Скучные родственники бросали неодобрительные взгляды: кто на волшебное свадебное платье Лиз, кто на лысеющую седую голову Уинтропа.

Священник в своем облачении был здесь самым пожилым человеком, в очках и таким же седым. Он смотрел вниз на невесту и жениха, держа в руке писание.

Ни один человек в Церкви Христа, самой большой и престижной методистской церкви в Нью-Йорке, не одобрял эту женитьбу. Каждый, несмотря на прелесть Лиз, ставшей настоящим открытием церемонии, думал, что Уин не только обрекает себя на гибель, но совершает непростительный грех против бессмертия Бондов своей женитьбой на ничтожестве.

Четыре поколения хитрых, амбициозных, работоспособных Бондов сколачивали капитал не для того, чтобы увидеть его растраченным таким образом. Родственники превосходили друг друга в логике аргументов, пытаясь убедить Уина, что подобная женитьба является преступлением не только против Бондов, но и против истории, против всей Америки.

Все было напрасно. Уин сам распоряжался своей судьбой и принимал решения.

В общем, в церкви сегодня было мало радости.

Но Уинтропа Бонда это не волновало. Он радовался за всех.

Лиз стояла рядом с ним и светилась от счастья, от того, что происходило. Она выглядела такой юной, такой милой в своем волнении! Уин не сводил глаз с улыбки за вуалью, которая так много выражала…

Его не тревожило общее неодобрение. Любопытные лица в церкви принадлежали его прошлому, которое теперь закончилось. А его будущее было открытой книгой, и он собирался прочитать ее в глазах милого существа, стоящего рядом.

Последние несколько недель его сестры и кузины сделали все, чтобы отговорить Уина от женитьбы. Они даже познакомили его с абсурдным докладом детектива о прошлом Лиз. О прошлом, которое по их словам, было сомнительным. Но Уин остался непоколебимым. Он уже слышал об истории Лиз и имел время разобраться в ней.

Более того, Уин знал ее, знал Лиз так, как никто из его щепетильных родственников. Она была нежной, беззащитной девушкой, которая много страдала в жизни, которая любила его и хотела иметь от него детей. Правда в ее драгоценных зеленых глазах была гораздо более искренней, чем сомнительная клевета, придуманная платным детективом.

Уин был благодарен ей за то, что она пренебрегла внешностью и полюбила его. Лиз легко могла удовлетвориться, приняв его как отпрыска семейства надменных баронов, прогоревшую человеческую шелуху, в которой нет ничего интересного. Но девушка заглянула глубже и обнаружила человека, которым можно восхищаться и которого можно любить, человека, готового возродиться с помощью ее любви.

«В счастье, в несчастье, в богатстве, в бедности…» Слова звучали как стихи. Любимые глаза с затаившейся под их яркой девичьей поверхностью грустью смотрели сейчас на Уина, полные нежности, радости и больших обещаний.

Прошлое осталось в прошлом. Теперь ничего не имело значения, кроме Лиз.

«На всю вашу оставшуюся жизнь…»

* * *

«Следовательно, в брак нельзя вступать неосмотрительно или легкомысленно. Нужно относиться к нему почтительно, обдуманно и согласно целям, с которыми он был установлен Господом…»

Диана Столворт перевела взгляд с лица Хэла Ланкастера на доброго епископального священника Нью-Йорка. Позади, знала она, собрались родственники, Ланкастеры и Столворты, сотни приехавших из разных концов мира, и еще несколько приглашенных, высокие лица из Вашингтона, представители лучших семей нации.

Диана была в пошитом у Диора шелковом платье цвета слоновой кости с кружевом на лифе. Фотопортрет Ирвинга Пенна, изображающий ее в свадебном наряде, должен был появиться в ближайшем номере «Вог» вместе с отчетом о церемонии бракосочетания и особыми заметками о приданом невесты.

В данный момент перед Церковью Святого Варфоломея толпились журналисты из пятидесяти стран, жаждущие сделать несколько снимков, когда Диана с Хэлом станут выходить из храма. Телевизионные камеры запишут их проезд на лимузине до резиденции Столвортов на Пятидесятой Авеню на прием, затем отъезд в свадебное путешествие в Грецию на медовый месяц, в течение которого Хэл проведет несколько встреч с европейскими лидерами.

