Та же самая надзирательница, которая привела меня, вставила ключ в замок, толкнула дверь и сказала: «Проходи».

Вошла женщина лет пятидесяти.

Моя соседка по камере, черт возьми.

Она была нарядно одета, в темно-синих слаксах и белом хлопчатобумажном пуловере. Светлые волосы уложены и побрызганы лаком.

— Привет, сказала она. — Я миссис Тайлер.

Миссис Тайлер? В тюрьме? Может, это не моя сокамерница, а представительница общественной организации или просто энтузиастка? Она протянула мне руку с таким видом, будто она президент какого-нибудь богатого женского клуба, а я будущий член его.

Надзирательница искоса посмотрела на нас:

— Завтрак в половине двенадцатого, леди, — сказала она и заперла за собой дверь.

Миссис Тайлер поставила красную холщовую сумку на свободную койку, села рядом с ней и, увидев мой рюкзак, спросила:

— Вы сегодня тоже первый день?

— Да. Я только что приехала.

— Как долго вы собираетесь… на сколько вас приговорили?

— На три дня. Я выйду утром в понедельник.

— Я тоже. — Миссис Тайлер слегка улыбнулась.

Я кивнула ей, расстегнула рюкзак и достала книгу. Я взяла с собой только одну книгу — «Грозовой перевал» — в надежде, что она поможет мне забыться. Когда мне было двенадцать лет, я прочитала ее за один день. Тогда я была одна в родительском доме. Прежде чем положить ее в рюкзак, я оторвала обложку, чтобы не нервировать заключенных. Мне подумалось, что их будет раздражать белая девушка, читающая серьезную книгу.

Миссис Тайлер встала. Было похоже, что она собирается гулять по камере, хотя это было невозможно на таком маленьком пятачке. Она повернулась так, что ее легко было рассмотреть — щеки, предплечья, зад. Ее одежда выглядела дорогой, но унылой — изыск евнуха из магазина женской моды «Братья Брукс». Ее лицо было красиво — ярко-голубые глаза, точеный маленький нос. Розовая кожа прекрасно сохранилась. Она, должно быть, редко бывала на солнце. Миссис Тайлер обхватила один из прутьев решетки, потом разжала пальцы, взглянула нет ли на них грязи. Она заметила мой взгляд и замерла.

— Где вы живете, Рита? — спросила она.

— Здесь. В Мейвуде. А всю жизнь провела в Нью-Джерси.

— Я тоже. А выросла в Атлантик-Сити. Сейчас я живу в Сиддл-Ривер.

Сиддл-Ривер? Там живут Ричард Никсон, Алан Альда… Женщины из Сиддл-Ривер не попадают в тюрьму. Но женщины из Мейвуда, вообще-то, тоже, однако я — здесь.

Я умирала от любопытства, за что она в тюрьме, но не знала, как спросить, чтобы не выглядеть персонажем «тюремных» фильмов сороковых. Может, она оказалась пьяной за рулем, как я? А вдруг они селят в одну камеру осужденных за одинаковые преступления? На пьяницу, правда, она не похожа. Нет красных прожилок. Голос ровный и спокойный. Она не кажется слегка помешанной или злобной, как большинство пьяниц.

Казалось, что матрацы набиты сырым песком. Мне это напоминало лежбище, на котором я спала два года. Когда Алекс остался у меня впервые, он толкался и ворочался всю ночь, а утром с трудом мог разогнуться. В ту же ночь он заказал по телефону «Бьютирест». Это настоящий мужчина, который знает дело. Это настоящий мужчина!

Прошлой ночью Алекс не появлялся почти до двух. Когда я услышала, как поворачивается ключ во входной двери, я выскочила из постели и замерла перед лестницей. Он прошел сразу на кухню, взял телефон, набрал номер и начал тихо говорить. Я не разобрала слов, но почувствовала трепет в голосе.

Пять лет назад, когда мы с Алексом полюбили друг друга, он звонил мне через двадцать минут после ухода из моей квартиры. Ровно столько уходило на дорогу до работы. Он говорил, что уже скучает, хочет слышать мой голос. Он говорил, что ощущает вкус моих губ и мой запах, рассказывал, что он будет со мной делать в следующий раз, когда мы останемся наедине. Спи, мой ангел, говорил он мне, сладких тебе снов.

Какая-то женщина начала кричать: «Деньги! О мои пять тысяч долларов!» Она грозила убить какого-то ублюдка, когда выйдет. От визга у нее клокотало и булькало в горле.

