Дебора Мей - Яблоня греха

Баронесса не успела ответить, потому что в их разговор неожиданно вмешался Грифенталь, до этого молчаливо стоявший у окна.

— Хочу вас огорчить, Каролина. Дело в том, что я сам намерен сопровождать Марциану во время ее визита к Луттерштейнам. Мне нужно лично обсудить один вопрос с графиней Агнессой.

За ужином больше никто не упоминал о предстоящем визите Генриха в замок Луттерштейнов. Марциана ловила себя на мысли, что, пожалуй, знает, о чем собирается беседовать с Агнессой ее муж, но не решилась спросить его об этом прямо.

Марциана надеялась, что муж не прикажет ей покинуть комнату, чтобы поговорить с графиней фон Луттерштейн наедине. Когда они входили в гостиную, затянутую черным шелком, Генрих действительно бросил на свою жену неуверенный взгляд, но ничего не сказал. Возможно, понятия приличия не позволили ему просить вдову о беседе без свидетелей.

— Мы выражаем вам наше сочувствие, графиня, — сказала Марциана, с грустью глядя на поникшую женщину, то и дело прижимающую к глазам маленький платочек. — Его смерть была такой неожиданной.

— Да, это действительно так, — печально ответила Агнесса. — Для меня это был настоящий шок. Не знаю, что буду делать без него. Мои дети… о них необходимо заботиться.

— Я надеюсь, ваш муж уже позаботился о них, госпожа баронесса, — осторожно заметил Генрих. — Вам прочитали его завещание?

— Еще нет. Адвокат Касселя живет в Берлине и приедет только завтра, — тихо объяснила вдова. — Вы так добры, что заехали навестить меня. Все очень добры и внимательны к нам, но я представления не имею, в каком состоянии находятся наши дела. Я даже не знаю, кого он назначил опекуном наших детей, поскольку, конечно, не считал меня способной на это.

— Как это может быть! — импульсивно вырвалось у Марцианы. — Естественно, что вы должны стать опекуном своих детей.

— Вопросы чести требуют, чтобы я обсудил с вами один вопрос, — прервал свою жену Грифенталь. — Это касается денег, которые мой брат проиграл вашему мужу незадолго до своей смерти. Естественно, я обязан выплатить этот долг.

— В самом деле, господин барон? Я не слышала об этом. Все бумаги хранятся у адвоката. Граф Кассель никогда не обсуждал со мной свои дела, — с горечью объяснила Агнесса.

— Мой брат остался вам должен очень крупную сумму.

— Неужели?

— Пятьсот тысяч марок.

Графиня фон Луттерштейн даже переспросила, думая, что ослышалась:

— Пятьсот тысяч? Такая огромная сумма?

— Буду с вами откровенен, графиня. Даже если бы дела моего брата остались в хорошем состоянии, собрать такую сумму для нас было бы очень трудно. К сожалению, мне досталось после брата весьма много проблем, большая часть которых находится в весьма запутанном состоянии. Я до сих пор еще не выяснил, что осталось в моих владениях после его «правления». Он имел дела с несколькими адвокатами, вместо того, чтобы все поручить одному. К тому же исчезли некоторые важные документы.

— Вы предполагаете, что мой муж как-то к этому причастен?

— Речь идет лишь о карточном долге. Я хочу переговорить об этом с адвокатом вашего покойного мужа. Было какое-то не очень приличное условие для отмены этого долга, поэтому я хочу разобраться в произошедшем, а до тех пор прошу у вас отсрочки по выплате всей суммы. Мне хотелось бы сохранить свое поместье и рудники. Я несу ответственность за племянников и… собственных будущих детей.

— У меня нет возражений. К тому же, я не считаю приличным требовать себе деньги, которые проиграл моему мужу ваш покойный брат. Никогда не понимала, как можно так глупо рисковать своим имуществом. Я не хочу пользоваться этими деньгами. Если расписка находится у адвоката, я при вас порву ее.

— Моя совесть не позволит мне воспользоваться вашей добротой, Агнесса. К тому же, я хочу увидеть все бумаги, касающиеся этой истории. Когда Кассель сообщил мне о долге, он показал мне лишь часть расписки и был так любезен, что согласился отложить выплату денег до середины лета.

— Это очень не похоже на него. Он, скорее, потребовал бы немедленной выплаты, — задумчиво взглянула на барона Агнесса. — И хочу вам повторить — я не воспользуюсь вашими деньгами даже в том случае, если выяснится, что он большую часть своего состояния завещал не семье.

