Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

Катька уплелась, вновь повесив на плечо свой рюкзак и тяжело вздыхая.

Катька притащилась на дачу уже в темноту и пролезла в сделанный папкой лаз и пошла сначала, как баран в стойло, в домик, который они с папкой занимали… Там сидели подвыпившие папаня и Лерка.

— О-о! Заявилась! Откудова? — удивился Санек. — Ты ж писала, что к мамане сдуваешься.

Катька молчала.

Спасла положение Лерка, смекнувшая, что для их плана Катька очень кстати. Только вдолбить ей как следует. И Лерка спросила, как бы утверждая:

— Да, наверно, ты, Катюх, никуда и не ездила?

Катька, не отвечая, утвердительно кивнула, и слезы закапали у нее из глаз.

А Лерка подошла к Катьке, усадила ее на стул и сказала еще ласковее:

— Катюх, ты нам, миленькая, поможешь! Вишь, папаня пьян, а надо в дом идти — прислуживать да деньги забрать… Ему идти не с руки, сама видишь. Давай пойди на кухню, скажи — пришла вот. И точка. И больше ничего, ни слова. Поняла? Про папаню — ни-ни, сама понимаешь — пьяный! Потом, как зайдешь в залу, на террасу то есть, высмотри тетеньку Наташу, ну, красивую такую, стриженую… — Катька кивнула — уж Наташу-то она запомнила! — и скажи, что ее в саду ждут, поняла? И все. И уходи сюда, поняла? Она деньги папане обещала вынести, если он на дачу не придет, но это уже не твои дела. А мы деньги заберем и уедем: вы — к мамане, я — домой. И всего делов-то. Не бойся, Катюх, ничего плохого нет. — Лерка заболтала Катьку так, что у той голова пошла кругом, она уже не понимала, кто, и что, и зачем, но главное уяснила: позвать тетеньку Наташу, она даст деньги, и они все отсюда уедут. Это Катюху очень радовало.

Вот так придумала Лерка. И считала, что все верно: Наташка трусы намочит, когда Лерка ей скажет про ее и Сандрика и что все про это узнают… Только бы вытянуть ее из дома. Пойдет! Куда денется! Дура ведь. А Лерка умная!

Катюха вошла на кухню и увидела Инну, которая запихивала огромный торт в духовку. На шаги Инна обернулась и, увидев Катьку, удивилась, почти как папаня:

— Откуда ты, Катя? Мне казалось, что вы уже уехали!

Катька помотала головой:

— Не, мы еще здеся… Папаня, — тут Катька чуть не задохнулась от страха — чего она папаню поминает? Нельзя же! Но делать нечего, ответить тетеньке надо, — велел вам, тетенька, помогать, — выдавила она из себя.

Инка обрадовалась:

— Ой, как ты кстати! Вон, смотри, полный стол еды, я одна не справлюсь, носить надо, а никто не помогает. Давай бери вон блюдо с салатом и вот эту штуковину с грибами. Да осторожно, Катя! Это старинный фарфор! Не разбей!

Катька ничего не ответила — посуда как посуда, у них в Супоневе, у мамки в шифоньере, рюмки стоят на ножках такие ж, мамка их вообще никогда не достает. Катька взяла блюдо и пошла на террасу, мучительно соображая по дороге, как ей выполнить оба задания: вызвать в сад тетеньку Наташу и отдать дяденьке Алику письмо. Что сделать раньше? Но вдруг подумала: «А кого первого увижу, того или позову, или письмо отдам…»

Вот так умно решила Катя, забыв на секунду свой страх перед Леркой.

Когда же она вошла на террасу, то чуть не упала: за столом сидело такое страхотье! Морды все закрытые, как их?.. этими… Катька вспомнила — масками. На голове какие-то шапки, как петушьи гребни, на плечах какие-то тряпки либо салфетки красные! И никого она не узнавала! Кого звать-то? Кому письмо давать? И много людей-то было! Ужас! А была еще соседка Ирина.

Гости, подогретые аперитивом, набросились на еду, а Инка попросила Катьку еще добавить на стол салфеток, потому что сама уже, скинув фартук, осталась за столом на некоторое время, помня, что в духовке торт.

Катька принесла салфетки и стала за дверью, глядя в щелочку на «нелюдей» за столом. Кто ж там и где? И как она кого здесь найдет? Впору было зареветь, но никто бы не пожалел ее, а посмеялись бы и прогнали, и уж тогда тетка Лерка наломала бы Катьке бока, да и папаня тоже. Поэтому Катька, сглотнув слезы, глядела и выглядывала, кто сидит за столом и кто где…

А за столом не «царило веселье»… За столом было просто мрачно еще и потому, что никто друг с другом не разговаривал. По «задумке» Алисы все должны молчать, чтобы не выдать себя голосом, а по определенному знаку — хлопушки с фейерверком — все должны на секунду снять маски, тут же переместиться, перемешаться, снова надеть маски и сесть. А потом угадывать, кто есть кто. Победителя ждал серьезный приз! И уже после этого большие фейерверки, шутихи под елью, сбивание подарков и другие замечательные игры!