Это бракосочетание являлось самым ярким событием в американской социальной и политической жизни со времен Рузвельта. Хэл и Диана были подходящими фигурами, чтобы занять трон. Их женитьба казалась не только долгожданным союзом двух красивых людей и двух знатных семей, но и удачным политическим дебютом Хэла. Выглядело само собой разумеющимся, что в 1956 году он займет высокий пост. Рядом с Дианой было трудно представить его проигравшим избирательную кампанию.

Коллективное одобрение миллионов наблюдателей, их любопытное волнение по поводу того, что должно произойти между Хэлом и Дианой на борту корабля, отражалось в нежном блеске глаз священника.

Никто не был против этой женитьбы. Все аплодировали ей. Весь мир видел Диану прекрасной, счастливой девушкой, выходящей замуж за Принца во плоти, за Хэла Ланкастера. Сказка становилась былью. Диана оцепенела.

Прислушиваясь к словам священника, молясь, чтобы произнести обет без запинки, она взглянула через вуаль на Хэла.

Он нежно смотрел на нее, и в его глазах виднелось спокойствие, смешанное с юмором.

«Не волнуйся, – казалось, говорил Хэл. – Это просто большой цирк. Когда все закончится, мы вместе весело посмеемся.» Диане хотелось плакать от благодарности за эту поддержку.

Мальчишеский взгляд Хэла, такой хитрый и милый в этой насмешке над торжественностью церемонии, наполнил невесту радостными желаниями. Может такое случиться, что они, как все другие женихи и невесты, закончат вечер в объятиях друг друга, затем завтра, послезавтра, смеясь над сборищем родственников и гостей при воспоминаниях о свадьбе? А позже воспоминания прервутся любовью, поцелуями, объятиями и радостным сознанием принадлежности друг другу…

Но для Дианы сегодняшняя ночь станет первой. Она сохранила себя целомудренной для Хэла за все эти трудные годы. И вечером она узнает, стоило ли хранить ради него это сокровище.

При этой мысли счастливая фантазия Дианы исчезла и почти стерла с губ улыбку. Невеста взглянула на Хэла. Она больше не была ни в чем уверена.

На самом ли деле она в столь важный момент хочет видеть этот взгляд хозяина на лице жениха? Не предпочтительнее ли было бы сейчас более серьезное лицо, даже беспокойное, нервное, как в тот день, когда он просил ее руки?

Диана не хотела, чтобы церемония прошла вяло и формально. Она желала солидного ритуала, который закрыл бы за ней дверь в ее жизнь, полную сомнений, и соединил бы с Хэлом в союз, достаточно крепкий и мощный, чтобы сделать ее настоящей женой, хранительницей семейного очага.

Но происходило ли это сейчас?

Диану не оставляла мысль, что улыбка на лице Хэла отдаляет его, не дает ему соединиться с избранницей полностью. Возможно, он смеется не только над публикой, присутствующей на церемонии, устроенной, чтобы удовлетворить атавистические семейные инстинкты и любопытство народа, который однажды станет его политическим союзником. Возможно, он чувствовал, что это просто необходимый фарс, ничего не значащее представление.

При этой мысли руки Дианы затряслись. Старое беспокойство опять охватило ее, издеваясь, насмехаясь, делая все вокруг смущающим и нелепым в самый важный момент жизни.

Диана Столворт, жена Хэйдона Ланкастера! Несчастная маленькая Диана, пытающаяся выглядеть женственной в своем платье от Диора, готовящаяся к роли, требующей гораздо больше способностей, чем у нее.

Теперь девушка разглядела жестокий цинизм за множеством ожидающих улыбок публики. Все знали, что Хэл будет неверным мужем. Все Ланкастеры были неверными. Эту церемонию вряд ли можно расценить как принесение обета верности. Это была просто роскошная прелюдия к медовому месяцу, тысяче вечеринок и политических приемов, бесконечным толпам умоляющих журналистов, дому в Нью-Йорке и другому в Вашингтоне. И детям… Дети были необходимы, детей ждали…

Ничто.

«Ничто породит ничто».

Диана не могла вспомнить, в какой книге прочитала эту строчку. Может на курсе у Смита. Строчка, написанная великим автором, до которого ей никогда не было никакого дела. Сейчас она вернулась к ней, как темное предупреждение, ужаснее, чем любое предостережение этого пожилого священника. Да, ничто могло породить только ничто. Из этого фальшивого брака не могло получиться ничего хорошего.

Диана попыталась прогнать эти мысли прочь. Ее тело в панике затряслось, руки похолодели. Сейчас священник торжественным тоном обращался к жениху и невесте.