— Я знаю, что мои слова могут показаться сегодня неуместными, но хочу сказать, что ваш покойный муж не понимал, какое сокровище хранил дома. Я имею в виду вас, милая Агнесса, — и Генрих, низко склонившись, поцеловал руку вдовы.

После этого разговора они задержались всего на несколько минут, поскольку приехали другие визитеры, чтобы выразить свое соболезнование.

Когда они уже сели в экипаж, где никто не мог слышать их, Марциана поинтересовалась у мужа:

— Могу я ли я спросить вас, почему Агнесса считает, что муж мог оставить состояние не своей семье? Неужели такое возможно.

— Такое иногда бывает. Завещания — забавная вещь, и хорошо, если они хранятся у адвоката. В противном случае их могут заменить поддельные бумаги, — с каким-то одним ему понятным смыслом объяснил Грифенталь и хмуро уставился в окно.

— Боже мой, но кому еще он может оставить свое состояние, как не своей жене? — возмутилась баронесса. — Каким же нужно быть человеком, чтобы оставить все любовнице? Оставить без денег собственных детей…

— Я не сказал, что он может сделать это. Но сама графиня предполагает такую возможность. И думаю, что многих не удивит, если именно так все произойдет.

— Но… в таком случае вам, наверно, все же придется выплачивать эту ужасную сумму? Хотя Агнесса и отказалась принять эти деньги?

— Конечно, моя милая. Даже больше — я считаю, что графиня фон Луттерштейн в любом случае должна получить долг без всяких разговоров. Даже если мне придется продать для этого мое собственное поместье, доставшееся от матери.

— Вы можете полностью использовать мое приданое, Генрих, — ласково прикоснулась к его плечу Марциана.

— Ваше приданое ушло на уплату моих собственных долгов, чтобы иметь возможность заняться проблемами Вольдемара, — откровенно признался Грифенталь. — Не смотрите так удивленно. Вы знаете, что я не был святым. И я не стану сейчас извиняться и уверять, что сожалею об этом, хотя это так и есть.

— Вы… — ошеломленно уставилась на него жена. — Вы полностью потратили мое приданое?..

— Нет, конечно, нет. Я истратил лишь ту часть, о которой у меня была договоренность с вашим отцом. Ваш отец не настолько глуп, моя милая. Я использую только ваш доход, а не основной капитал, который предназначен для вас и ваших детей.

— Но поскольку есть еще деньги, вы можете воспользоваться ими! — решительно предложила Марциана.

— Я не стану этого делать. Вот что, моя милая, позвольте мне самому заниматься делами. Тем более что сначала следует переговорить с адвокатом фон Луттерштейна.

Марциана понимала, что не имеет ни малейшего представления, как помочь мужу в настоящей беде. Ей начало казаться, что против него действует какая-то дьявольская сила. Не успевал он решить одну проблему, как тут же появлялась другая.

На следующий вечер, вместо того чтобы вернуться к своим делам, Генрих предложил жене пройти с ним в библиотеку. Они удобно устроились на низком диване возле огромного стола, на котором неровными стопками высились книги и альбомы. Широкие окна были зашторены бархатными портьерами, в высоких канделябрах дружно горели свечи.

— Вы отлично потрудились в саду и цветниках. Трудно поверить, что все это не потребовало никаких затрат.

— Но это так и есть. Мы всего лишь посадили новые кусты роз и саженцы плодовых деревьев. Я также приказала вычистить озеро, подстричь кустарник, удалить сорняки, скосить траву на лужайках…

— Достаточно, — засмеялся он. — Я вам верю. Похоже, что до вашего приезда все здесь было запущено.

— Это так и было, — улыбнулась в ответ Марциана. — Ваш брат совершенно не уделял саду и парку никакого внимания.

— Думаю, вы заслужили награду, — Генрих тепло улыбнулся ей.

— И как вы думаете меня наградить?

— Оранжерея, — сказал он, наблюдая за женой. — Мне очень понравилась оранжерея в вашем родном замке. Та самая, в которой проходил свадебный завтрак. Она была просто очаровательна, и, поскольку вы так любите заниматься садами, я подумал, что вы хотели бы иметь такую же оранжерею здесь. Как вы думаете, мы сможем это сделать?