Я села, обхватив колени руками, и старалась думать о чем угодно, только бы не слышать этих криков. Миссис Тайлер уставилась на меня. Я кожей ощущала этот пристальный взгляд, и он был неприятен мне. Другие заключенные велели кричавшей заткнуться. Потом к ним присоединился надзиратель: «Заткни свой долбаный рот». Что-то, похоже на бильярдный кий, пролетело мимо решетки. Крики стали глуше, потом совсем прекратились. Крикунья плакала.

— Ну, наконец-то она утихла, — сказала миссис Тайлер.

Ее голос успокаивал. Я вспомнила, что через семьдесят два часа я буду на свободе.

— Рита, вы замужем? — спросила миссис Тайлер.

— Да.

— Дети есть?

— У мужа двое детей от первого брака, мальчик и девочка. Они живут с нами. А вы?

— Я тридцать четыре года замужем. Четверо детей: три сына и дочь. Никто не знает, что я здесь, кроме мужа, конечно. Его зовут Джон. Моего мужа зовут Джон.

Я киваю, не знаю что еще сказать. Я собираюсь вернуться к своей книге, когда миссис Тайлер спрашивает:

— У вас есть братья или сестры?

— Семь сестер, — отвечаю я.

Ее глаза расширились и потеплели. Она улыбнулась.

— В таком случае, вы католичка.

Я кивнула, забыв добавить свое обычное: «Меня воспитывали в католической вере». Мне вдруг показалось, что это звучит по-детски.

— И какая вы по счету в семерке?

— Восьмерке. Всего восемь девочек. У меня семь сестер. Я посередине, трое — старше, четверо — младше.

Она кивнула:

— Я тоже из большой семьи. У меня одна сестра и четыре брата. Я старшая.

Окон не было. Освещение тусклое и желтоватое, как на автобусной остановке или в больничном коридоре. Женщина, которая кричала, теперь хныкала, будто капризный ребенок. Миссис Тайлер посмотрела в ее сторону и прикрыла глаза.

— Старшие дочери в ирландских семьях рождаются служанками, — сказала она. — Мытье полов, чистка картофеля и вечные дети. Моя мать работала по ночам в прачечной.

Ее мать работала в прачечной, а она живет в Сиддл-Ривер? Вот это скачок! Я слышала отголоски двух миров в ее голосе. Я ждала, когда она станет рассказывать дальше. Потом я не удержалась и спросила: «Так за что вы здесь, миссис Тайлер?»

Глава третья

— За кражу из магазина, Рита. Мелкое воровство. Меня арестовывали три раза за три месяца. Судья на моем слушании посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Как вы думаете, что я с вами собираюсь сделать, миссис Тайлер?» В этот критический момент я улыбалась. Готова была поклясться, что это получилось неосознанно, просто я была потрясена, как никогда. Судья Келлер не шутил. «На три дня в окружную тюрьму», — сказал он и опустил судейский молоток.

С этой проблемой я живу многие годы. Она возникла, когда вы, возможно, еще не родились. Слишком долго у меня было такое чувство, будто меня несет куда-то, и мне не остановиться, пока не окажусь там. В том месте, где больше всего боюсь оказаться.

У меня была хорошая, легкая жизнь. Можно только радоваться. Большая часть времени проходила в развлечениях. Делала покупки, путешествовала, посещала разные лекции, занималась благотворительностью. Рисовала маслом цветы на маленьких деревянных дощечках. У меня есть домработница, садовник. У меня есть деятельный муж, которого часто не бывает дома. Дети наши выросли.

Когда я иду спать, в моем доме остается семь пустых спален. Семь. Все убранные. Родители воспитывают детей, чтобы они стали независимыми, и, поверьте мне, радуются, когда они уезжают. Ваш дом, в конце концов, принадлежит вам. Наконец-то вы избавляетесь от бесконечных поучений этих всезнаек. Джон-младший, мой старший сын, живет в северо-восточной части Манхэттена, это не так далеко. Дэвид — в Калифорнии. Эндрю — в Мейне.

Младшая дочь Сьюзен поступила в сентябре в колледж Браунского университета. Я сама отвезла ее туда. Мы погрузили в машину коробки и старомодный чемодан, который после моих уговоров она разрешила для себя купить. На чемодане выгравировали инициалы Сьюзен. Она была недовольна: «Сейчас не 1958 год, мама, и не 1908. И я не собираюсь в путешествие по Европе». С. Б. Т. Сьюзен Бреннан Тайлер. Когда девочки уезжают учиться, они берут чемоданы…

