Наталия Вронская - Забавы Амура

— Где же Багров? — пробормотал Иван.

«Если он замаскировался, то я никогда не узнаю его, — думал он. — Трудно признать человека в маске. Одно тут только хорошо, что и он не признает меня с такой защитой на лице. Что же делать?»

И верно, по какой примете отыскать человека в такой толпе людей в маскарадных костюмах? Вот, в зале будто все замерли и говор раздался с новой силой. Это вышла хозяйка — графиня Болховская. Она была без маски, как и было обещано.

«Прелестнейшая женщина, — решил Иван. — Хороша же тетушка у Александра…»

Он невольно залюбовался дамой, веселой и грациозной, полной изяществ и задора. На фее было розовое платье, усыпанное яшмою, агатами, рубинами и расшитое золотом. В руке она держала веер из перьев, с помощью которого умело и изящно говорила с теми гостями, для кого был предназначен сей тайный разговор. Потом она махнула рукой и, будто повинуясь долгожданному знаку, за графиней показалась юная девушка, без маски, как и хозяйка, но еще более прелестная, чем розовая фея. На девушке было одето искусно затканное серебром платье, переливавшееся в свете сотен свечей. Она улыбалась и с достоинством кивала гостям. Веер в ее руке молчал, из чего была понятна ее некоторая простота.

Поначалу Боратынский разглядывал в основном хозяйку. Потом взор его переместился на ее спутницу, блестящий вид которой тут же занял его воображение.

«Что за чудо! — восхитился он, ибо ею нельзя было не восхититься. — Какая дивная красавица… Кто она? Конечно, не дочь хозяйки… Но кто?»

Такие мысли проносились в голове у Боратынского, одна догадка сменяла другую. Он был очарован, поражен. Никогда не видывал он подобной прелести и тут же готов был влюбиться! Она вовсе не походила на прочих румяных и пышных красавиц, которым отдавали нынче предпочтение. Во всей фигуре, в лице этой девушки сквозило что-то легкое, неземное, что-то, что так редко встречается в обществе. Это была мечта — легкая, воздушная…

И только спустя некоторое время молодой человек приметил, что лицо девицы будто знакомо ему. Но откуда? Право, тут было отчего потеряться. Иван вгляделся пристальнее и тут…

— Так не сестра ли это моего Александра? — пробормотал он. — Но отчего он никогда не говорил, что у него есть сестра?..

Подгоняемый внезапно принятым решением, он, расталкивая прочих гостей, ринулся вперед. Подойдя довольно близко к хозяйке он, как и прочие, склонился к ее руке, произнося комплименты, как иные только что перед ним это делали. Следом он подошел и к руке девушки, так поразившей его воображение и тут…

Боратынский замер. На руке, протянутой ему, был надет перстень! Перстень, столь хорошо ему знакомый! Сколько дней он видел его, надетым на руку другого человека — его дорожного знакомца Александра Багрова. Как-то раз он даже спросил у него, что означает этот перстень и отчего он ему так дорог? И Александр ответил, что это единственная память о матери, с перстнем он не расстается и никому никогда не передает его… Но как… Как?

Боратынский отпрянул и скрылся в толпе. Но ни на секунду не смел отвести взора от лица девушки. Конечно, конечно! Это было то же самое лицо! Не сестра, не просто похожая особа, но это был именно Александр, его юный попутчик…

«Зачем молодому человеку наряжаться девицею?» — вот была первая мысль, закравшаяся в голову Боратынского.

И тут же он подумал:

«Да полно! Не наоборот ли? Не девица ли оделась юношей? Но как она ездит верхом, фехтует… Возможно ли сие?»

Нет, сомнения быть не могло! Это именно девушка: прелестная, милая девушка! Вся ее манера держаться, лицо — все говорило об этом.

«И как я мог так ошибаться! Как мог!» — думал Иван.

Слов не было. Так вот откуда все эти странности, вот отчего все эти подозрения… Ночные отлучки и прочее… Почему бы ей не жить у тетки? Для чего она продолжает жить в доме Голицына и терпит неудобства? И отчего она так дружелюбна с ним, с Иваном, так порою смотрит на него, так относится к нему… И это обожание во взоре ее, которое он относил на счет братских чувств? Неужели…

Но нет! Не слишком ли он самоуверен? Вдруг решить, что такая прелестная девушка влюблена в него и оттого терпит все эти лишения? Но отчего тогда?..

