— Прекрасно. Вечер становится обещающим…

Генрих опустился на колено перед камином и осторожно пошевелил дрова щипцами. Огонь немедленно вспыхнул с новой силой и яростно загудел в дымоходе.

Нервно посматривая на него, Марциана налила вино в бокалы. Ее тело уже само ждало необычных прикосновений… сердце билось учащенно… дыхание стало прерывистым, а кожа подрагивала в предчувствии ласки…

Генрих все еще стоял перед камином. Языки оранжевого пламени освещали его лицо, и яркие красно-синие блики падали на его фигуру. В комнате стало невыносимо жарко… Оранжевый свет свечей отражался на атласных драпировках постели, делая ее уютной и зовущей… Дрожь в теле девушки еще больше возросла… Барон внезапно выпрямился, и Марциана увидела, как потемнели от желания его глаза, в которых мерцало пламя огня…

— Ты замешкалась… Я ожидал, что моя рабыня сообразит расстелить нам постель….

Надеясь, что освещение комнаты не позволяет увидеть, как она покраснела, Марциана молча подала ему вино и направилась к кровати, чтобы выполнить его приказание. Откинув угол одеяла, и поправив подушки, она повернулась к мужу и увидела, что он устроился на небольшом диванчике возле камина.

— Мне нравится, как ты двигаешься. Словно плывешь. Распусти волосы…

Чувствуя, что стало трудно дышать, Марциана послушно подняла руки и освободила от заколок волосы, разрушив прическу, которую Ванда старательно сооружала для сегодняшнего праздника.

— Мне нужна щетка, чтобы причесаться, — слова застревали в ее горле.

— Я помогу тебе. Иди сюда.

Она приблизилась к нему и мгновенно ощутила желание, исходившее от мужского сильного тела. Когда же он нежно коснулся ее волос, Марциана явственно услышала, как у него перехватило дыхание. — Мягкие, как шелк…

Генрих погрузил свои руки в ее длинные волосы и, приподняв их, осторожно пропустил сквозь пальцы. Затем он медленно притянул ее к себе и бережно коснулся горячих губ… Этот поцелуй был невероятно нежным, томительным и возбуждающим… Грифенталь, словно пчела медом, наслаждался вкусом ее губ, легко касаясь их языком, как бы пробуя их сладость. Ощущения, которые он зажигал в ней, были волнующими, тревожными и страстными, им невозможно было противостоять…

И Марциана уже сама отвечала на его поцелуи, проникнув руками под его сюртук. Вот ее руки коснулись атласной ткани его жилета, затем шелковой рубашки, под которой явственно чувствовалась крепость мышц его тела. У пальцев Марцианы неожиданно проявилась такая чувствительность, что ей казалось, будто она видит с их помощью.

Ее легких прикосновений стало вполне достаточно, чтобы возбудить его страсть. Генрих уже крепче прижал супругу к себе, а поцелуи его стали более настойчивыми и нетерпеливыми. Его язык требовательно прижался к ее зубам, заставив раскрыть их, и тут же начал дразнить ее, исследуя языком нежную поверхность женского рта. Тело девушки нервно задрожало от предчувствия будущих прикосновений, а ее губы стали страстно отвечать мужу на его откровенные поцелуи. Она даже осмелилась играть с его языком, и когда супруг внезапно оторвался от ее губ, она уже сама притянула его к себе.

Марциане никогда не приходило в голову, что она может быть так агрессивна в любовных ласках. Мелькнула мысль, что, возможно, муж не одобрит такое ее распутное поведение. Но он не проявлял ни малейших признаков осуждения, а, напротив, с наслаждением отвечал на каждое ее движение. Когда же он, не отрываясь от жадных губ своей молодой супруги, внезапно подхватил ее и куда-то понес, Марциана с трудом приоткрыла глаза и с удивлением обнаружила, что они все это время находились перед пылающим камином. Генрих торжественно держал ее на руках, словно ценный военный трофей. Это неожиданно заставило ее засмеяться.

Он изумленно взглянул на жену и опустился вместе с ней на диван.

— Как ты смеешь смеяться над своим господином?

— Я смеюсь не над вами, а над своим глупым воображением, — не сдержала нового смешка Марциана.

— Это звучит обещающе. Расскажи мне, что тебе привиделось.

— Не думаю, что стоит рассказывать вам об этом. Вы и так слишком высокого о себе мнения, — прошептала ему супруга.

Он задумчиво посмотрел на нее, а затем нежно спросил:

— Ты боишься щекотки?

Она изумленно ахнула:

— Вы не посмеете это делать!

— Только в том случае, если ты расскажешь мне, о чем думала.

— Я не обязана раскрывать вам свои мысли!

— У жены не должно быть секретов от мужа.

— Осмелюсь заметить, что у меня очень много секретов, но я не собираюсь рассказывать вам о них.

— Сегодня я хочу лишь знать то, над чем ты смеялась, — и его пальцы обнажили ее плечи и коварно прикоснулись к нежной коже возле девичьей груди. Марциана мгновенно напряглась.

— Я ненавижу щекотку!

— Тогда отвечай на мой вопрос. Иначе я тебя буду вот так ласкать…

— Достаточно! — взвизгнула баронесса. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать…

— Ты очень быстро сдаешься, моя любимая, — усмехнулся Генрих и удобнее устроил жену в своих объятиях. — Враг легко сумел бы выведать у тебя все секреты. Вот потому женщин и не берут в армию. И дело тут не в отсутствии силы. Например, моя сестрица Бригитта физически не уступит любому французу… Нет, дело в том, что все вы, как одна, боитесь щекотки и очень быстро сдаетесь.

— Вы ошибаетесь, мой самоуверенный господин. Мои братья еще больше меня боятся щекотки. Стоит их подразнить, как они сразу капитулируют, хотя считают себя взрослыми мужчинами.

Движение пальцев мгновенно напомнило ей, что муж все еще ждет ответа на вопрос, почему она смеялась.

— Ну, что ж, я расскажу… Когда вы подняли меня на руки, мне представилась странная картина. Словно вы — герой-завоеватель. Рыцарь, подобный тем, о которых я читала в романах. Вы можете себе это представить?

— Вообще-то нет, потому что никогда не читал таких книг, — усмехнулся Грифенталь и убрал свои руки.

Марциана тут же отодвинулась от него, опасаясь, что он продолжит свои игры с ее ребрами. Но муж всего лишь вновь наполнил бокалы вином и протянул ей рубиновый напиток.

— Допей вино, Марси, — в голосе его задрожала какая-то новая нотка, а сам он ласково коснулся бугорка ее груди. Баронесса мгновенно задрожала, а муж стал неторопливо расстегивать многочисленные мелкие пуговки на ее платье. Когда же он, наконец, справился с ними и освободил нежную женскую грудь, Марциана была готова потерять сознание от охватившего ее тело неожиданного холода.