Я очень надеялась, что эта поездка будет удачной, и о ней можно будет вспомнить, но, по правде говоря, мы обе были на грани срыва. Мне хотелось, чтобы все было по-моему. У Сьюзен обо всем свои понятия. Она нервничала: новое место, так много новых людей. Сьюзен дерзит только со мной, с другими ведет себя почтительно и мягко. Она отвечала мне грубо и резко. Я предложила остановиться позавтракать, но Сьюзен сказала, что не голодна. Я разговорилась с ее соседкой по комнате, девочкой из северной Калифорнии, которая приехала одна, без сопровождения. Но Сьюзен извинилась перед ней, а меня выставила из комнаты. В банке я пошутила, не хочет ли она заказать чек с изображением радуги или игрушечного мишки. Бог мой! Она посмотрела на меня так, как если бы я предложила ей надеть матросскую форму, чтобы на следующий день стать первоклассницей. Провожая меня к машине, она наконец-то смягчилась: «Веди осторожно. Я скоро позвоню».

Назад я ехала в каком-то оцепенении. Да. Я чувствовала себя просто ужасно. Душевно или физически — трудно сказать. Ладони на руле вспотели, сердце колотилось. Ехала со скоростью шестьдесят миль в час, а мне казалось, что двигаюсь еле-еле. Я поглядывала на себя в зеркало заднего вида, это меня немного успокаивало. Я одновременно гордилась своей единственной дочерью и завидовала ей. Девятнадцать лет, первая ночь в общежитии одного из старейших университетов Новой Англии. Машину вела одной рукой, вторую высунула в окно, чтобы ощущать поток холодного воздуха. Проехав несколько миль по штату Коннектикут, я разглядела в стороне от шоссе ряд магазинов и большое округлое «М» от Макдональдса. Проехала еще немного, вылезла из машины и пошла назад.

В тот раз я стащила в магазине великолепный блейзер цвета древесного угля, строгий и изысканный. В нем я была похожа на поэтессу.

Глава четвертая

Раздался звонок, громкий и протяжный. Я спиной ощутила его вибрации. «Наверное, пора завтракать, как вы думаете?» — сказала миссис Тайлер. Я захлопнула книгу и стала смотреть через решетку, когда кто-нибудь появится, чтобы выпустить нас. Мимо потоком шли женщины. Одна из них — она была в узкой голубой форменной юбке и прихрамывала — отперла дверь. Мы с миссис Тайлер в один голос сказали: «Спасибо».

В холле, в толпе женщин, я чувствовала себя под защитой миссис Тайлер. Может быть, я здесь не на месте, но она, с мягким взглядом голубых глаз, в своих теннисных тапочках из «Треторна» — явно с другой планеты…

Помещение столовой было громадным и мрачным. Оно напоминало гигантскую пещеру, здесь даже кружилась голова. Барри говорил, что соотношение мужчин и женщин среди заключенных — двадцать к одному. Во всех местах общего пользования: в столовой, во дворе, в рабочем помещении — могли уместиться одновременно до тысячи человек. Пятьдесят женщин едва заполняли один угол. У каждой двери стояла охрана.

Перед раздачей я пропустила миссис Тайлер вперед. Она подала мне поднос, другой взяла для себя. Нам дали кусок мяса, картофельное пюре, белый хлеб с маргарином и апельсиновый напиток. Я выбрала один из свободных столиков, их было около десятка. Миссис Тайлер предложила мне свой пакетик с кетчупом, который я с благодарностью приняла. Еда была чуть теплая и водянистая.

Барри говорил, что среди обитателей окружной тюрьмы есть хорошие и плохие люди, арестованные за бродяжничество или мелкое хулиганство, и здесь же уголовники и рецидивисты. «Вам лучше на время потерять ощущение реальности, — сказал он. — Так вы хоть в какой-то степени себя обезопасите». В окружную тюрьму попадают подследственные, некоторые из них сидят месяцами, порой даже годами, из-за того, что не могут внести залог. Чаще всего людей сажают за наркотики — за хранение и продажу. Встречаются проститутки, которые обычно крутятся на стоянках грузовиков или в дешевых мотелях, это завсегдатаи тюрьмы.

— Ничего никому не рассказывайте, Рита, — говорил он. — Думайте, что вы крутая. Но поверьте, по сравнению с девочками из «округа» вы сущий ангел. Что бы ни произошло — молчите. Тюрьма не шутка. Там могут здорово обидеть.

Сначала я не поднимала глаз, но потом убедилась, что на нас с миссис Тайлер никто не обращает внимания. Несколько женщин мрачно уставились в тарелки с едой, но большинство было занято разговорами. Они говорили, говорили и говорили. Рассказывали о своих родственниках или знакомых, пытаясь передать их голоса. Выразительно жестикулировали, кивали головами. Я никогда не думала, что всего пятьдесят женщин могут наделать столько шуму.