— Вот черт! — пробормотал Боратынский.

А ведь если подумать, то…

«Ведь если подумать, — продолжал размышлять Иван, — то разве сам я не влюбился тотчас, как только увидел перед собою этакую красоту? И разве не увлекает меня еще больше мысль о том, сколь она необычна и не похожа на других?»

Если разобраться, то их путешествие, та решительность, которую проявила его спутница — разве не восхищают они его теперь еще более, когда так ясно говорят о необычном характере этой девушки?

«Но как ее зовут по-настоящему?» — спохватился Иван.

Странно, но он вовсе не расслышал и не запомнил ее имя! Оборотившись к близстоящей маске, Иван наклонился и спросил:

— Извините, сударь, но могу я задать вам один вопрос?

— С радостью буду вам полезен, — учтиво ответила маска, обернувшись к нему.

— Как зовут племянницу хозяйки?

— Любовь Николаевна Багрова, — последовал ответ.

— Благодарю, — произнес Иван.

«Любовь… — подумал он. — Любовь Николаевна…»

Теперь надо было уходить отсюда. Незамеченный, Боратынский выскользнул наружу и, сдернув на свежем воздухе маску, медленно направился домой. Ветер был довольно силен, но Иван не боялся его. Холод был ему не в новинку, а теперь даже бодрил. Все мысли его были только об увиденном, сделанном сегодня открытии. Только о ней…

Прелестное создание, чудное и нежное. Она не могла, нет, не могла принести ему несчастье. Он чувствовал это даже еще тогда, когда и не подозревал, что юный Александр — оказался прекрасной девушкой.

— Да что со мной? Неужели я влюбился? — вслух сказал сам себе Боратынский. — Ай, как дурно… Как нехорошо! — при этих словах он в голос рассмеялся, довольный собой. — Влюбился, влюбился!

Он отбросил в сторону маску и чуть не бегом бросился вперед.

— Ну что? Как? Что ты узнал? — такими словами встретил его Голицын.

Боратынский уютно устроился в кресле и, вытянув ноги, заявил:

— Все в порядке, смею тебя уверить. Все в совершеннейшем порядке!

— У тебя такой довольный вид… — протянул Голицын. — Я сгораю от любопытства: что ты все-таки узнал?

— Да ничего особенного…

— Не может быть, — с недоверием сказал князь Василий. — Не может быть, что ничего особенного. Вид у тебя, по крайней мере, такой, что можно предположить, как минимум, нечто совсем необычное.

— И тем не менее ничего особенного я не узнал. Просто машкерад в доме графини был превеселый…

— И ты, верно, в кого-нибудь влюбился, — проницательно заметил князь.

— Влюбился, — не стал отрицать Боратынский.

— Так… Этого только не хватало. Вместо того, чтобы узнать правду о лице, вызывающем справедливые подозрения, ты влюбился!

— Лицо, о котором ты говоришь, совсем ни в чем не виновато. Наш юный Александр, — улыбнувшись, сказал Иван, — действительно бывает у тетки, на всех ее праздниках и обедах. Это верно как то, что солнце утром встает на востоке, а вечером заходит на западе. Можешь более в нем не сомневаться.

— Уж не влюбился ли ты в эту самую графиню? — с сомнением спросил князь.

— Нет, Василий, не в графиню, — при этих словах Боратынский устало поднялся. — Я спать хочу, я устал.

— Так что за дама, ответь?

— Не волнуйся. Она нам ничем не угрожает.

— Не вздумай только забросить все дела ради прелестных глазок! Ведь это хорошим не кончится! — воскликнул Голицын.

— Любовь сама по себе есть предприятие хорошее. Чем бы она ни завершилась впоследствии…

— В таком возрасте иметь подобные заблуждения! Это довольно странно! — заметил князь Василий.

— Это прекрасно!

— Сними розовые очки.

— Перестань, — отмахнулся Иван. — Не стоит так мрачно смотреть на вещи. Вот увидишь, все будет просто великолепно.

Голицын помолчал.

— Добро бы так, — сказал он чуть погодя.

Любава, как то за нею и водилось, явилась после машкерада в дом Голицына. Она и не подозревала, что тайна ее уже раскрыта. Беспечная, улеглась она в кровать, не ожидая ничего плохого. Нынче была она, как и всегда, полна упоительных мечтаний. Девушка преспокойно уснула. А в другом конце дома молодой человек не мог уснуть вовсе. Для Любавы любовь ее уже не была открытием, она уверилась в своих чувствах и даже приучилась спокойно засыпать в приятных надеждах на безоблачную будущность. Иван же, только сегодня разобравшись в своих чувствах и едва открыв их для себя, спать не мог. Он думал, сомневался, мечтал и воображал себе самое разное. Наконец, сон сморил и его.

