Сара, вспоминая все это, почувствовала в душе прилив какой-то безрассудной ярости, потому что никогда, никогда больше она не услышит негодующих возгласов Коти по поводу того, что сапоги его не блестят надлежащим образом, или его веселого смеха, когда он бывает доволен цветом и блеском своих сапог. И в последнее время в особенности эти воспоминания часто являлись к ней, заслоняя солнечный свет и бросая тень на все грядущие дни.

Она быстро повернула лошадь и поехала домой. К своему удивлению, она увидала Гак, которая ожидала ее в прихожей.

Конечно, Сара прежде всего подумала о Коти.

– Его сиятельству не стало хуже? Он ничего не говорил? – спросила она, поворачиваясь к лифту.

– Нет, не в нем дело, – отвечала Гак каким-то агрессивным тоном и с гримасой на своем выразительном лице. – Это приехала миледи, представляете?.. Явилась в моторе, не более десяти минут тому назад, с целой грудой багажа и не знаю еще чего. Я была просто ошеломлена, скажу вам!

– Я сейчас иду, – сказала Сара. – Где она, Гак? В белых комнатах?

– Нет, мисс Сара. Я поместила ее в красных комнатах, – ответила Гак, устремив взгляд прямо перед собой.

Сара почувствовала, что ее губы невольно вздрогнули. Она быстро повернулась к лифту и нажала пуговку.

Ее мать сидела и наблюдала за горничной, настоящей француженкой, распаковывающей вещи. Подставив свою прекрасную, надушенную щеку Саре для поцелуя, она сказала:

– Можешь ты приютить на короткое время бездомную странницу, дорогая моя?

Между Сарой и ее матерью, до ее замужества с Коти, всегда существовала полная откровенность; поэтому Сара ответила ей по-английски:

– Пожалуйста, отошлите прочь вашу горничную, напоминающую театры варьете, мама, и расскажите мне толком, что, в сущности, случилось.

– Ах ты, неверующая! – весело засмеялась леди Диана. – Как будто мать, даже такого сорта, как я, не может случайно почувствовать желание видеть своего единственного ребенка без каких-либо низменных мотивов, лежащих в основе такого естественного побуждения.

Сара засмеялась, нагнулась к матери и поцеловала ее. Игривая горничная прошла через комнату в ботинках с чрезвычайно высокими каблуками, что давало возможность видеть ее очень тонкие, обутые в шелковые чулки, лодыжки, и, остановившись у двери, сказала по-французски:

– Ну, что прикажете, мадам?

Леди Диана как-то боязливо взглянула на нее и, сверкнув глазами, беспомощно потянулась за своим портсигаром. Он был сплетен из соломы, но в углу была ее монограмма, украшенная бриллиантами. Увидев, что портсигар пуст, она принялась искать другие папиросы, но, заметив наконец открытый ящик с папиросами своей дочери, она взяла оттуда папироску, закурила ее и, развалившись на софе среди множества разноцветных подушек, вздохнула с облегчением.

– Ах, все это проклятые деньги! – сказала она наконец, искусно выпуская изо рта колечки дыма. Ее большие красивые глаза были опущены и темные ресницы выделялись на ее белой коже. Губы у нее были полуоткрыты, и в общем она представляла очень привлекательную картину.

– Да, ты действительно прекрасно выглядишь, мама, – спокойно ответила Сара. – Но продолжай дальше.

– Ах, я так не могу. Я должна была остановиться в твоем доме, чтобы немного расслабиться, – возразила леди Диана. – Правда теперь вырвалась наружу. Ты знаешь уже худшее.

– Я знаю только, что с тобой, по обыкновению, что-то случилось, – с горечью заметила Сара.

Коти назначил прекрасную субсидию ее матери, когда женился на Саре, и затем два раза уплачивал ее долги. Когда он заболел, Сара несколько раз давала матери большие суммы и теперь отлично знала, что ей и впредь придется это делать.

Слегка пожимая плечами, она прошлась по комнате. Она была голодна, и это внезапно заставило ее устыдиться за недостаток гостеприимства.

– Ты, должно быть, голодна? – сказала она с сокрушением. – Я сейчас позвоню, чтобы подали завтрак.

– О, я уже сделала это, – возразила леди Диана, – но они чего-то медлят. Я думаю, это оттого, что в доме нет мужчины. Слуги очень распускаются, когда нет хозяина, разве ты не замечала этого? Не знаю, в чем дело, ведь женщины и вполовину не производят такой суматохи, как мужчины. Адам и Ева правы, я думаю… Кстати, скажи, как чувствует себя бедный дорогой Коти. Удивительно, как он держится… и, я думаю, еще продержится. Я пойду и взгляну на него сейчас же.