Алиса бросила хлопушку, погас свет, загорелись огни шутих, все сняли маски, — вот тут раздался кое-какой смех и вскрики, — и встали из-за стола…

Для Катьки узнавание и запоминание оказались непомерно трудными.

Тетенька Наташа — слава богу, она это приметила — была одета в чего-то розовое, прозрачное, широкое; больше Катька не сумела никого отметить — все были здесь, а кто где — неведомо.

При свете, когда снова маски были надеты, Катька все же радостно обнаружила, что теперь с краю и вправду сидит в розовом балахоне тетенька Наташа! Значит, ее она и позовет, а вот как?

И Катька, трясясь от страха, побежала на кухню за салфетками, — лучшего она придумать не могла, хорошо, что хоть так сообразила! Вернувшись, стала класть их на стол и, наклонясь к Наташе, прямо в ухо прошептала то, что ей вдолбила Лерка:

— Тетенька Наташа, вас в саду ждут…

Наташа вздрогнула, она не ожидала ничего подобного, но тут же подумала, что ее ждет Сандрик! Он сегодня был так мрачен, так холоден, и какой-то безнадежный взгляд был у него… Страшный безнадежный взгляд… Она чуть кивнула и тихонько встала из-за стола, пробралась к вешалке, шубу на плечи и в сад…

Теперь Катька высматривала среди пьющих молча людей в этих… как их, масках дядю Алика.

Но тут сидящий довольно близко к двери мужчина сдвинул с затылка петушью шапку — жарко, видно, стало, и Катька узнала в нем дяденьку Алика!

Катька уже ничего не придумывала, как с салфетками, а просто сунула ему в карман записку. Он удивился, а остальные не заметили, потому что Катьку вообще не замечали.

Алек, а это был он, не успел ничего подумать, даже Катьку за руку не схватил. Она же метнулась в прихожую, из дома, по снегу, забором, боясь попасться кому на глаза; побежала не в домик, к папане и Лерке, а за него, в закуток у гаража, и там, присев на обрубок дерева, не замечая, что раздета, куртка осталась в даче, зарыдала, но не в голос, а тихо, опять трясясь и чего-то жутко страшась. Чего? Боялась за папеньку? Да. Но не только за него, еще за что-то, о чем она не умела думать.

Наташа выбежала в сад; ель горела огнями и цвела подарками; снега вокруг нее весело и призывно искрились…

Но нет, там Сандрик не станет ее ждать. Где темнее. А что там, за столом? Когда Алиса начнет свои угадывания? И Наташи нет? Ну и что? Сама же Алиса сказала, что главное в этом празднике — свобода: всяк делает, что хочет. Вот она и делает, что хочет! Она вдруг почувствовала прилив сил необыкновенный, вдруг ей стало не страшно, а хорошо, и она решила, что, возможно, возможно… ей не стоило быть такой резкой с Сандриком…

Наташа обошла обряженную ель, погружаясь почти по колени в снег, — шла она по целине, — ноги в тонких колготках и открытых розовых туфлях оледенели, но она этого не чувствовала. На плечо ей опустилась чья-то рука…

— Сандрик?.. — спросила Наташа тихо.

А в это время Сандрик заметил, что Наташа ускользнула. Он был сегодня так холоден и ужасен внутри, что не бросился вслед за ней, что сделал бы еще вчера. Единственное, что беспокоило его, — так это присутствие собственного папаши, который, — Сандрик чувствовал, — никуда не уехал, находится поблизости и что-то пакостное еще сотворит. Надо бы, конечно, проследить… Но холод так сковал его, что не хотелось двигаться. Но тут он увидел, что из-за стола вышел Алек и прошел в темный зал — куда?.. Что это?

«…Что это?» — подумали и Светлана, и Лизка. Спрашивала «Что это?» и Инка, которая всегда была напряжена в присутствии Наташи, особенно если рядом был Алек.

— Сандрик?.. — повторила Наташа и, положив свою руку на руку Сандрика, обернулась. Почему она не крикнула? Она не понимала. Слабость охватила колени, руки, закралась, как мышь, в сердце, оно почти перестало биться… Перед ней стоял неизвестный мужик и ухмылялся… Знакомым из какого-то далека голосом он спросил:

— Че, не узнала своего первого? Сандрикова родного отца.