Наутро каждого ждали собственные заботы. Графиня зазывала Любаву на гуляние и сулила блестящие знакомства. Новых знакомств Любава не искала, но внимание к ее персоне все же было ей лестно. К тому же тетка обещала представить ее при дворе. А Любава, несмотря на разные страшные рассказы о нынешнем правлении, о всемогущем и недобром временщике, вовсе ничего не боялась. К тому же графиня, смеясь, умела успокоить всякий страх. Она уверяла, что боятся люди недалекие и те, кто не умеет устроиться в жизни. Она же знает как подойти к делу, чтобы неприятности обошли ее стороной.

«Интересно, что же такое умеет и знает тетушка, что позволяет ей вовсе ничего не бояться?» — размышляла на досуге девушка.

Но никакие дурные мысли не закрадывались в ее голову. Все казалось ей просто и обыкновенно, как оно и бывает в молодые годы.

Иван собирался утром по тем своим таинственным делам, которые никому не доверял, кроме князя. Должны они были идти к господину Лестоку человеку молодому и предприимчивому, ближайшему наперснику цесаревны. Многим рисковал он, простой лекарь, возвысившийся до немалых высот при особе Елизаветы Петровны. Теперь же, когда заговор витал в воздухе, когда даже больная императрица чувствовала занимавшийся пожар, медлить было невозможно.

Да, императрица Анна ненавидела сестрицу свою Елизавету. Дочери двух родных братьев, а сколь причудливо переплелась судьба! Да, старшинство было за Анной, но симпатии все и всегда были за Елизавету. Императрица не могла не знать и не чувствовать этого. Но никогда и ничего не сделала она, чтобы привлечь к себе любовь. Напротив, ей будто доставляло удовольствие сеять вокруг себя страх. Теперь же, почти на смертном своем одре, мечтала она только об одном — о гибели Елизаветы. Как избавиться от ненавистной сестры, от докучливой и опасной ее семье соперницы? И не подозревала даже императрица, что зло ее обернется против нее и против ее семейства. Бедная ее племянница Анна Леопольдовна, бедный наследник Иоанн. Судьба их была уже решена…

Но этому всему еще только предстоит случиться. Теперь же зрел заговор. Пока только в умах, в туманных намеках. Но готовились изменения в общей судьбе страны.

— Скончалась! Ее Императорское Величество скончалась! — графиня заломила руки. — Кто бы мог ожидать такого исхода? — Она зарыдала.

— Тетушка… — пробормотала Любава. — Успокойтесь, Бога ради… — Она с раннего утра была у тетки и сидела в мужском платье, к которому так привыкла за последние дни.

— Но, благодарение небесам, у нас есть еще регент!

— Вы так уповаете на него? — с удивлением произнесла девушка. — Я слышала о нем совсем иное…

— Что? О, свет полон злословия! — воскликнула Агния Петровна. — Но не верь этому, дитя! Он добрейший человек!

«Добрейший? — подумала Любава. — Странно… Только вчера Иван говорил о том, что ближайшего же своего соратника Волынского он, не прошло еще года с того дня, казнил без жалости за одну лишь неосторожность. А несчастные Долгорукие? А прочие, коих сгубил герцог?»

Но говорить ничего этого вслух она не стала. Как знать, что на это ответит тетушка…

— А что еще говорят, тетя? — спросила Любава.

— Ну… — протянула, внезапно перестав рыдать, графиня. — Говорят разное. Что Анна Леопольдовна, конечно, недовольна. Что ей бы стать царицей или хотя бы правительницей при малолетнем императоре… Но сие невозможно! — воскликнула Агния Петровна с совершеннейшей убежденностью. — Ну что из нее за правительница? А принц Антон? Святые угодники!

Сие последнее восклицание было так странно в устах графини, что Любава едва не рассмеялась.

— Конечно, — продолжала Агния, — только герцог способен к управлению столь обширного государства.

— Но его никто не любит, — попробовала возразить Любава.

— О, не любит! Какая новость! А кого у нас любят?

— Говорят, что он везде ставит немцев, а русских отодвигает в сторону…