После этого он заговорил с ней о Линдстрэме. С самого начала он покрыл все это дело завесой секретности, беспрестанно напоминая ей о соображениях национальной безопасности, о том, что она не должна знать подоплеки происходящего и вообще всего плана действий. Она подружилась с Линдстрэмом, уложила его в постель и ожидала дальнейших приказаний. Ее ждали десятки тысяч долларов, если она хорошо выполнит свою работу, и в дальнейшем безопасная должность в Вашингтоне. Но сейчас важнее всего было сохранить секретность.

Друзья Боуза привели ее на вечеринку к Линдстрэму. Представлена она была очень естественно. Линдстрэм был симпатичным мужчиной и ухаживал за ней с прямодушием выходца со Среднего Запада. Она любила его слушать, ей нравилась его обходительность. Он был красивым и честным человеком.

Заниматься с ним любовью было для нее настоящим удовольствием. Он был богат, знатен и к тому же очень романтичен. В начале знакомства он присылал ей цветы, письма, маленькие подарки. Он был таким добрым, таким внимательным, что через некоторое время она поверила в искренность своего отношения к нему. Он был милым, трудолюбивым, одиноким мужчиной, которому требовалось всего лишь немного женского тепла и дружбы. По требованию Боуза она подвела Линдстрэма к разговору о делах Комитета, где обсуждался важный законопроект о финансировании оборонного бюджета. Комитет находился под сильным давлением Комитета начальников штабов и Агентства по национальной безопасности. Именно на этом законопроекте Линдстрэм и Боуз столкнулись лбами. Поощренный тем, что Эйзенхауэр был против этого законопроекта, Линдстрэм организовал оппозицию биллю в Комитете, надеясь спасти для казны четыре с половиной миллиарда долларов. Боуз хотел принятия законопроекта, чтобы помочь своим влиятельным друзьям в Министерстве обороны и самому получить этот лакомый кусочек перед своей кампанией перевыборов в Сенат, намеченной на конец года.

Линдстрэм сделал ошибку, посвятив Лесли в некоторые обсуждавшиеся планы по развертыванию новых ракет, в которых был заинтересован оперативный отдел Министерства обороны. Это были межконтинентальные ракеты повышенной дальности, которые хотел иметь Эйзенхауэр наряду с уже существовавшим флотом бомбардировщиков Б-52.

Лесли сообщила Боузу все, что услышала. После этого он направил ее к Линдстрэму с миниатюрным микрофоном, установленным у нее в кошельке. Она «забыла» кошелек у своей кровати в отеле, где была назначена встреча, и жучок записывал все беседы, которые она вела с Линдстрэмом в постели.

Это продолжалось не более недели. Затем все было пересказано в «Детройт Икзаминэр» под аршинными заголовками, которые сообщали, что Линдстрэм допустил утечку секретной информации через «подружку» с сомнительной репутацией. Фотография Линдстрэма и Лесли, сделанная людьми Боуза, дополняла рассказанное. Она увидела лица Линдстрэма и ее собственное, обнародованные средствами массовой информации.

Теперь Линдстрэм был мертв.

Лесли была шокирована и испугана. События зашли гораздо дальше, чем она могла вообразить. Теперь ее единственной защитой был Боуз, но то, что он заставил ее делать, слишком испугало ее. Сейчас у нее было только одно желание – поскорее уйти.

– Отлично, – сказала Лесли, – я хочу только, чтобы это осталось позади. Я хочу уехать в Нью-Йорк прямо сейчас, если вы не против. Я сниму комнату в городе или где-нибудь поблизости.

– Мы позаботимся о вас. Вы должны просто остановиться где-нибудь на несколько дней и ни с кем не разговаривать. Эрл разыщет вас в Нью-Йорке. А работа будет ждать вашего возвращения.

Она поднялась, чтобы уйти. В ее глазах застыл укор и страх.

– А теперь до свидания, – сказала она.

Боуз поднял голову. Похоже, он просто забавлялся ее оцепенением.

– Не самое теплое прощание, – заявил он. – Не могли бы вы быть немножко понежней, а, Лесли?

Она вздохнула, зная, чего он хочет.

– Я на самом деле не могу, мистер Боуз. Не могу… после того, что случилось. – Она нервно взглянула на него. – Гэр Линдстрэм имел семью, жену, детей… Я надеюсь, вы меня понимаете… Я просто не могу. Мне нужно сейчас же уйти отсюда.

Его лицо потемнело.

– Это не должно волновать вас, дорогая.