Да, это был он. Санек. Кошмар ее юности и всей жизни. Стоял и ухмылялся. Как во сне…

— Слушай сюда, — сказал он уже чуть громче, видя, что она онемело стоит, а шуба сползла с плеч и свалилась на снег, — теперь Наташка осталась в каком-то прозрачном балахоне, через который видно все, чего хочешь… И шуба лежит на снегу, и Наташка молчит…

Санек понял, что должен сейчас сделать то же, что сделал он с ней тогда, в ванной у Маринки, и сделать как надо, чтоб брюхо на нос полезло!

— Ложись, — хрипло сказал он, — и не пикай, поняла? — И показал ножик, который прихватил без Леркиного ведома: много будет знать — мало будет спать. Наташа так же молча, онемело, легла на шубу.

С далекой дачи доносился голос Алисы, но никаких шагов — никого. Никому нет до нее дела… «И почему он здесь?» — подумала, уже теряя сознание — от перегарной вони изо рта Санька, который залепил ее губы своими, мокрыми и расшлепанными, а руки его рвали платье, блудили по телу, — от всего того, что сейчас случится с нею.

Наконец Санек рванул совсем эту тряпку, трусы и добрался до Наташкиного тела — худющая, как и раньше. Но вдруг чья-то рука жестко схватила его за волосы, и он почувствовал страшный удар в челюсть — били ногой. Санек взвыл и отвалился. Перед ним стоял его сынок Сандрик, который сказал:

— Вставай, козел, поговорим.

Санек поднялся резво, потому что знал, что если еще один такой удар, то он сдохнет здесь, в этом саду, и зароют его по-тихому под каким-нибудь деревом…

Но все-таки он решил испробовать последнее — он заорал:

— Ты, сученок! Мной роженый! С матерью своей… Я знаю! Б… вы все! — и кинулся на Сандрика, уже ничего не соображая, с занесенным ножом в руке…

В это время Алек, подойдя к домишке и увидев, что там сидит какая-то баба, одна, видимо, повернул назад, потому что сердце подсказывало ему, что происходит что-то за его спиной, и не только сердце — он услышал удар и крик. Он помчался, как мог, по рыхлому вязкому снегу и, уже доставая пистолет, который успел прихватить с собой — охранникам полагался, увидев в отблесках елочных огней лежащую, распростертую, почти совсем обнаженную Наташу и, кажется, мертвую, и две мужские фигуры — одна с ножом, он понял, что это тот, о ком написала Марья, и светлую голову Сандрика, который перехватил руку с ножом и гнул к земле этого мерзавца! Наташа мертва! Алек зашелся от этой мысли и, наведя пистолет, не думая о последствиях, выстрелил. Но промахнулся. То есть не промахнулся… Он попал в Сандрика!

Санек взвыл от неожиданно пришедшего избавления.

Алек прицелился снова, но тут на его руке повис кто-то с воплями, раздирающими душу:

— Не надо, остановись! Не надо больше!.. Надо помочь Сандрику!!!

Это была Светлана — она все-таки взволновалась исчезновением сразу троих — Сандрика, Алека и Наташи, и тоже вышла в сад, не думая о том, удобно это или нет. От дома бежала, прыгая, как коза, через сугробы, Лизка в легоньком платьице на бретельках и кричала:

— Сандрик! Сандрик! Ты жив? — Никто не отвечал ей, а она, не видя никого, видела только Сандрика, лежащего на снегу…

Алиса услышала выстрел, но решила, что все уже резвятся у елки, сказала немного недовольно:

— Ну, вот, все разбежались и уже начали веселиться без нас. Пойдемте к ели, в конце концов, еще не вечер, все будет замечательно, — и она рассмеялась. Рассмеялась и соседка — Ирина, видя, как режиссерский пыл покидает Алису.

Они надели валенки, специально приготовленные в прихожей, накинули шубы и вышли из дома.

Но навстречу им из полусвета выскочила Лизка в своем белом батистовом платье на бретелях и закричала как сумасшедшая:

— Там Сандрик! Он ранен! Скорее!!! Бабушка! Скорее!!! Врача! «Скорую»… — и она упала в снег перед замершей от непонимания всего Алисой.

— Что ты городишь? — прикрикнула Алиса на Лизку. — Ты в каком виде? Ты же заболеешь! Что там у вас за игры? Иди в дом. Немедленно!

Она подняла Лизку из снега, отряхнула ее, не обращая внимания на ее лицо, глаза, подшлепнула легонько и, плотнее закутавшись в шубу, торжественно пошла по саду к непонятной кучке темных фигур, неясно расположившихся у разноцветной ели. Лизка, заледеневшая от холода и горя, пошла в дом, ища мать.