– Спрашиваю вас обоих перед Богом, нет ли у кого-нибудь из вас причины, по которой вы не можете вступить в законный брак. Согласно закону Господа, вы можете сейчас признаться.

Хэл смотрел на священника и не видел перед собой никого. В его глазах виднелась тень страдания, в них застыл такой взгляд, что посмотревшая на жениха Диана почувствовала себя преступно вмешавшейся в диалог человека со своей душой.

Она знала, что у него было много женщин. И большинство из них любили его. Как они могли не любить? Он был самым желанным мужчиной в мире, человеком, чья прелесть вызывала такой восторг, что другие по сравнению с ним выглядели грубыми зверьми.

Диана встречалась с несколькими из этих несчастных женщин, убеждала их оставить Хэла, когда считала, что дело зашло слишком далеко. Последней была маленькая Лаура Блейк, существо столь милое и беззащитное, что Диана с трудом решилась развеять ее иллюзии относительно Хэла. Но какой у нее был выбор? До свадьбы оставалось несколько месяцев. Развлечения Хэла с другими девушками было необходимо прекратить в интересах его же репутации и возможности его женитьбы.

Диана давно стала считать беспорядочные связи Хэла характерной чертой Ланкастеров. Хотя она и знала, что не должна ревновать, ей была ненавистна мысль, что другие женщины давали Хэлу столько же и даже больше, чем сама она, которая так хорошо знала его и нуждалась в нем.

Сейчас, когда Диана заметила загнанный взгляд Хэла при предупреждающих словах священника, ей в голову пришла ужасная мысль. Что, если одна из этих молоденьких женщин значила для него больше, чем остальные? Что, если он отдал ей свое сердце?

Если это было правдой, следовательно он потерял шанс жениться на девушке, которая на самом деле что-нибудь для него значила. После сегодняшней церемонии он потерял шанс быть с кем-то навеки. Таким образом, за наигранными улыбками для Дианы Хэл, должно быть, прятал горе, сделавшее его одиноким, горе, которое Диане никогда не удастся развеять, поскольку она сама являлась его причиной.

Эта мысль вонзилась в сердце девушки, как отравленный нож. Она стиснула зубы и стала гнать ее прочь. Хэл опять посмотрел на нее, и она вложила приличную долю своей любви и нежности в улыбку для него.

Священник соединил их руки и обратился к Хэлу.

– Хэйдон, согласны ли вы взять эту женщину в жены и прожить с ней жизнь в согласии? Будете ли вы любить ее, заботиться о ней в болезни и здоровье, и, отказавшись от других, оставаться ей верным?

– Да.

Диана застыла, чувствуя восхитительное тепло руки Хэла, способное растопить лед в ее душе.

– Диана, согласны вы выйти за этого мужчину замуж и прожить с ним жизнь в согласии? Будете ли вы любить его, заботиться о нем в болезни и здоровье, и, отказавшись от других, оставаться верной ему?

– Да, – она молила, чтобы не была слышна дрожь в ее голосе.

«Ничто породит ничто».

* * *

– Примете ли вы с любовью детей от Господа и вырастите их согласно законам Христа и его Церкви?

Тим Риордан взглянул на католического священника.

– Да, – произнес он.

Его голос звучал робко. Тима поразила торжественность церемонии и огромный престиж католической церкви, снизошедшей до его женитьбы.

Лаура станет его женой!

Тим не мог поверить своему счастью. Три года она владела его сердцем, занимала самое важное место в нем после матери. Могучая сила любви Тима была такой, что он не мог описать ее словами. Он едва не погиб, видя Лауру каждый день, занимаясь с ней служебными делами, в то время как его страсть росла с каждым днем, достигала невероятных размеров.

Но теперь все кончилось. Теперь произошло чудо, и Лаура приняла Тима. Это милое, нежное маленькое существо с мягкими руками, смелыми темными глазами, огромным талантом и тайной женской теплотой… Теперь она станет его женой.

Это было слишком здорово, чтобы быть правдой.

Тим смотрел на Лауру, пока та бормотала ответ на вопрос священника. На ее лице смешались нежность, серьезность, как всегда немного омраченная тенью древней боли, и решимость преодолеть эту боль. Какие чувства скрывались в этом худеньком теле! И какая огромная сила…

Хотя в глазах Лауры всегда виднелся оттенок грусти, в последние несколько месяцев интуиция подсказала Тиму, что она страдала от довольно свежих ран. Он подумал, что это был мужчина.