Сара густо покраснела.

– Пожалуйста, не надо, мама. Притом же Коти не принадлежит к числу предметов, которые выставляют на выставках.

– Но он мог бы быть выставлен, бедняга, хотя бы за всю ту пользу, которую он приносит тебе или кому-нибудь другому, – ответила задумчиво леди Диана.

Сара взглянула на нее. Она знала, что сердиться на мать было бы бесполезно, – она ничего не замечала; даже если бы ее дочь умерла, она едва ли обратила бы на это внимание. Для нее имело значение только то, что задевало ее чувство или ее благосостояние. Коти же не задевал ни того, ни другого, с тех пор как перед своим последним ударом он дал Саре полномочия распоряжаться его доходами, как она захочет.

– Во всяком случае, – продолжала леди Диана своим нежным голосом, слегка растягивая слова, – во всяком случае, я привезла сюда кое-кого, кто тебя может развлечь. Угадай, с кем я приехала на автомобиле? Мы неожиданно встретились на пароходе. Я вдруг увидела лимузин, дожидающийся в Булони, и… Шарля Кэртона.

Она наблюдала Сару с улыбкой в глазах. Сара только небрежно повторила это имя:

– Шарль? Вот удивительно!

– Я ему сказала все, конечно, – смело заявила леди Диана. – Ты знаешь, ведь он непременно хотел приехать сюда. Я сказала ему, что это бессмысленно, что ты вышла замуж и простила ему все и что он должен вести себя разумно, явиться с визитом и больше ничего.

– А что же он сказал? – спросила Сара. – Я не могу представить себе его, несмотря на твое живописное описание, каким-то кающимся грешником.

– О, он послал тебе записку, разве ты не знаешь? Это обычная вещь – и он явится сам, днем.

– К кому же он придет, к тебе или ко мне? – наивно спросила Сара.

– Формально – ко мне, а в действительности – к тебе. Ты – его прежняя любовь, которая сделалась прекрасной принцессой и ничего не потеряла в его глазах от такой перемены (если Шарль таков, каким я считаю его). Я уверена, что все мужчины таковы.

– А зачем он сюда приехал? – спросила Сара, рассматривая набалдашник своего хлыстика для верховой езды.

– Какое-то дело в суде, как мне кажется. Его деньги помещены здесь, как ты знаешь. Он ведь француз на самом деле, хотя об этом всегда забывается, так как, в сущности, он такой англичанин! Итак, он сюда приехал и останется здесь еще некоторое время. Это дело, связанное с завещанием его отца. Его увезла на квартиру его сестра Корнелия, по дороге в Пасси.

– Значит, он останется здесь на время сезона?

– О да… Сара!

– Что?

Глаза леди Дианы улыбались, и у нее появилось такое выражение, как будто она собиралась сказать что-то такое, что забавляло ее, но относительно чего она в то же время чувствовала некоторое сомнение. Но дверь открылась, и вошла Гак в сопровождении лакея, внесшего завтрак.

Леди Диана ласково взглянула на нее.

– Подумайте только, Гак, мистер Кэртон здесь! – сказала она. – Он придет сегодня сделать визит ее сиятельству.

Гак ответила на улыбку леди Дианы, насмешливо фыркнув, но соблюдая в то же время правила вежливости.

– Гм! – сказала она, выказывая самый поверхностный интерес. – Это развлечет мисс Сару. Мне очень грустно видеть вас до такой степени утомленной, миледи, – прибавила она, и, прежде чем леди Диана могла что-нибудь возразить, она шепнула что-то своей госпоже и увела ее из комнаты.

Тихо, но со страстью Гак умоляла:

– Я бы не захотела его видеть… не захотела бы!..

Она знала, что выстрадала Сара из-за этого человека, хотя Сара никому не поверяла этого.

Но Гак слыхала заглушенные рыдания, наблюдала горе ее ночей и следила за негодяем, причинившим его.

«Если она поймает меня врасплох, то я сумею отомстить», – говорила себе Гак, решая не щадить леди Диану и рисуя себе с удовольствием борьбу с ней.

Гак прекрасно понимала истинную причину внезапного появления леди Дианы и мирилась с этим, как с неизбежным злом, хотя и негодовала на это. Но венцом этого было, что она собиралась снова ввести в жизнь ее возлюбленной госпожи человека, который обманул ее и разрушил ее счастье, и это приводило Гак в неистовую ярость.