Его слова пронзили ее холодом до мозга костей, этого ей было достаточно, чтобы понять, что человек, организовавший уничтожение сенатора Соединенных Штатов, не остановится, чтобы раздавить такую незаметную букашку, как она.

Она осторожно приблизилась к нему. Он вытянул большое кресло из-за стола и сел в него, раздвинув ноги, в позе ковбоя, его сигара продолжала дымиться в руке. Он выглядел страшно, в темноте из-за дыма, клубившегося над головой, казалось, что в нем было что-то дьявольское. Его чувственность пугала ее.

Она подошла к нему. Он провел руками по ее бедрам и ягодицам и осторожно обнял ее. Обозленная, она задрожала от его прикосновения. Это не обеспокоило его, совсем наоборот. Она слышала его легкое похрюкивание от удовольствия. Пальцы с обгрызенными ногтями ухватили ее шелковые трусики под эластичным поясом. Он опустил их вниз, к коленям, и держал одной рукой, в то время как Лесли опустилась на колени перед ним, чтобы расстегнуть молнию.

Она продолжала оставаться одетой, когда взяла его член в свой рот. Он сидел в кресле, его глаза не выражали ничего, в то время как Лесли занималась сексом. Она старалась не дрожать, не зная, что хуже – ее отвращение или преступный страх, охвативший ее.

Она заметила, что он радуется ее страху. Это было легкое удовлетворение, его бедра вращались около ее лица. Она чувствовала себя ничтожеством, рабыней, стоя одетой на коленях перед ним, с этим мерзким членом во рту, подавленная могуществом и упрямством человека, готовящегося сейчас извергнуть в нее семя.

– Хорошо ли на вкус? – спросил он. – Я знаю, что вы, девочки, любите эти леденцы…

Она чувствовала, что он смотрит на фотографию дочери на столе. Горячие слезы брызнули у нее из глаз. Она никогда не чувствовала себя такой униженной. Казалось, это сам дьявол дрыгается и скользит у нее во рту. И не было ей прощения за такой грех…

– Ас Линдстрэмом ты это тоже делала? – осведомился он. – Я доставил ему прекрасные мгновения, не правда ли? Скажи мне, Лесли: где еще вы занимались этим? Куда ты приходила к нему? А Линдстрэм делал это тебе туда, куда ты хотела? Ты ему говорила, куда воткнуть? Давай, скажи старичку Эмори правду, не стесняйся.

Он бубнил и бубнил, и временами его голос радостно прерывался. Образы, возникавшие от его слов, были все более и более грязными, все более извращенными. Он перечислял части женского тела в болезненном экстазе.

– А ведь ты закричишь, если я не позволю тебе этого, а? – спрашивал он. – Не заплачешь крокодиловыми слезами? Ах, как там бедная миссис Линдстрэм этой ночью? Ах, как она плачет из-за того, что ты убила ее мужа!

Ее тошнило. Но она контролировала себя, оставаясь с ним, пока член брыкался, напрягался и наконец извергнул в нее свое содержимое. Когда его оргазм наступил, она остановилась и помедлила, не выплюнув содержимое. Ей просто хотелось закончить это как можно быстрее и исчезнуть.

Она встала на ноги и пошла прочь, заметив при этом, что он продолжает играть ее трусиками с пресыщенным выражением на лице. Она не попросила вернуть их ей.

Он наблюдал, как она взяла свое пальто, и поднял ее кошелек.

– И помни, я всегда буду поблизости, – заверил он ее, когда она открывала дверь. Она запомнила, ничего не ответив.

Как только дверь закрылась, раздался телефонный звонок. Эмори Боуз взял трубку.

– Да?

– Это Уоррен Хью, сенатор. Сожалею, что звоню так не вовремя.

Он узнал голос руководителя своего аппарата и давнего организатора своих предвыборных кампаний.

– Что случилось? – спросил Боуз.

– Кое-что важное. Я думаю, что вам нужно знать всю правду. Я узнал от своих друзей, что Хэйдон Ланкастер собирается бороться за ваше место на следующий срок. Он выступит против вас на первичных выборах.

Лицо Боуза потемнело. Это было самое худшее, что он мог услышать. Только удалось разделаться с Линдстрэмом – тут же возникла новая проблема.

– Вы уверены в этом? – спросил он.

– Полностью, – голос в трубке был сдавленным, извиняющимся.

Боуз задумался на мгновение, яростно стиснув в кулаке забытые трусики. Затем, нахмурив брови, сказал:

– Хорошо. Ничего не предпринимайте без меня. Если к вам начнет приставать пресса, отвечайте просто, что сенатор приветствует всех новичков, что это демократическая страна, пусть победит сильнейший, и все такое.