— Конечно, сможем! — Марциана еле сдержалась, чтобы прямо сейчас не броситься в объятия мужа. — Желтая гостиная прекрасно подойдет для этого, поскольку окна ее выходят в сад на юго-западе. Но… это будет очень дорого стоить. Я помню, что отец долго жаловался на большие затраты.

— Я знаю, что мы не сможем осуществить это немедленно, но если мне удастся наладить дела, мы сделаем это обязательно.

— Знаете, Генрих, я много думала обо всем… Быть может, нам стоит обратиться к моему отцу и попытаться убедить его…

— Нет, Марси.

— Но, в самом деле…

— Я уже рассказал вашему отцу то, что счел нужным, о состоянии дел моего брата. И никогда не стану обращаться к нему с шапкой в руках, хотя дела оказались еще более запутанными, чем я предполагал. Сегодня мне удалось поговорить с адвокатом Касселя. Он не только ничего не знает о карточном долге, но даже не может найти расписку, которую граф показывал мне, когда сообщал о карточном долге.

— Значит, вам не надо платить! Если нет расписки…

— Долг чести не требует расписок, — серьезно проговорил муж. — И этот долг должен быть выплачен.

Марциана хотела возразить, поскольку не понимала, почему необходимо выплачивать деньги, если не существует никаких документов, подтверждающих этот долг.

В это время в библиотеку вошел барон Теодор. Он был чем-то возбужден. Вслед за ним появился и Людвиг.

— Генрих, я узнал, что адвокат фон Луттерштейна приезжал сегодня утром.

— Да, я разговаривал с ним.

— Рассказать ему и Агнессе все — ужасная глупость с твоей стороны.

— Боже мой, дядя, неужели я должен был обманывать бедную вдову?

— Нет, нет. Но послушай, — дядюшка бросил косой взгляд на заинтересованное лицо Людвига. — Слухи распространяются очень быстро, и ничего невозможно сделать, чтобы предотвратить это.

— Что за слухи, дядюшка?

— Я так и думал, что ты еще ничего не знаешь. Я, конечно, не могу сказать все в этой компании, — добавил он, снова взглянув на Людвига. — Но, опустив некоторые детали, могу сообщить, что Кассель фон Луттерштейн оставил все свое состояние… жене и детям. Рассказывают, что, услышав об этом, Агнесса упала в обморок, и ее долго не могли привести в чувство.

— Я не знал этого, потому что не стал спрашивать адвоката о завещании Касселя. Это не мое дело. Да… местные новости доходят до меня не так быстро, как до вас, дядя.

— Это несправедливо, — тихо произнес Людвиг.

Марциана бросила на него предостерегающий взгляд, но мальчик, казалось, ничего не замечал.

— Я рад, что граф поступил так, как должен был поступить, — заметил Генрих. — Было бы гадко, если бы он сделал иначе. И без этого достаточно всего скандального во всей этой истории. Но вы правы, что нам не следует говорить об этом сейчас… Людвиг, где ты был после ужина? Надеюсь, на этот раз ты не рассердил наставника?

— Я ходил на прогулку с Анной, — объяснил Людвиг, сердито стуча пальцами по столу. — Вы знаете, она любит гулять у реки.

— Нет, я не знал этого. Надеюсь, ты привел ее домой?

— Конечно, привел. Я не так глуп, как вы считаете.

— Успокойся, — строго заметил Генрих. — Не надо говорить со мною в таком тоне. Я всего лишь хотел узнать, где сейчас девочка.

— У себя наверху. Анна наступила в лужу и промочила ноги, поэтому мы быстро вернулись домой. Сейчас, вероятно, няня уже укладывает ее спать… Но вам нет необходимости говорить загадками. Я слышал о завещании графа фон Луттерштейна.

— Ты не должен обсуждать то, что тебя не касается.

— Нет, касается, потому что меня очень волнует то, что произошло. То есть… Я считаю несправедливым, что Лили ничего не досталось по наследству.

Все в ужасе замолчали. Оглянувшись, Марциана увидела возмущенное лицо мужа и почувствовала, как у нее закололо в висках, и задрожали колени.

Чтобы ослабить напряжение, барон Теодор миролюбиво попытался рассмеяться:

— Клянусь Аттилой, из нас получилась неплохая компания сплетников.

Генрих не слышал его. Он смотрел только на Людвига, и Марциана видела, что он едва сдерживает свой гнев.

— Не соизволишь ли ты объяснить мне свое последнее замечание?