После того как она одела Сару и увидела, что она сошла вниз к завтраку, Гак вернулась в комнату леди Дианы.

Леди Диана доставила ей удовольствие, возобновив атаку.

– Гак, неужели вы в самом деле могли думать, что я не вернусь? – спросила леди Диана.

Гак, зная, что она имеет дело с тайным врагом, не постеснялась пустить в ход хитрость. Она стала внимательно всматриваться в лицо леди Дианы, тщательно исследуя его. Окончив свой осмотр, она сказала:

– Избегайте каких бы то ни было волнений, миледи, не то вы причините себе большой вред. Ничто так не вредит чертам лица, как утомление. Я не стану говорить вам, что вы еще можете обратить на себя внимание, если только не утомлены. Но переезд через Английский канал может повлиять на цвет лица кого угодно… Ваши волосы изменили цвет, миледи. Может быть, это повлияет на ваше лицо. Притом же сегодня прохладно, а вы ехали на моторе. Это всегда отзывается дурно на лице и придает ему обветренный, осунувшийся вид. Но, во всяком случае, я уверена, что вы еще способны выглядеть намного лучше. Что же касается перемен, то я думаю, что мистер Кэртон найдет большую перемену в мисс Саре. Вы, вероятно, читали, что она считается красавицей, миледи? Я сейчас же сказала себе, что вам это должно понравиться. Читая это, вы будете вспоминать статьи, написанные о вас несколько лет назад…

Легкая краска возмущения показалась на лице леди Дианы, но быстро исчезла. Леди Диана весело отпустила Гак и снова залегла на мягких подушках.

До этого момента она не думала о том, что отношение ее дочери к Шарлю Кэртону может измениться, что уж там говорить про саму Сару. Между тем это правда; перемена была большая – Сара стала красавицей, и он, конечно, увидит это.

Леди Диана встала и подошла к большому створчатому зеркалу и стала смотреться в него.

«Какая дрянь эта Гак, какая дрянь!» – думала она, опираясь ладонями своих тонких рук на стол и приблизив к зеркалу свое лицо как можно ближе. Если леди Диана преданно любила что-нибудь в своей жизни, так это только свою красоту. Она боялась приближения старости, и одна мысль, что красота ее увядает, заставляла болезненно сжиматься сердце. Она с раздражением думала о том, что сделала большую глупость, приглашая Шарля Кэртона в этот дом. Он вовсе не настаивал на своем визите. Но ее собственное желание позабавиться заставило ее уговорить его. Она вовсе не имела в виду быть жестокой относительно Сары. А теперь похоже на то, что как раз Сара позабавится на ее счет.

У леди Дианы невольно вырвалось злобное восклицание, и затем она так энергично позвонила свою горничную, что весь большой дом, казалось, вздрогнул от этого звонка.

Гак, штопавшая что-то в своей комнате, с удовольствием прислушивалась к этому звонку.

«Как я была права! – с торжеством думала она. – Я напугала ее».

Она обрадовалась, когда вошла горничная Лизетт, на высоких каблуках, в шелковых чулках и с рыскающими глазами.

– Ступайте отсюда! – резко приказала ей Гак.

– Да… но… на… – с мольбой обратилась к ней Лизетт, стараясь объяснить ей в чем дело и мешая при этом французские и английские слова. – Я… я… потерялась…

– Я думаю, – отвечала Гак, – и нисколько этому не удивляюсь. Выходите отсюда. Я пойду с вами.

Она повела за собой Лизетт по правому коридору и постучала в дверь леди Дианы.

– Пожалуйста, миледи. Вот ваша горничная. Она тут заблудилась, не привыкла к большому дому, я думаю.

Она осторожно толкнула Лизетт к двери и затем остановилась, натягивая на руку шелковый чулок, штопанием которого занималась перед этим. Она услыхала гневный голос леди Дианы. Гак не понимала французского языка, а леди Диана говорила по-французски; но, даже не будучи лингвистом, Гак легко разбирала бранные слова, употребляемые в гневе, – это ведь универсальный язык.

– Какой нрав, какой нрав! – повторила Гак с удовлетворением, возвращаясь в свою комнату и принимаясь за работу. – И все это из-за своей наружности! Я бы скорее согласилась иметь косые глаза и рот, похожий на щель почтового ящика, чем стала бы так беспокоиться по поводу своей красоты…

Глава 4

Зачем меня вы радости лишили,

Когда весна к нам в сад опять пришла,

Когда в саду дрозды заголосили

И белым цветом липа расцвела?

Вы та, кто краше всех цветов на свете!