– Слушаюсь, сэр. Увидимся завтра утром. Боуз положил трубу.

Он думал о Ланкастере, фотогеничном молодом герое войны, счастливом обладателе миловидной жены, человеке с прекрасной репутацией, левом политике, и о его неизбежных амбициях. Он знал, что это должно было случиться.

Добро и Зло, думал он.

«Ты уже кончился, Ланкастер, – размышлял он, зажав в руке трусики. – Может быть, ты этого не знаешь, но тебя уже нет».

Лесли еле добежала до женской уборной. К счастью, та была пуста. Она зашла в кабину, и ее вырвало в унитаз. Ее рвало долго и тяжело. Никогда в жизни ей еще не было так плохо, отвратительно и страшно. Эмори Боуз был ядом, Просачивающимся в ее кости, заразой, которую невозможно было уничтожить. Она тряслась, думая о будущем, об Эрле, о щупальцах Боуза, обо всем том, что он мог потребовать от нее в дальнейшем. Ведь она была интеллигентной девушкой. Она знала, что человек вроде Боуза не успокоится, подцепив кого-нибудь на крючок.

Когда ее перестало рвать, она вышла из кабинки, подошла к раковине, вымыла лицо и привела в порядок прическу.

Через два дня она покинет этот город. Но как далеко надо уехать, чтобы спрятаться от Боуза?

Дело не в расстоянии, понимала она. Никакое расстояние не спасет ее от него.

Дело в силе.

С этой мыслью она взглянула в свой разрез и осторожно коснулась бюстгальтера.

Внутри него покоился крошечный микрофон.

Лесли предварительно подготовилась, прежде чем прийти к нему. Боуз сам подал ей эту идею, когда вооружал ее жучками перед визитами к Линдстрэму. Ее разговоры этой ночью и все ужасные сексуальные откровения Боуза – все было записано магнитофоном в машине, припаркованной к одному из зданий Капитолия.

Слава Богу, что он дал Лесли толковую голову. Пройдет время, и однажды эта магнитофонная лента перевернет все в мире.

Со все еще болезненным видом она покинула уборную.

II

13 января 1958 года

– Миссис Ланкастер, могу я сказать, что вы выглядите как обычно прекрасно?

– Почему бы и нет, спасибо. Вы очень любезны. – Диана выглядела слегка нервозно перед не менее чем десятком журналистов, собравшихся в зале на нижнем этаже. Двое из них были телевизионными репортерами, и установленные ими светильники ослепляли ее. Она надеялась, что косметика еще сохранилась, ее до сих пор расстраивало коварство телевизионного грима, и она потратила полчаса, подводя глаза перед этим интервью.

Сегодня был важный день. Впервые пресса была приглашена в дом Хэла и Дианы, переехавших на Пятую авеню. Воспользовавшись удобным случаем, Диана пригласила самых влиятельных публицистов, принадлежащих к тому слою, для которого жизнь немыслима без политики.

Они совершили большую прогулку по зданию в компании с Элен, секретаршей Дианы, и Сьюзен Пфайфер, личной помощницы Дианы по связям с общественностью. Открытие этого дома для прессы должно было стать одним из важных событий общественной жизни. Поэтому журналисты, не теряя времени, занялись тщательным осмотром и описанием бесценной мебели и картин, доставленных сюда различными родственниками Ланкастеров и Столвортов: начиная от ваз майсенского фарфора в гостиной до ставшего легендой пейзажа Тернера, украшавшего салон.

Дом был великолепен: шесть спальных комнат, два салона, столовая, в которой могла бы разместиться любая политическая группировка, если вдруг Хэлу пришла бы в голову мысль собрать ее здесь, библиотека для его многочисленных книг, красивый солярий в задней части дома и уже целиком законченный пятый этаж с бильярдной, кабинетом и комнатой для чтения.

Как бы там ни было, но это было все же довольно скромное жилье, предназначавшееся для молодой бездетной пары, а не для большой семьи. Отцу Дианы пришлось немало потрудиться, чтобы купить этот дом у его бывших владельцев, биржевого торговца и его жены, пожилой пары, которым эти деньги пригодились для обеспечения безбедной старости в Палм Спрингс. Гарри Столворт решил, что на всей Пятой авеню лишь этот дом подходил молодому человеку такого происхождения и с таким блестящим будущим.

Когда журналисты окончили осмотр дома, они подошли к Диане и начали ее интервьюировать. Зрелище их потрясло, но не заворожило. Это был десяток самых известных в стране и избалованных заказами журналистов. Они уже многократно писали статьи о Диане и до ее замужества, и после.